История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

Глава VI

Невский край и Северная война

Приближение нового XVIII столетия не принесло жителям Ингерманландии каких-нибудь радостных перспектив. Конец 1690-х годов был отмечен здесь, как и во многих других местностях Северной Европы, сильнейшими неурожаями, вызвавшими страшный голод. Протокольные книги городского суда Ниена, исследованные С. Кепсу, содержат сведения о немалом числе расследований, связанных с кражами продуктов питания и смертями от истощения. Но не успели эти бедствия пойти на убыль, как к ним прибавились новые: молодой российский царь Петр I объявил войну Швеции, что самым чувствительным образом сказалось на судьбе жителей Невского края.

Формальным поводом к расторжению неоднократно подтверждавшегося «вечного» Кардисского мира стал инцидент, произошедший в Риге 1 апреля 1697 года, когда караульные, угрожая оружием, запретили Петру, находившемуся инкогнито в составе русского посольства, рассматривать в подзорную трубу крепостные укрепления. Однако настоящая цель войны ни для кого не составляла секрета: Россия стремилась отвоевать земли, утраченные ею в начале XVII века.

Петр I, император. Портрет на титульном листе книги «Символы и эмблемата» (Амстердам, 1705). Образцом послужил портрет молодого царя, выполненный Г. Неллером в 1698 г.

Во всех исторических трудах (за очень редкими исключениями), касающихся причин Северной войны, главной из них всегда называется необходимость для России иметь выход к морю. Это суждение нуждается в некоторых уточнениях.

Говоря о наличии у государства выхода к морю, историки обычно имеют в виду несколько экономических и политических аспектов. Это, во-первых, свободное использование морских торговых путей, во-вторых, возможность строить и иметь морской флот, развивать мореплавание и, в-третьих, соответствие международному статусу морской державы.

Что касается русской торговли в балтийском регионе, то она, как мы уже убедились, в пору шведского владычества велась активно. Историк Е. В. Анисимов пишет: «Русские купцы в ниенской торговле занимали не последнее место, благо пошлины и налоги в Ингрии были невысоки. Для русских купцов отсюда начиналась прямая водная дорога в Стокгольм и другие порты Балтики, чем они и пользовались постоянно и беспрепятственно — не в интересах шведов было полностью перекрывать выгодную для них русскую торговлю». В одном только Стокгольме к началу войны, согласно сообщению российского дипломатического агента князя А. Я. Хилкова, находилось русских торговых людей около 300 человек. При появлении слухов о начале войны, пишет Хилков далее, 16 русских кораблей примерно со 150 человеками и товарами на 200 тысяч рублей отплыли из шведской столицы, но осталось еще «товаров ныне в Стекхольме тысяч на 100, да человек с 150» (после официального начала войны все они, включая и резидента князя Хилкова, были взяты под стражу, а товары конфискованы).

Главным стимулом к развитию мореплавания в европейских странах в ту пору являлось наличие у них обширных заморских колоний. Использование морского флота как средства транспортной связи с колониями не только окупало затраты на строительство и содержание кораблей, но и приносило очень высокий доход. Российские же колонии — Урал, Сибирь, Дальний Восток — не отделялись от метрополии морскими пространствами, и, хотя их освоение привело к открытию новых водных маршрутов, например вокруг Камчатки, все же основные дороги туда лежали по суше или по рекам. И. Г. Фоккеродт[124], анализируя целесообразность строительства флота в России, пришел к аргументированному и весьма категоричному выводу: «…русский флот для обороны государства лишний, при нападении соседей неудобен и не поддерживает никакой торговли, ни мореплавания». (Впрочем, исключение, по мнению автора этого рассуждения, составлял галерный флот, в допетровское время не применявшийся на Балтике и в некотором отношении оказавшийся весьма удобным.) Конечно, начатое при Петре овладение русскими навигационным и кораблестроительным делом принесло впоследствии плоды в самых разных областях общественной и государственной жизни, но оно не способствовало общему экономическому росту страны, а наоборот, требовало больших и долговременных казенных вложений (на нужды флота в петровское время уходило примерно 30 % годового бюджета страны). И в этом отношении выход к морю и создание морского флота не были для русского государства жизненной необходимостью.

Остается, наконец, только одна причина, по которой России был необходим выход к морю — соображения международного престижа. Претендовать на роль мировой державы, не имея собственного морского флота, в то время было невозможно. Продемонстрировать миру свою силу, победив умелого соперника, вернув себе прежние владения, явившись неожиданно на море со своим флотом, — вот что имел в виду Петр, выступая против Карла XII.

Прибалтийские земли привлекали Петра еще и своей очевидной принадлежностью к европейскому культурному ареалу. Формула итальянского путешественника Франческо Альгаротти, вошедшая в обиход благодаря А. С. Пушкину, — «окно в Европу» — очень точно отражает роль, которая отводилась Невскому краю в представлении Петра. Это была роль канала, которым азиатская по сути страна присоединялась к европейскому культурному пространству; канала, через который европейская культура должна была распространиться по всей России. Ижорская земля интересовала Петра как функция, как инструмент преобразования всей страны. И этой функции она была абсолютно адекватна.

Нужно сказать, что подданные Петра неоднозначно отнеслись к присоединению новых земель, к необходимости оборонять их, обживать и обустраивать. Кто-то, вероятно, разделял удовлетворение царя от новых территориальных приобретений и понимал, какие выгоды может принести обладание невским торговым путем и побережьем Балтики. Но, как показала исследовательница О. Г. Агеева, большинству русских, видевших ценность земли прежде всего в ее плодородии, эти мало пригодные для сельского хозяйства территории вовсе не казались привлекательными. Многим представлялось, что за свои завоевания царь возьмет большой выкуп и отдаст их шведам обратно[125].

Это во многом предопределило и характер поведения русской армии на завоеванных территориях. Несмотря на царские запреты «разорение чинить» на занимаемых землях и даже показательную казнь «неких калмыцких татар[126], которые противно указу чинили» (см. документ № 6), жители Ливонии, Ингерманландии, Карелии[127] подвергались жестокому насилию со стороны завоевателей. Мирные обыватели тысячами захватывались «в плен», отправлялись в Россию, где затем продавались в холопы; хутора и деревни грабились и сжигались. Фельдмаршал Б. П. Шереметев, командовавший основными силами российской армии в первый период войны, сообщал царю в начале 1702 года: «Посылал я во все стороны пленить и жечь; не осталось целова ничево, все разорено и пожжено, и взяли твои государевы ратные люди в полон мужеска и женска полу и