Миг власти московского князя - Алла Панова

— Эх, князь, твоя правда! — тут же согласился Василько. — Вот я и говорю, из‑за поворота на нас ринулись. Я так, Михаил Ярославич, думаю, что они хоте­ли Кузьку Косого выручить и наверняка наблюдали за нами. Шли следом от самого своего логовища. Там‑то не нападешь. Мы бы с ними там быстро справились, вот и шли за отрядом, чтобы в удобном месте напасть. Им ведь каждый кустик здесь давно знаком.

— Верно говоришь, — кивнул князь, — Кузьку они выручали. Я еще давеча заприметил, как он в ча­щу всматривался, но решил, что по воле зверь тоскует, а теперь ясно, что Кузька своих поджидал, а может, и заметил их, да знак какой неприметный подал.

— Правильно сделали, что отделили Кузьку ото всех, —добавил сотник, — иначе и уйти мог.

— Мог, да, вишь, не удалось, — усмехнулся князь, — теперь за все ответит. Стерегущие Кузьку мне сказывали, как проехали лощинку, он в седле за­крутился, головой завертел. Но они — дело знают — глаз с него не спускали. Опосля‑то и они поняли, что ждал изверг подмоги.

Михаил Ярославич надолго замолчал, погрузив­шись в раздумья, а Василько, проехав рядом с князем еще полсотни шагов, немного отстал и, развернув коня, поспешил к хвосту растянувшегося по лесу отряда. Те­перь сотник еще чаще, чем прежде, проверял, не отста­ет ли кто, все ли спокойно у пленных бродней, которых по двое, а где и по трое разместили на санях, гружен­ных мешками с зерном. Не забывал он поинтересовать­ся самочувствием раненого. Посадник дремал, укры­тый овчиной, но иногда, проезжая мимо, сотник ловил на себе пристальный взгляд и тогда, наклонившись к саням, говорил что‑нибудь утешительное, всякий раз сообщая, что уже скоро отряд выберется из леса.

Это и на самом деле было так. Мало–помалу отряд приближался к большой дороге. Правда, двигаться по лесу было все сложней. Снег, сыпавший с потемневше­го неба, совсем скрыл тропу, петлявшую между дере­вьев, о ее существовании теперь почти ничего не напо­минало. Однако Тихон, ехавший в голове отряда, по каким‑то едва ли не одному ему видимым приметам вел отряд вперед.

Мороз спал, но ветер и вездесущий снег не давали покоя уставшим людям. Снег покрывал их головы и плечи, серебрился в бородах и усах, норовил угодить в глаза, а при малейшей попытке заговорить — летел в рот. Многим уже стало казаться, что они бесцельно кружат в белом пространстве, и им никогда не удастся выбраться из этого снежного плена. Почти все с опас­кой поглядывали по сторонам и, хотя знали, что по­следние ватажники, осмелившиеся напасть на княже­ский отряд, разбиты, в быстро надвигающихся сумер­ках чувствовали себя неуютно.

Темнота стремительно заполняла лес, и в тот мо­мент, когда она вплотную подступила к горстке людей, застигнутых в чаще непогодой, раздался приглушен­ный голос Тихона, чья тень едва вырисовывалась впе­реди в снежной пелене: «Большая дорога!» Радостное известие с быстротой молнии достигло дружинников, ехавших в самом хвосте отряда. Все приободрились, даже бродни, которые не знали своей дальнейшей судьбы, но были рады уже одному тому, что скоро они окажутся в тепле.

Еще некоторое время отряд, как большая непово­ротливая змея, выползал из леса у того самого пова­ленного дерева, у которого ранним утром вступил на тропу, проложенную ватагой. На открытом месте ме­тель, которая в лесной чаще не могла разгуляться со всей силой, со злостью набросилась на утомленных лю­дей. Однако никто из них теперь, кажется, и не думал унывать. Широкая дорога была уже сильно занесена снегом, но, несмотря на это, отряд заметно прибавил ходу. Уже вскоре лес поредел, а потом вдали сквозь гу­стую темноту и снежную стену идущие впереди заме­тили слабое мерцание огоньков.

Редкий собачий лай разлился по селу, оповещая его обитателей о приходе непрошеных гостей. Захар уже давно поджидал возвращения княжеского отряда. Ко­нечно, если ему удалось разыскать бродней, то он мог направиться к Москве и по какой‑нибудь другой доро­ге, но старик был почти уверен, что снова свидится с князем.

Так оно и случилось. Едва забрехал первый пес на самом краю села, как Захар с сыновьями уже снял все запоры с ворот, вышел на улицу и стал вглядываться в снежную круговерть.

Гости, засыпанные снегом, с красными обветрен­ными лицами, не замедлили появиться. Конные, ос­тановившись у самых ворот, пропустили вперед сани, а потом въехали и сами, враз заполнив широкий двор. Не тратя время на разговоры, несколько чело­век, схватившись за шкуру, на которой лежал в санях раненый, внесли его в дом. Оставляя на широких по­ловицах мокрые следы, пронесли его в небольшую горницу.

