Тело шамана - Арнольд Минделл

Он вызвал бурную реакцию и внес во все ясность. Люди заговорили о предрассудках и бессознательности. Обсуждались идеи политических перемен и отношения общества к гомосексуализму и гомофобии. Говорилось, что ни одно решение не может быть реализовано без крупномасштабного политического осознания поставленных вопросов. И все же эта группа в несколько сотен человек начала ощущаться как город, в котором я мог бы жить, как место, где можно сказать все невысказанное, где существующие боль и страдание слышат и ощущают. Подобно тому как наши целители из Момбасы искали досаждавших нам беспокойных духов, эта группа искала ужасных призраков, породивших нынешнюю напряженность. Совместные сновидения (общее сновидящее тело) создают моментальное единение из разногласий.

Образы бессознательного, сновидения, призраки и духи — порождение не только человеческих тел, но и земли. Мы должны ожидать восстания духов разных мест земли. Согласно сообщению Джеймса Свена, в Греции, в Дельфах, где в древние времена поклонялись богине земли Гее, алюминиевый завод угрожает отравить окружающую среду.[36] Коренное население беспокоится об умирающем духе влажных тропических лесов. Племени масаев больше не разрешается совершать обрядовые ритуалы на горе Килиманджаро, в Танзании. Австралийские аборигены сердятся, что туристы залазят на их священную скалу Улуру (в конце концов, они ведь не лазят у себя дома по церковным крышам). Коренные американцы воюют с лесорубами из-за того, что правительства США и Канады строят дороги через священные туземные территории.

Для колдуна вся земля — священное место, все остальные недооценивают это. Никто не воспринимает достаточно серьезно непредсказуемые земные события. Пренебрегают не только окружающей средой; повсюду духи местности обойдены вторым вниманием. Даже грязные улицы современных городов, с их небоскребами и нечистотами, это ночное пристанище миллионов, могут быть местом силы так же, как и вместилищем бездонного страдания. Повсюду на земле есть и священное, и земное.

Например, все приходят в ужас от Бомбея — города ужасающих страданий. В некоторых его районах так много людей, что Таймс-сквер и Манхэттен кажутся в сравнении с ними пустынными. Повсюду видны нищие, просящие подаяния. Согласно «Индиа таймс», в определенное время года до пятнадцати тысяч обедневших людей из сельской местности прибывают в трущобы Бомбея за одну неделю. Эти несчастные, заполняющие улицы города, пристают к туристам, недолго тут выдерживающим пребывание. Зловоние и нищета некоторых частей города так велики, что первая единственно разумная реакция — филантропия, мысли о дизентерии и ужас.

Тем не менее есть в насыщенной испарениями жаре и смоге Бомбея нечто такое, что впечатляет вас, что заставляет по-другому взглянуть на ужасающую бедность. Несмотря на проблемы, а может, благодаря им, на улицах города наблюдается удивительное отсутствие насилия. Столкновения между мусульманами и индусами изменили обстановку в данное время, и все же почему в другое время Бомбей так спокоен? Не результат ли это индийской философии кармы? Идея кармы может также привести к пассивности и бездеятельности, что повлечет за собой бедность.

Но в священных писаниях индусов есть что-то более сильное, чем идея непротивления, заложенная в карме. Индия воспринимает нищенство как демонстрацию физических и социальных проблем, как постоянный спутник города, драматическое напоминание о действии кармы. Послание нищего состоит в том, что «необходимо блюсти, улучшать собственную судьбу, иначе в следующем рождении вы будете выглядеть, как он».

Я думаю, что это послание еще более сложно. Нечто особенное делает Бомбей единым целым. Эми и я прибыли туда сразу же после пребывания в Южной Африке. Бедность горожан была невыносимой, но по сравнению с тем, что мы видели в Кейптауне в 1990 году, Бомбей казался счастливее, хотя и беднее. Свобода имеет огромное значение для счастья людей. Мы с Эми окунулись в эту свободу и позволили полю Бомбея завладеть нами. Жить в Бомбее означало позволить нашим сновидящим телам слиться с проблемами, а заодно и с энергиями этого древнего города. В Бомбее Эми свалилась с тяжелейшей формой тропической лихорадки. Прежде чем обратиться в госпиталь, мы решили попробовать поработать со сновидящим телом по ее сыпи. Эми почувствовала свою сыпь и испытала боль, словно от когтей дикого животного, рвущих ее кожу. Она увидела изображение тигра и, двигаясь и чувствуя тигра в своем теле, поняла, что он заключал в себе ее реакцию отторжения на угол одной из бомбейских улиц, зловоние которого было так велико, что ее затошнило. Набравшись храбрости, она позволила себе сыграть роль тигра, реагирующего на зловоние, и в конечном счете трансформировала свои реакции в счастливый и экстатический танец.

