Второе дыхание - Александр Зеленов

И природа поступает мудро. Ведь если бы каждый живущий знал, где конец этой нити, в какую бы страшную пытку, в постоянное ожидание смертником своего конца превратилась бы жизнь!..

— А сколько след может держаться, если дождя не будет, дядь Петь? — вновь перебил его мысли Колька. — Четыре дня или пять?

Петр Петрович знал эту особенность племянника — изводить кого угодно своими бесконечными вопросами. Порой они были неожиданными, так что и сам он не сразу находился с ответом. Но большей частью Колька задавал вопросы лишь для того, чтобы не оставлять свой язык без работы.

— Послушай, отстань от меня, пожалуйста! — попросил он племянника. — Что это вдруг тебя на собак потянуло?!

Колька замолк. Спросил только, когда дядя Петя возьмет его на другую рыбалку, ловить на «кольцо» лещей.

— Придет время — возьму, — занятый своими мыслями, неопределенно пообещал Петр Петрович.

А мысли, те главные мысли, не оставляли его.

Ведь каждый живущий на этой земле, продолжал размышлять Петр Петрович, непременно думал, думает или же будет думать об этом. Каждому известна истина, что смертен человек. Из этого естественного закона природа еще не сделала ни единого исключения. И все же подавляющее большинство людей только знает об этом, причем и знает-то скорее отвлеченно, теоретически, не пытаясь приложить эту истину к самим себе.

Да и следует ли ее «прилагать»? Зачем же еще и отравлять, укорачивать себе жизнь, что не так-то долга и без этого! И не действует ли в данном случае тут некий мудрый закон самосохранения?..

— Дядь Петь, ну чего мы так долго стоим? — затеребил Петра Петровича Колька.

— Чего тебе? — не сразу опомнился тот.

— Домой пошли! Я ести хочу. И озяб сильно...

Петр Петрович глянул на запад, где, одеваясь пеплом, догорало в последних лучах заката узкое длинное облачко, и они с племянником зашагали к дому.

4

На рассвете Лямина разбудил старый горластый петух.

Горло у петуха было с каким-то изъяном, — после каждого кукареку оно, наподобие смятой спринцовки, еще долго сипело, вбирая воздух обратно.

Петр Петрович глянул в окошко терраски, выходившее на восход, надеясь встретить за ним, как и всегда, утреннее румяное небо, но за окошком висела густая белесая муть.

Туман?

Сунув ноги в разношенные шлепанцы, в одних трусах Лямин вышел в сад узнать, что случилось с погодой, и окунулся в белую муть, как в молоко.

Туман висел низко. Был он настолько плотен, что в нем тонули верхушки яблонь, а местами он свешивал серые ватные ноги почти до самой травы. Туман оседал, сгущался, копился на ветках, на листьях яблонь и превращался в свинцовые мутные капли. Эти тяжелые капли беспрерывно скатывались с кончиков листьев и падали на землю...

Яблони плакали.

В оглушающей тишине стоял тончайший, едва уловимый ухом и бесконечно однообразный звук, напоминавший сипенье газировки в стакане. Звук этот, видимо, издавал оседавший на листьях и превращавшийся в капельки влаги туман.

Поеживаясь от сырости, Петр Петрович направился досыпать, как вдруг из густого малинника, росшего за двором, послышался шум. Не иначе как Гаврик, рыжий соседский кот, шел охотиться под крыльцо за цыплятами!

Петр Петрович нашарил палку и, близоруко щурясь (вышел в сад без очков), стал выжидать момент, чтобы без промаха запустить ее в нахалюгу и вора. Но когда отяжелевшие от обильной ночной росы кусты с шумом раздвинулись, из них, весь мокрый, словно из бочки с водой, вынырнул... Колька.

— Ты... ты чего это здесь?! — спросил Петр Петрович, опешив, и отшвырнул палку в сторону.

Колька, тоже не ожидавший подобной встречи, растерянно заморгал.

— Ягоды ел, дядь Петь, — нашелся он наконец. — Да хотел вон червей накопать. — И совсем уж фальшиво заныл: — Дя-а-дь Петь, ну когда же поедем мы на рыбалку?!

Колькин рот и в самом деле был испачкан ягодами.

После завтрака, дождавшись, когда пообсохнет роса, а Колька смотается к приятелям, Петр Петрович тщательно осмотрел граничивший с соседским огородом малинник.

Так и есть! Две толстые, сизые от времени огородные палки были оторваны от перекладины и наживлены кое-как. Лаз вел в соседний огород и был хорошо замаскирован.

Стало быть, не зря так упорно племянник вчера интересовался милицейскими собаками, — ведь не за ягодами же он лазил к соседке, когда этих ягод в своем огороде полно!

