Призрачно всё... - Алексей Мальцев

— Ты мамой-то меня… первый раз… — всхлипнув, прошептала свекровь, и по отвисшим щекам покатились крупные слезы. — Доченька… Кулюшка моя… Дай, обниму тебя… Может, в последний раз…

Стараясь не дышать носом, Изместьев обнял зарыдавшую чужую женщину. В единственной «живой» руке свекрови при этом он ощутил недюжинную силу, а взгляд наткнулся на медицинскую «утку» на широком подоконнике, прикрытую почему-то полотенцем. С уткой невозмутимо соседствовали фиалки, алоэ и герань.

Ступая обратно по скрипучим половицам, доктор подумал, что не выдержит и нескольких дней проживания здесь, — не то, что всю оставшуюся жизнь. Медицинский нюх, привыкший на вызовах к различным запахам, тем не менее яростно сопротивлялся витавшим ароматам, то и дело провоцируя рвотный рефлекс.

Вслед доктору из кельи тем временем звучало уже знакомое:

— Федун! Ты пропал, чо ли? Сколько можно тебя ждать?

— Что тебе, старая? — огрызнулся Федор, едва только вошел через порог. — Дня прожить не можешь! Прекрасно знашь, куда я уехал. Хватит гундеть без продыха!

— Кумушки второй день нет, прости, господи, — навзрыд послышалось из «кельи». — Сгинула кормилица-то наша. Как вчерась утром ушла, так и… А я что сделаю?

— Ты куды смотрела, старая?! — зарычал Акулин муж, едва не бросив ребенка на пол. — Кто пас их вчера?

— Дык, Митрофан, язви его в дышло! — эдак по-сапожному выразилась свекровь. — Остались без молочка мы…

— Ты с ним говорила? — рычал Федор. — Говорила, я спрашиваю?

Новорожденная от кабаньего рыка, понятное дело, проснулась и заголосила на всю избу.

— Погодите, погодите, — решила Акулина вместе с ребенком взять инициативу в свои руки. — Это что же, значит, ты, куманек, еще вчерась куда-то слинял, сутки где-то барахтался, а коровка, стал быть, исчезла? На маму нечего орать, сам виноват!

Федор начал вращать глазами и глубоко дышать.

— Это тебя совершенно не касается, — голос единственного мужчины в доме едва не сорвался на откровенный визг. — Может, ты и зарабатывать начнешь, кикимора, а? И семью кормить? Что молчишь?

— Может, и начну зарабатывать, и кормить! И тебя, жидормота, не спрошу!

Если Изместьеву «вожжа попадала под хвост», то достать ее оттуда было чрезвычайно трудно. Качая дочурку, он внимательно осматривал интерьер дома, и с каждым взглядом все более убеждался, что жить в подобной обстановке никак нельзя.

— Мамочка, не ругайтеся, — умоляла родителей в свою очередь старшая дочь.

— Вы бы перестали матькаться, а сходили на Будыкино болото. Сдается мне, тама Кумушка-то наша, — отрезвляющая фраза раздалась из-за занавески в тот момент, когда Акулина собралась покинуть ненавистную избу раз и навсегда.

— И то верно, — внезапно остыл муженек. — Разобраться всегда успеем. Сейчас на скору руку перекусим и — в путь. А там видно будет.

«На скору руку» — значит, смешать вареную картошку с вонючим «постным» маслом, обильно приправить луком и под мутную «самогоночку» смачно отправлять в рот кусок за куском. Причем, кто из родственников — муж или свекровь — преуспел в самогоне больше, Акулина так сразу бы и не определила…

Она готова была приготовить что-то и посущественней, да не нашлось в избе других продуктов. Пить самогон она наотрез отказалась, поскольку являлась на тот момент кормящей матерью.

Алло, что за кружева?

Если по-трезвому рассудить, отбросив эмоции, то проект следует потихоньку сворачивать. Можно, конечно, оборвать все на середине. Обидно до чертиков, но работать без помощника Павел не может. Информации, принесенной Кедрачом в клюве, едва хватило, чтобы качественно адаптировать одноклассника в прошлом. Сейчас остро требуются факты, наступать надо «по всем фронтам». Сюжет, что называется, завертелся, пошел.

Придется Изместьева вернуть обратно целым и невредимым, иного решения не просматривается. Все будет выглядеть приснившимся кошмаром. Как в качественном триллере.

Да, Егорушка, нагадил ты прилично. Все научные изыскания последних лет — коту под хвост. Заменить тебя однозначно некем.

Подобный поворот событий следовало предвидеть заранее, лошадей, что называется, считают на берегу. Огромная предварительная работа фактически уничтожена. Фантастические деньги «профуканы», все усилия сведены на нет.