По мере того как в ней разрасталась тропическая лихорадка, появился ее союзник тигр. Начав рычать и выкрикивать отвратительные и злобные мысли, до этого подавляемые, она обнаружила, что состояние ее кожи улучшилось. Эми решила поделиться мыслями об этом со своими друзьями в Бомбее. Отношения с ними временно ухудшились, но состояние кожи, покрытой лопающимися пузырьками, решительно изменилось в лучшую сторону за несколько минут. Этот город был местом охоты, где она встретила чудовищную Кали, свирепую богиню улиц.

Прилетев в Бомбей, мы целый день чувствовали усталость из-за задержки самолета, изменения высоты и смога. Не распаковывая чемоданов, мы надели спортивные костюмы для бега и, следуя своему состоянию, близкому к состоянию транса, влились в поток людей и транспорта, направившись по наиболее непривлекательным улицам. Наши сновидящие тела были той самой картой, что направляла нас по пути наименьшего сопротивления и максимальной опасности.

Мы положились на наши тела, чтобы найти наиболее возбуждающие и угрожающие сцены, служащие ориентирами. Скоро мы запетляли по дымным переулкам к морю, мимо пронзительно кричащих торговцев и заклинателей змей. Один знаменитый заклинатель змей позволил своей змеюке высунуть голову и зашипеть на нас. Охватившая нас дрожь показала, что мы на правильном пути. Там, где в конце переулка внезапно открывался вид на Аравийское море, люди, исполняя жертвенный ритуал, бросали в воду цветы и фрукты. Мы наблюдали, спрятавшись, за молящимися. В отдалении странный старик с абсолютно черной кожей и ослепительно белой бородой, одетый во все белое, указывал руками на что-то невидимое в воздухе. Его энергичные жесты были под стать его безумным глазам. Его движения были экстатичны, когда он непрерывно делал знаки в сторону неба. Он разговаривал сам с собой. Городская жизнь, насколько этот старик представлял ее, начинала выглядеть для нас лучше с каждым мгновением.

Я пристально разглядывал этого человека, как он вдруг внезапно повернулся и посмотрел на меня. Я спросил у одного из участников ритуала, говорившего по-английски, кто этот старик, и мне ответили, что он сумасшедший. Я подумал, что он выглядел великолепно. В Европе или Соединенных Штатах подобный ему был бы арестован или помещен в психиатрическую клинику, но этот человек выглядел не более опасным, чем люди, с которыми мне приходилось работать.

Мне захотелось познакомиться с ним. Старик, должно быть, был телепатом, так как в этот момент он повернулся ко мне и направился туда, где мы стояли. Возможно, он подумал, что мы тоже безумны. Почитатель, стоявший рядом с нами, робко перевел хинди старика на английский. Широко улыбаясь и движениями рук указывая в сторону моря, человек сказал: «Море уходит и приходит. Сейчас прилив, скоро будет отлив. Мы должны предложить, что имеем, тому Великому, который живет не только в море, но под землей и на небе».

Эти слова не только убедили меня в его здравомыслии, но и подтвердили мое первоначальное предположение о том, что в нем было что-то особенное. «Бог везде», — прокричал он на хинди, жестикулируя протянутыми к небу руками. «Мы также ощущаем это», — ответил я. Пристально посмотрев на нас несколько мгновений, старик сказал переводчику, что он видел, что у нас были собственные духовные традиции, и все же мы поклонялись тем же богам, что и он. Я пробормотал в ответ, что он, должно быть, ясновидящий. «Нет, — настойчиво продолжал он в том же духе, — мои уши — уши Шивы, глаза — глаза Шивы, я просто сообщаю то, что слышу и вижу. Это говорит бог, а не я».

Он говорил все это, а его белые одежды развевались на морском ветру. Он говорил с такой искренностью и теплотой, что я почувствовал, что улицы Бомбея благословили нас устами мудрого учителя. Он улыбнулся и медленно повернул голову к небу, снова жестикулируя небесам. Он засмеялся, и казалось, что окружавший его мир улыбался, пока он превращал в сокровище хаос и шум Бомбея.