Братья Ждер - Михаил Садовяну

Правда, вид у них был не совсем обычный. Львовские купцы славились дородством, могучей статью. А эти были легки, подвижны и ехали верхами, что тоже было достойно удивления. Кони их не походили на тех дорогих скакунов, что покупают для княжеских конюшен. То были выносливые, быстроногие и норовистые лошадки, не подпускавшие к себе чужих. «Казацкие кони — объясняли, смеясь, купцы, — ни голода, ни усталости не ведают. Самые подходящие для наших дел».

Одни из купцов хорошо изъяснялся по-молдавски. Был он уроженцем Молдовы, о чем свидетельствовало и его имя. Звали его Тома луй Богат. В детстве отец увез его в чужую сторону. Того, кто казался главным, звали Григорием Погонатом. И борода у него была под стать греческому имени: черная, окладистая. По-молдавски говорил он сносно. Третий был нем, то есть немец, как принято у русских называть тех, кто слова не может вымолвить на понятном человеческом языке. Правда, шепотом он весьма ловко изъяснялся на чуждом наречии. Имя ему было Матиаш Крошка. Возможно, он и впрямь был немцем, только ничем не отличался от остальных: тоже ехал верхом, охотно пил вино и носил оружие. Купцы везли с собой большие деньги для покупки товаров, оттого и были при оружии и ловко владели им.

Выехав из Сучавы, они сделали первый привал и заночевали на спэтэрештском постоялом дворе над Молдовой- рекой. Наутро без спешки отправились дальше, подробно расспросив сперва корчмаря о нужном им товаре. Тогда-то и выяснилось, что промышляют они воском. И нужен им особый воск, который водится только в Молдове, преимущественно в долине Серета. Хозяин корчмы и слыхом не слыхал о подобном воске, что вызвало и смех и удивление купцов. Хлопнув корчмаря по спине, они заверили его, что веницейцы, на другом конце земли, у самого моря, т то знают об этом воске, а вот сами молдаване о нем не ведают. У этого воска зеленоватый цвет и необычайный аромат; веницейские вельможи гордятся, что в их дворцах горят свечи из молдавского воска. Во дворце дожей в зале большого сенатского совета полагается гореть только таким свечам. Они очень дороги, в двадцать раз дороже обычных. Зеленый воск и не употребляют в чистом виде — это обошлось бы слишком дорого, — а смешивают с обычным. Да и для здоровья вредно его жечь в чистом виде: он благоухает так сильно, что у людей начинает болеть голова. Но товар ценный: вот почему, объясняли иноземцы удивленному корчмарю, они его ищут и держат теперь путь в Серетскую долину к пасекам, которые известны львовским купцам.

— Дивные дела творятся на свете! — молвил корчмарь служителям княжеского яма, благосклонно глядя вслед чужеземцам.

Второй привал купцы сделали на другом постоялом дворе, за усадьбой казначея Кристи, недалеко от того места, где дорога поворачивает влево, устремляясь лесами к Серетской пойме. Недалеко от этого постоялого двора, который к тому времени стали именовать «казначейским», протекала Молдова. На другой стороне виднелись тимишские угодья с конским заводом господаря Штефана. За тимишскими пажитями тянулась волнообразная гряда пологих лесистых холмов.

В этом месте львовские купцы встретились со своими сборщиками воска, приехавшими четыре недели тому назад. Их тоже было трое. Но лишь двое из них без устали ходили по пасекам и скупали воск. На ильин день, когда пасечники выбраковывают слабых маток и подрезают соты, устанавливаются и цены на воск. Вот в эту-то пору сборщики ходили по пасекам, требуя самого ярого воска и доставая из кожаных поясов новенькие злотые. Но они только показывали их, советуя пасечникам еще раз перетопить воск, продержать его девять дней в чистом источнике и выбелить на солнце, чтобы выступила вся его красота.

Третий служитель, видом тщедушный, торговлей не занимался; скорее всего был приставлен присматривать за остальными. То был полуседой одноглазый мужчина. Правый глаз его был прикрыт пластырем. Левый, тоже увечный, беспрестанно слезился. Неведомыми путями узнал этот русин, что над Тимишем, в березняке бьет из скалы родник ржавой воды, целительной для его недуга. Он ходил к этому роднику почти каждый день и уверял, что больной глаз стал проясняться и меньше слезился.

— Слава Христу и пресвятой богоматери, — кланялся дед Илья Алапин, поглядывая на трех прибывших товарищей и на собравшихся в харчевне поселян. — Тут я нашел исцеление от моего недуга. Авось доведется видеть божий свет до конца дней моих.