Захар лишь словом перекинулся с Потапом и куда-то исчез. Появился он через некоторое время, поддер­живая под локоть сгорбленную старуху, лицо которой напоминало кору старого дерева.

Князь хотел было что‑то объяснить Захару, но тот лишь рукой махнул и сказал спокойно:

— Ты, Михаил Ярославич, не сомневайся. Все, как надо, сделаем, чай, не впервой. Отдыхай с дороги, сей­час и стол накроют, — добавил старик, и не успел князь что‑то сказать, как хозяин словно растворился в сумраке сеней.

Михаил Ярославич и сотник прошли в горницу, где на лавке у стены лежал на спине раненый, над кото­рым склонилась горбунья. Потап в одной руке держал ярко горящую лучину, а другой подавал старухе ка­кие‑то снадобья и зорко смотрел за ее скрюченными коричневыми пальцами, порхающими над темной ра­ной. Старуха что‑то пошептала тонкими губами, влила в приоткрытый рот посадника какое‑то зелье и испод­лобья взглянула на своего помощника. Потап тут же повернул голову, посмотрел на сотника и кивком подо­звал его. Вместе они повернули грузное тело на бок. Сотник, который успел заметить лишь большое темное пятно, расплывшееся по разорванной рубахе посадни­ка, быстро отошел к печи, у которой стоял князь, неот­рывно следящий за всем происходящим.

Старуха еще некоторое время продолжала колдовать над раненым, а потом уступила свое место Потапу. Тот ловко перевязал рану, туго перепеленав грудь посадни­ка. Сделав свое дело, старуха, повернувшись к образам, помолилась, беззвучно шевеля губами и крестясь кост­лявой рукой, а потом засеменила к двери. Проходя ми­мо князя, она чуть склонила голову пред ним, глянула снизу темным бездонным глазом и вышла прочь.

— Вот и все, — сказал угрюмо Потап.

— Что все? — разом спросили князь и сотник.

— Спать долго будет, силы накопит, а потом на по­правку пойдет, — проговорил Потап как‑то неохотно и, видя немой вопрос в глазах собеседников, милости­во добавил: — Кость стрела пробила. Долго заживать будет. Но он еще силен. Выдюжит.

— Весть добрая, — кивнул князь, — теперь, когда все разрешилось, можно и отдохнуть.

— А трапеза? — неожиданно вырвалось у сотника.

— Тебе бы, Василько, только брюхо набить, — впервые за долгое время улыбнулся князь, — ну да ладно, может, ты и прав. Хозяин тоже что‑то про стол накрытый говорил.

— Да–да, гости дорогие, отведайте угощений наших скромных, а потом и почивать можно, — ответил невесть откуда появившийся Захар.

Хозяин провел гостей в ту же большую горницу, где князь ночевал накануне. На столе в горнице, в плетеной корзинке, высились румяные пироги, рядом в плоском блюде было уложено несколько жареных рябчиков. Михаил Ярославич присел к столу, прикрыв глаза, втянул воздух, пропитанный ароматами, исходящими от горячей дичи, ковшиком зачерпнул сыты и, ухватив пирог, откусил от него большой кусок. Князь чувствовал, что проголодался — ведь с самого утра маковой росинки во рту не было, — но есть почему‑то не хотелось. Сотник тем временем разделывался с горячим рябчиком. Михаил Яросла­вич доел пирог, не ощущая его вкуса, выпил сыты и, не притронувшись к дичи, поблагодарил Захара за угощение и поднялся из‑за стола. Сотник, поспешно дожевывая пирог, последовал его примеру.

— Ты, Захар, не обессудь, не до угощений мне нынче что‑то и не до разговоров. Будет еще время, по­беседуем, — проговорил князь устало, — спасибо тебе, что сына со мной отправил, помог он мне… да и Васи­лию Алексичу пособил. Завтра поутру в Москву отпра­вимся. А теперь почивать пора.

Спозаранку, как и было договорено, к городу в со­провождении шести десятков дружинников, возглавля­емых сотником, отправились груженные зерном возки. Впереди двигались сани, в которых, укрытый медвежь­ей шкурой, лежал посадник. Он с интересом наблюдал, как проплывают мимо огромные ели, опустившие до са­мой земли отяжелевшие от снега ветви, разглядывал бе­лую от инея морду каурой лошаденки, без особых уси­лий тащивших тяжелогруженые сани, потом, повернув голову набок, пытаясь спрятать лицо от снежной пыли, засыпавшей сани, он стал разглядывать выщербленные жерди, за которыми быстро мелькали сугробы с торча­щими во все стороны тонкими ветками.

Снег все сыпал и сыпал. Посадник вытащил из‑под шкуры руку, смахнул белое крошево с усов и бороды, провел ладонью по векам и натянул шапку почти на са­мые глаза.