Петр Петрович вспомнил, с каким вниманием Колька вчера слушал сводку погоды по радио, и стало ясно: ждет дождя, чтобы смыло следы.

Вернувшись в дом, он позвал женщин и спросил, какие участки им осталось еще обследовать.

Необследованными остались только чулан и терраска. Софья сказала, что о пропавших деньгах с сыном не говорила еще, не успела. Тогда Петр Петрович сказал, чтоб они прекратили поиски, и намекнул осторожно, что, кажется, ему удалось нащупать конец нужной нити.

Сестра ушла. А Юлия Ильинична не отступилась, пока не добилась от него необходимых разъяснений.

— Ну, а я тебе что говорила? Наконец-то ты сам убедился, сам! — сказала она, гневно сверкая глазами, и вновь принялась доказывать, как и до этого хорошо себе представляла, что за создание Колька, всем нутром своим чуяла.

Под конец она решительно заявила: Кольку надо отправить в милицию, пусть поступают с ним по закону. Лишь с трудом удалось остудить ее пыл. Петр Петрович взял с жены обещание пока ни во что не вмешиваться, а предоставить возможность во всем разобраться ему самому.

После обеда он вышел в сад и разложил в тени, на садовом столике, свои рыболовные принадлежности.

Колька не преминул явиться тотчас же и принялся крутиться возле, донимая Петра Петровича вопросами, когда они поедут на лещей.

— Теперь, парень, скоро уже, — ответил тот, старательно обтачивая жало кованого крючка надфилем.

— А вы и Владьку возьмете, дядь Петь? Или только меня?

— Можно и Владьку... если будет вести себя хорошо.

— А я хорошо себя веду, дядь Петь?

— Ты-то?..

Петр Петрович пристально посмотрел на длинные темные ресницы племянника, всегда до половины прикрывавшие его горячие цыганские глаза, но не торопился с ответом.

— Хорошо или нет, дядь Петь?.. Ну чего вы молчите!

— А это, брат, скоро выяснится, — произнес Петр Петрович загадочно, пытаясь поймать глазами Колькины уплывающие зрачки. — Кстати, вчера ты собаками интересовался, помнишь? Так вот, есть книжка такая, «Служебная собака» называется. Прочитал я ее недавно и вспомнил одну занятную вещь. Знаешь какую? — спросил он, быстро взглянув на племянника.

— Какую? — эхом откликнулся тот.

— А такую, что никакой, оказывается, дождь запах следов не смывает, не может смыть.

— Даже самый сильный?

— Да, даже такой. А следы уничтожить можно... знаешь чем?

— Чем? — снова выдохнул Колька и весь напрягся.

Но Петр Петрович не торопился с ответом — закончил точить крючок и не спеша принялся навязывать к леске узлом, известным одним рыбакам. Потом спокойно продолжил:

— Очень простая, оказывается, штука. Нужно только смешать обыкновенную соль с этим, ну, с белым... да как его, тьфу ты! Ну вот на чердаке еще у бабушки целый ящик лежит?

— С мелом? — радостно догадался Колька.

— С мелом, вот именно!.. Потом посыпать этой смесью следы — и никакая собака не сыщет, у всякой чутье эта смесь отобьет!

— А можно мне почитать ту книжку?

— Нет, к сожалению, дома она у меня, в Москве.

Колька с трудом перевел застоявшееся дыхание. Потом спросил просто так, для отвода глаз:

— А когда, дядь Петь, на лещей-то?

...Петр Петрович внутренне ликовал: нужный разговор с племянником состоялся. Теперь уж действительно скоро, — может быть, завтра, а может, даже сегодня — дорожка из мела приведет его к месту, где Колькой спрятаны деньги, и можно будет кончать всю эту нелепую, так затянувшуюся историю.

Кольку, разумеется, нужно наказать, нельзя оставлять без наказания. Больше того, его следует проучить, да так, чтобы надолго запомнил! Как только найдутся деньги, он, Петр Петрович, соберет всех в горнице, пригласит племянника, отчитает его при всех, пристыдит я потребует объяснить, как тот мог дойти до жизни такой. А когда племянник начнет гореть от стыда, Петр Петрович заставит его торжественно пообещать перед всеми, что впредь ничего подобного он не допустит, что он это сделал в последний раз.

Прямой атакой Кольку тут не возьмешь: хитер! — надо накрыть с поличным. Такой вариант Петра Петровича устраивал тем, что все разрешалось в своем кругу, без огласки. Узнай вдруг об этом кто посторонний — на Кольку будут показывать пальцами, матери перестанут пускать его на порог, запретят своей детворе не только дружить, но даже встречаться с вором. И вот вам налицо испорченное детство, еще одна искалеченная детская душа!