Кавалер Золотой Звезды - Семен Бабаевский

— Знаю.

— Я хотел определить к тебе Костю Радченкова. Парень бедовый, а Сергей Тимофеевич сказал, чтобы был бригадиром Семен.

— А мне все равно.

— Ну, тогда вот что я тебе скажу… Да стой ты, окаянная! — крикнул он на кобылу. — Передай Семену, чтобы он не проспал. Выезжаем на рассвете. Худобу будем кормить за Очкуркой.

— А если проспим?

— Смотри! — пригрозил Прохор. — Будить не буду. Пожалуй, никто из отъезжавших на лесосплав не волновался и не радовался так, как Семен. Его радовало, что наконец-то и его ждет настоящая работа, где можно будет вволю потрудиться. Живя в станице вот уже более месяца, Семен не сидел без дела. Пока Сергей ездил в Ставрополь, Семен выкопал у стариков Семененковых новый погреб (старый завалился после ливня), покрыл его землей и посыпал сверху золой, почистил колодец, поставил новый плетень, заплел сапетку для кукурузы. Параська и Евсей не могли нарадоваться своим квартирантом, а Семен все думал, где бы ему найти такую работу, чтобы она захватила его целиком и надолго…

Приходилось ходить на огородные плантации и помогать бабам пропалывать помидоры, морковь, срезать кочаны ранней капусты. Семен давно бы ушел в поле, к косарям, но на огороде его удерживала Анфиса. Нагибаясь над пахучей помидорной ботвой, Семен с нетерпением ждал вечера и думал о том, как они с Анфисой будут идти домой, как над лесом за рекой встанет луна… Обычно они ходили не по дороге, а по узкой стежке, лежавшей вблизи Кубани. В двух шагах — берег. Шумела река, и был виден черный, стремительно бегущий поток воды…

В тот особенно памятный вечер они медленно возвращались в станицу. Из-за леса давно вышла луна, и тень от деревьев покрыла всю реку. Семен взял Анфису под руку и молча смотрел на светлое, в бледных звездах небо. Анфиса спрятала руки под фартук и прижалась к Семену.

— Что-то мне сегодня зябко, — тихо сказала она.

— А вот я тебя обниму, и ты согреешься.

Семен обнял ее робко и как-то особенно нежно, и Анфиса с замирающим сердцем думала, что вот-вот он скажет ей что-то необыкновенное — и радостное и страшное. Девичьим чутьем она угадывала, что именно теперь, в этот лунный вечер, Семен назовет ее своей невестой, и от одной этой мысли по телу проходила дрожь. Она прижималась к нему, и ей хотелось, чтобы Семен молчал как можно дольше… А как он об этом скажет? Будет ли смотреть в глаза, или отвернется? Нет, пусть лучше молчит. Они прислушивались к шуму реки и незаметно свернули с дорожки и пошли сами не зная куда, по пахучей скошенной траве. И если бы на пути у них не встала высокая копна сена, они бы так, ничего не видя, шли бы и шли неизвестно куда… Сено было свежее и сухое, от него веяло теплом и запахом полевых цветов. По копне пробежала ящерица, блеснув серебристой спинкой. Кузнечики, казалось, слетелись к этой копне со всей степи, окружили ее кольцом и начали свою однообразную, но вечно красивую песню… Семен не видел ни ящерицы, ни копны в лунном свете, не слышал ни шелеста сухой травы под ногами, ни звона кузнечиков.

— Анфиса, милая, как же мы будем дальше?

— Не знаю…

Анфиса краснела, кусала губы, ее мучили и смех и слезы, а на сердце было и весело, и как-то боязно. Семен взял ее за плечи и посмотрел ей в лицо, точно желая в них отыскать ответ.

— Ой, Сеня, какой же ты серьезный! — сказала она и со слезами на глазах засмеялась.

Семен не помнил, как сжал ладонями ее маленькую голову, не видел, как на копну упала косынка. Он стал целовать ее смеющиеся горячие губы, и земля под ним точно зашаталась и закружилась… Луна вдруг описала дугу, и в небе загорелась радуга, посыпались звезды, и казалось ему, будто Кубань вышла из берегов, забурлила, зашумел лес, а в степи вспыхнули пожары… Не зная, что сказать Анфисе, он поднял ее на руки и закружился вокруг копны. Она не смеялась, а только отбивалась руками и тихонько говорила:

— Ой, что ты делаешь… Голова кружится… Косу подбери…

Семен ничего не слышал. Он уперся плечом в копну, свернул ей шапку и осторожно положил Анфису на мягкое сено. От копны повеяло дурманящим запахом слежавшихся трав. Умолкли сверчки. Светила луна, и было тихо, тихо… Семен наклонился к Анфисе и в испуганных глазах ее увидел слезы.

— Хохотунья! Что с тобой?

— Ты меня закружил…

Она поднялась и стала заплетать косу. Он стоял перед ней на коленях и видел ее лицо, задумчивое и немного грустное.

