Это ужасное поместье - Шон Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Х, Б, А, И.
Можно ли сложить из них какое-то послание? Она выписала эти буквы в ряд на стене и уставилась на них, надеясь отыскать хоть какой-то смысл. Он не выискивался.
Этту смутно беспокоила одна мыслишка. Четыре буквы, которыми пять названий отличались друг от друга, почему-то заставили её вспомнить Холсвортинг, хотя она не сразу взяла в толк почему. Но потом вспомнила дом соседей – он назывался «Маптерс», что ровным счётом ничего не значило ни на каком языке. Это было ненастоящее слово – просто сложенное из имён всех его обитателей: первые буквы имён всех детей плюс М за маму и П за папу. Катти объяснила сестрёнке, что это такая низшая магия: дать новое имя дому на удачу. Этта всегда считала – дурость какая-то. Без волшебника слова – просто слова. А что будет, когда дети подрастут и покинут дом, или кто-то умрёт, или родится ещё ребёнок? Так и придётся каждый раз заново название менять? То-то будут путаться гости… Совсем как путались они с Альманахом, Хаккетом и Илси.
Пытаясь ухватить пришедшую в голову мысль, пока она не улетучилась, девочка принялась вычёркивать буквы и переставлять слова. Получилось, что название «Храмина слепой Субони» состоит из всех тех же букв, что и «Нора мисс Хлое Бупай», только плюс ещё одна буква И. А «Нора мисс Хлое Бупай» – то же самое, что «Лес сира Бупомойна», только плюс буква Х. Точно так же оказалось, что «Лес сира Бупомойна» – это «Руина посла Осмей» плюс буква Б, а «Руина посла Осмей» – это «Лесной мир Усопа» плюс ещё одна А.
И – за Илси.
Х – за Хаккета.
Б – за Этту, потому что полное-то имя у неё Беспросвета.
А – за Альманаха.
И, надо думать, до «Лесного мира Усопа» шло какое-то название без буквы У, потому что последним, кто пришёл до Альманаха, был Уго.
Что оставляло О за Олив, Н – за лорда Найджела, С – за леди Симону, М – за доктора Митили, П – за мистера Паркера, С – за Сайласа, О – за конюха Оуэна, И – за мадам Ирис и Й – за Йэна, мальчика на побегушках.
Всё, всё складывалось! Не хватало только буквы Т за Табиту, самую старейшую обитательницу дома. Должно быть, она истаяла в ничто где-то между «Монашьим скитом» и «Лесным миром Усопа».
Вот почему название поместья всё время менялось! Оно отражало имена тех, кто в нём находился, – а значит, менялось каждый раз, как кто-то приходил в дом или истаивал в ничто. Именно поэтому мадам Ирис отгадала, что Этта неправильно записала услышанное, потому что в доме не было никого, чьё имя начиналось бы на букву Ю.
Этта отложила изрядно укоротившийся огрызок карандашика и отступила на шаг, озирая каракули на стене. Загадка решена! Однако охватившее девочку победное ликование продлилось недолго.
Как ни старалась, она не могла придумать способа извлечь из нового знания хоть какую-то пользу.
Глава 32
Альманах проснулся под звуки оживлённого разговора и не сразу сообразил, кто это разговаривает. Но потом вспомнил про близнецов. Хаккет и Илси проснулись раньше и продолжили изучать дом. Может, нашли игры в салоне или игрушки в детской. Как бы там ни было, но занятием они себя обеспечили.
В весёлом гуле прорезался третий голос, и Альманах понял, что Уго успел уже представиться новичкам, скорее всего, чтобы не пускать их на кухню, где снова ночевал Альманах. Если так, уловка сработала. После спокойного, ничем не нарушаемого сна Альманах чувствовал себя куда лучше. Однако его всё так же терзал вопрос: что делать теперь?
Он не ходил в подвал с тех пор, как обнаружил, что Этта заперта в судомойне. Отчасти потому, что подвал напоминал ему обо всём плохом, что случилось два дня назад. Этта не сумела сбежать, ему не удалось разбить чары, а теперь ещё и в поместье пришли новые жертвы.
Что бы ни пришлось решать сейчас – решать надо правильно.
Беда в том, что ему и совета-то спросить было не у кого. Хаккет с Илси сами ещё ничего не знали, а Этта теперь отмалчивалась, как и все остальные – разве что удастся придумать, как пользоваться ругательным кодом с большей пользой.
Не напрасно ли он так полагался на Этту? В конце концов, в эту ситуацию они попали вместе, а сбежать она пыталась одна, без него. Альманаху это казалось предательством самого низкого пошиба. Джош бы с ним никогда так не поступил. А вот Этта – без колебаний. Чем больше Альманах думал об этом, тем сильнее злился.
Однако он от природы не отличался злопамятностью, так что, не в силах больше вариться в собственном соку, поднялся к судомойне и негромко постучал.
Ответа не воспоследовало. Но когда Альманах вернулся на кухню, вместо Этты ответила Олив.
– Спит, – простучала по трубам она.
– Так Этта… и вы все… тоже иногда спите, да?
Раньше он о таких вещах не задумывался.
Одиночный стук – да. По всей видимости, такие откровения правил не нарушали.
– По привычке, – продолжила Олив. – И сны видим.
– А что видите во сне?
– Дом. Небо. Шоколад.
Настоящего дома у Альманаха никогда не было, а шоколад до прихода в особняк видел только по праздникам, да и то редко, – зато, чтобы увидеть небо, ему только и надо было, что выйти во двор приюта, когда попечительница зазевается, да задрать голову. Он даже представить себе не мог, каково это – навеки утратить эту свободу, как Олив, а теперь вот и Этта.
– Олив, я не знаю, что дальше делать. Можешь подсказать?
После долгой паузы он продолжил:
– Ну да, так я и думал, не можешь. Не возражаешь, если я всё равно с тобой об этом поговорю?
Двойной стук – нет.
– У меня, понимаешь, такое ощущение, что, если я сдамся, заклятие победит – и Этта никогда больше не увидит неба, не попробует шоколада, да и ты, и все прочие тоже, и, может быть, и я тоже когда-нибудь таким стану, и Хаккет, и Илси, и все, кто придёт следом. Этта бы такого не хотела – и я не хочу. Но что,