Кедрач — сволочь! Это ему так не пройдет. Чуть позже, не сейчас, Павел им займется… Этому вшивому театралу мало не покажется. Ишь, возомнил себя борцом за справедливость. Совесть в нем проснулась. А раньше где она была? Когда писал сценарий под названием «Вперед, в прошлое», о чем думал? Когда собирал разрозненную информацию по библиотекам о далеком 1984-м, почему тогда совесть помалкивала?

Тогда можно было еще остановиться, спустить все на тормозах. Никто бы ничего не понял, было бы не так обидно. Сейчас, когда Павлу приходится «дневать» и «ночевать» в лаборатории, поскольку на нем лежит главная ответственность: за жизнь Изместьева в течение всего эксперимента. Сейчас у него совершенно нет времени ни на что. У него не сорок рук, а всего две. В такой момент и — предать. Неслыханно!

Кедрач был «глазами» и «ушами» Аркадия в далеком 1984-м. Все, с чем сталкивался «там» Изместьев, предварительно черпалось Егором из различных источников, к которым, кроме него, никто не имел доступа. Все шло, как по маслу. Пока театралу моча не ударила в голову.

Такое нафантазировать! Как здорово была им придумана эрмикция, перемещение голограммы души в пространстве! Как талантливо они с Поплевко все «обстряпали»! Гениально! Недаром парень когда-то занимался с Кедрачом в одной театральной студии. Все было разыграно, как по нотам. И вот, когда осталось лишь довести дело до конца… Осталось — дело техники… Кедрач оставил его один на один с проблемой. Сам смылся. И Ворзонин не может ничего поделать. Весь накопленный арсенал психотерапии — здесь не помощник.

Плюнув и выругавшись, он вскочил, надел халат и вышел в коридор. Несколько последних суток он находился в клинике. Шутка ли: его одноклассник с огромным количеством датчиков на теле лежал под огромным стеклянным колпаком…

Час назад точно лежал.

Внезапно почуяв неладное, Ворзонин побежал наверх. Лестничные пролеты мелькали, словно железнодорожные полустанки мимо летевшего «во весь опор» скорого. И с каждым полустанком нарастало волнение: что-то случилось. Но что могло случиться? Проснуться Изместьев не мог: медикаментозный сон — надежная вещь. Вмешаться в процесс кроме Кедрача никто был не в состоянии: никто не знал об эксперименте. Уж Ворзонину это было хорошо известно. Медсестра наблюдала за больным как за обычным гипертоником. Режиссер, весь в расстройстве, покинул клинику, в этом можно было не сомневаться. Тогда что? Что так давит на психику?

Ворзонин влетел в терапевтический блок подобно вихрю. Первое, что бросилось в глаза, — благополучно спящая медсестра за столиком. А второе было пострашнее. Там, где должен был находиться больной, сиротливо лежали электроды и невинно белели простыни. Да, еще подушка. И — все.

— Где? — заорал Павел, едва не поскользнувшись на кафеле. Стекла задрожали от его голоса. — Я тебя спрашиваю, Надежда, где он?

— Кто? — спросонья совсем юная девушка ничего не могла понять: лишь потирала глаза и потягивалась. — Больной? А где он? Я не знаю даже… Он здесь был. Куда делся… Так, наверное, вышел.

— Больной, черт возьми, без сознания! Вышел! — Ворзонин чувствовал, что готов разорвать «засоню» на части. Еще немного, и произойдет непоправимое. — Ты куда его дела? Я зачем тебя сюда посадил? Зачем тебе плачу такие бабки?!

— Как? Где он? Что с ним? — Надежда, наконец, «въехала» в ситуацию. — Ой, Павел Родионыч, простите, задремала…

— Я тебя так прощу, — задыхаясь от ярости, кричал Ворзонин. — Что ты виноватой в принципе больше никогда не сможешь быть. Я тебе покажу Павел Родионыч! Растяпа! Раззява!

Шаря по пустой функциональной кровати руками, словно надеясь нащупать там человека — невидимку, доктор хрипел, икал и трясся. В голове вольтовой дугой вспыхивал вопрос: «Куда он делся?»

Пару дней назад, когда Ворзонину показалось, что наркоз недостаточно глубок, он увеличил дозировку снотворного. У Изместьева произошла остановка сердца. Павел, в принципе, был готов к такому повороту. Именно для таких случаев был приобретен новенький дефибриллятор.

Сердце быстро завели, все показатели пришли в норму. Но почему-то с тех пор в душе психотерапевта живет какая-то неясная тревога. Выходит, не зря она там поселилась. Не зря!

Кедрач не мог Аркашку ни освободить, ни разбудить. Что происходит? Что он, психиатр с большим стажем, не учел? Где утекла информация? Или это… за пределами его понимания? Но… как такое возможно?