А вокруг блестела трава в росе, от реки веяло прохладой, недвижимо стояла над станицей луна, и снова и вблизи копны, и под каждым кустиком, и где-то далеко-далеко на все лады заиграли степные музыканты, нарушая ночной покой. И какая же красивая ночь при луне, но и какая же она короткая! Анфисе и Семену казалось, что они только на минуту присели у копны, будто и не целовались, и ни о чем не говорили, а ночь пролетела, и за лесом загорелась заря…

— Без сватов, Сеня, никак нельзя, — говорила Анфиса, когда они подходили к ее дому, — знаешь моего отца, какой он старомодный.

— Как-то стыдно с этими сватами… Присылал же. А где их взять настоящих, будь они неладные?

— Попроси еще бабку Параську и деда Назара, — советовала Анфиса. — Они уговорят батю.

— Да и перед Сергеем мне будет стыдно.

— Так это мы не для себя, а для батьки и матери.

— Разве что для них, — неохотно согласился Семен.

С радостью Семен ждал выезда на лесосплав еще и потому, что вместе с ним, в одной бригаде, будет Анфиса. Ночь, проведенную в поле возле копны, он считал началом новой жизни, и то, что Анфиса рано или поздно будет его женой, у него уже не вызывало сомнения. Думать ему приходилось о другом. Его новая жизнь была еще совсем не устроена, и у Семена возникало столько трудных вопросов, что от них кружилась голова. После неудачного сватовства надо было решить, как быть с Тимофеем Ильичом. Махнуть ли рукой на старика и расписаться в загсе без его согласия, или найти путь для примирения? Лучше было бы, конечно, помириться… Но как? Может быть, Сергей знает? Опять же надо было решить, где обосноваться на жительство. Уехать ли в Донбасс, устроиться на шахте, получить квартиру, а летом, во время отпуска, приезжать в Усть-Невинскую. Или остаться в станице? Тогда надо с Анфисой заранее условиться: у кого жить? Идти в зятья Семену не хотелось: с Тимофеем Ильичом все равно не поладит. Ради Анфисы Семен бы согласился и на это, но ведь старый Тутаринов может воспротивиться? Тогда придется пожить у бабки Параськи, а тем временем построить свою хату. Кстати, лес теперь будет… И Семену казалось, что где-то там, в верховьях Кубани, вдали от родных Анфисы, они смогут спокойно все обдумать, обо всем поговорить, посоветоваться с Сергеем.

Готовясь к отъезду, Семен поделился своими мыслями с Анфисой. Оказалось, что она думала точно так же. Радуясь тому, что скоро снова будут вдвоем, они условились покинуть станицу, как только заалеет восток. Семен боялся проспать. Не раздеваясь, он лег на лавку и попросил бабку Параську поднять его с первыми петухами. Старуха сквозь сон услышала крик полуночных петухов и приняла их за зоревых. За окном низко-низко плыла луна, в хате было светло, и старуха, решив, что уже наступил рассвет, разбудила квартиранта.

Улица была пуста. Над станицей стоял шум реки. Под горой распушенной ватой лежал туман. Семен подошел ко двору Тутариновых и в нерешительности остановился. В сарайчике под новой соломенной крышей шумно ударил крыльями петух и загорланил охрипшим, простуженным голосом. Семен вошел в сад. Деревья были объяты дремотным покоем. Вот и та груша, под которой он когда-то провел бессонную ночь. Тогда на земле так же рябили лунные блики и от ствола на землю падала тень. По-прежнему два пышных деревца сторожили Анфисино окно. Рама была чуть приоткрыта, блестело стекло. Семен подошел ближе, наклонился и увидел кровать, Анфису, ее сонное лицо, волосы на белой подушке. Из окна повеяло теплом… Семен тихонько постучал:

— Пора вставать.

Анфиса подняла голову и, еще ничего не понимая, испуганно посмотрела на Семена. Затем соскочила с кровати, проворная, в белой ниже колен сорочке, с распущенной косой. Стыдясь Семена, она спряталась за высокую спинку кровати и стала торопливо через голову натягивать юбку.

— Не разбуди батю, — шепотом сказала она, — иди за ворота и жди меня.

На бригадном дворе темнела бричка, нагруженная продуктами и сверху укрытая полостью. Возле ярма отдыхали быки. Из сарая вышел сонный сторож, посмотрел на небо, что-то читая по звездам.

— Ай, как рано явились, — сказал он. — До рассвета еще далече.

— А мы все равно поедем, — ответил Семен и стал подымать быков, которым не хотелось покидать нагретые места. — Я знаю, какая езда на этом рогатом транспорте… Пока доедем…

— Божья худобка, — проговорил сторож, помогая Семену запрягать. — Не езда, а одно удовольствие. Ни тебе вожжи, ни тебе узды. Садись и помахивай кнутиком, а выехал за станицу — ложись себе и зорюй. С дороги не свернут, не то что кони… Постой, постой, а ты знаешь — куда цоб, а куда цобе?