Сборщики воска почтительно поклонились трем прибывшим купцам и остались стоять, покуда Григорий Погонят не повел им сесть и протянуть обожженные солнцем ручищи к кружкам с вином.

Тома луй Богат громко расспрашивал сборщиков, как у них идут дела. Крестьяне, бражничавшие тут же, удивленно поглядывали на львовского купца, который так бойко изъяснялся по-молдавски, меж тем как его сборщики что-то бубнили в ответ, частенько вставляя русские слова.

Дела, оказывается, шли неплохо. В пасеках на берегах Молдовы уплачен задаток за десять возов воска. За кодрами [42], на берегах Серета, тянутся в лучах солнца благодатные луга — там можно достать до девятисот фунтов зеленого воску и нагрузить еще один — одиннадцатый воз. У местных жителей крепкие телеги и добрые волы. После успения можно нагрузить товар и перевезти его в ляшскую землю. Дороги охраняются надежно, пошлины невысокие, честные. К новому году, то есть к первому сентября, товар доставят во Львов. Все будут довольны.

Старший купец Григорий Погонат внимательно слушал, удовлетворенно поглаживая бороду.

— Пусть сперва честной корчмарь принесет нам второй кувшин с вином, — приказал он и бросил на стол медную монету. — А как опорожним его, то попрошу почтенного хозяина принести еще одни кувшин, на который, как всякий честный львовский купец, бросаю на стол еще одну деньгу. А уж потом пойдем в вашу хату и поглядим, хорош ли у вас товар.

Образцы товара находились недалеко от постоялого двора, в доме, нанятом на три месяца у бедной вдовы. Хозяйка погрузила на телегу свой немудреный скарб, кур и поросенка и перевезла их к дочери, вышедшей замуж за хуторянина из села Моцки, что за холмом. Львовские сборщики держали круги воска в избе, а сами спали на сене под навесом. Пока оба сборщика уходили за товаром, кривой дед Илья сторожил дом. Возвращались они в третьем или четвертом часу дня, а тогда старик брал свой посох, переходил вброд Молдову и направлялся к своему роднику, протекавшему в лесу над Тимишем. Медленно ковылял он по тропинке в гору и возвращался поздно. Обычно его товарищи к тому времени уже спали. Он подбрасывал коням в ясли корму и тоже укладывался спать.

— Ну, а теперь, други и товарищи мои, — проговорил старший купец Григорий, спешившись во дворе вдовы, — выкладывайте все по порядку.

— Сейчас все поведаем, атамане, — пробормотал дед Илья. — Целую связку луковиц истратил я, чтобы заслезился мой здоровый глаз. От этого лука да от ржавой водицы как бы мне не лишиться и второго глаза. Что же до всего остального, то надеюсь, отправимся этой ночью восвояси.

— Так оно и будет, дед. Нечего нам тут насиживаться, надо не мешкая домой воротиться.

Старик перекрестился.

— Пошли нам всевышний и святая богоматерь удачи этой ночью. Только как старый и честный разбойник должен сказать тебе, атамане Григорий Гоголя, все что поведал мне мой здоровий глаз: в Тимише живут разбойники не хуже нашего.

— Что, почуяли?

— Нет, о том ты не заботься. Если уж за дело взялся старый Илья Одноглаз, никто не учует, зачем он ходит и что ему надобно. Может, его преосвященство киевский митрополит, просидев три дня со своим собором, что-нибудь разберет. А только и ему ничего не разобрать. Хожу я тут к своему родничку, и никто меня и слова не спросил. Да и что спрашивать с бедного горемыки! Заприметил я все конюшни, загоны, какая там стража и сколько сторожей. Проследил я, как они стоят, как меняются, какая у них сила, и понял, атаман Григорий, что вшестером не осилить нам шесть десятков.

— А мы и не собираемся осилить их. Наше дело иное.

— Знаю. Только какое может быть дело, когда конюшни охраняются, точно казна короля Казимира? Прежде всего Каталанова конюшня не стоит с краю. Не стоит она и в овраге, где можно незаметно снять стражу. А расположена она близ жилья сторожей, в десяти шагах от домика конюшего Симиона. Так крепко стерегут жеребца, что я и придумать не могу, как это возможно пробраться к нему, отвязать и увести.

— А пробраться все же надо, дед. Не то не видать нам ковшика обещанного боярином злотых.

— Ну, хорошо. Проберемся — небось не впервой. Уведем коня. Переведем на ту сторону реки во двор избы, где храним воск, перекрасим его, обвяжем копыта мешковиной, — сделаем все как полагается. Ты этого хочешь? Так ничего же не получится! Не успеешь оглянуться, а все эти караульные налетят роем на нас. И придется нам упасть ничком на землю и принять из их рук смерть. Вот оно как!..