Красная линия - Вера Александровна Колочкова

ведь только гордыней своей живешь, ты же вся такая обиженная и оскорбленная в лучших чувствах!

— Да! Да, Ксюша! Обиженная и оскорбленная! Так все и есть, это чистая правда! Твой отец меня предал, он сам все перечеркнул, сам! Неужели ты меня не можешь понять, дочь?

— Я понимаю, мам. Я очень люблю тебя и понимаю. Потому я рядом с тобой всегда. Но и папу я тоже очень люблю…

Ксюша отвернулась и замолчала. Лера видела, как дрогнули ее плечи, как руки потянулись к лицу… Наверное, заплачет сейчас. Надо как-то успокоить ее срочно, иначе сама себе потом не простит…

— Ксюш, не надо… Прости меня, Ксюш. Да, все правильно ты говоришь, наверное. Я слишком категорична была. Знаешь… Я рада, что у папы все хорошо. Правда, рада. Кто хоть она, эта Марина? Любит его, надеюсь?

— Да, любит! — быстро развернулась к ней дочь. — Очень любит! Знаешь, Марина ведь интерном пришла к нему в больницу, и он долго не замечал, что она его любит. Целый год не замечал… А потом она сама ему призналась, что любит. Она и правда очень хорошая, мам! Симпатичная, добрая, умная. Мы с ней очень подружились!

— Даже так? — ревниво усмехнулась Лера, глядя на дочь.

— А что? Подружились, да… Я же вижу, как она папу любит, как заботится о нем…

— Ну что ж, понятно. А он… Он тоже ее любит, да?

— Не знаю. Не спрашивала. Если судить по тому, что она давно уже к нему переехала, что ребенка от него ждет… Папа ведь квартиру снимает, а Марина жила в общежитии. Теперь они вместе… А почему ты спросила, мам?

— Да так… Захотелось, вот и спросила.

— Ты жалеешь, да? Хотела бы его обратно позвать?

— Нет, что ты… Вовсе нет…

— Да, я тоже думаю, что вряд ли это было бы возможно. Он ведь так страдал без тебя, мам… Долго в депрессии был… Одно время даже выпивать начал, но вовремя одумался. Пьющий врач — это ведь последнее уже дело, правда? Бабушка и дедушка очень переживали по этому поводу… Но теперь уже все хорошо, теперь у него Марина есть, и скоро сын родится.

— Хорошо. Я рада за него, правда.

— Он ведь очень любил тебя, мам… Он сам говорил мне, что очень любил. А потом, я думаю, у него как-то перегорело все, пустота в душе образовалась. Эту пустоту Марина собой и заполнила… Помаленьку, потихоньку, очень осторожно. Теперь родит скоро… Она ж молодая, ей детей хочется, замуж хочется! Надо было тебе раньше опомниться, мам… А теперь уж все, поезд ушел, ничего не поделаешь!

— Да о чем ты, Ксюш… Я же просто так спросила про папу, не надо из моего любопытства какие-то глобальные выводы делать! Ишь, разошлась, яйца курицу жить учат, надо же! Что-то ты не по возрасту серьезно рассуждать начала, тебе не кажется? Прям как взрослая тетка!

— Да ладно, мам… Нормально я рассуждаю. Жизнь научила, что ж… Да и ты лучше сама признайся, что совершила большую глупость. Надо было папу простить, и все… А теперь уже поздно, теперь у папы Марина есть. И ребенок…

— Ты уже сто раз это повторила, Ксюш. Не заметила? Или думаешь, я не поняла ничего, не услышала?

— Ладно, не буду, если так… Просто я волнуюсь немного, за Марину переживаю. Кстати, надо папе позвонить, может, она уже родила! А если нет, то я вечером к ним поеду, побуду с ней, пока папа на дежурстве…

— Поезжай. Поезжай, конечно. И вообще… Можешь передать папе, что я за него очень рада. Правда, рада…

Ксюша ушла в свою комнату собираться, а Лера все сидела на кухне, задумавшись. И в самом деле — рада она или нет? Может, это только слова вежливые сами собой проговорились? Да и что значит — рада? Чему она может радоваться? Что свято место пустым не бывает? Но ведь это ее бывшее «свято место», ее! Если честно, ей и впрямь хотелось бы услышать совсем другое! Что Стас до сих пор любит и помнит ее, что страдает без нее…

Хотя зачем ей это слышать? Неужели думала, что легче станет, если услышит? В новой-то своей ипостаси…

Нет, легче не стало бы. Да и ни к чему… Потому что ее уже ничто не спасет. Даже если она и Стаса простит, и Карину. Да она сама теперь та же Карина… Та же роль у нее незавидная. Как возмездие, как наказание за что-то неведомое. Неужели за то, что не простила?!

Эта мысль вдруг поразила ее, привела в ступор. И долго мучила потом. И ночь плохо спала, и рабочий день прошел кое-как. А вечером… Вечером и сама не заметила, что едет в сторону бывшего дома, где прожила столько лет, где была счастлива.

Вот и двор знакомый, родной… Здесь все детство прошло. Здесь ее каждая собака знает. Вот мамины окна… А вот подъезд, где Карина живет. Надо выходить из машины, ведь понятно, что она сюда не за ностальгией приехала, а чтобы Карину увидеть.

Зачем? Она и сама не знала. Может, ее и дома-то нет…

Карина оказалась дома. Открыла ей дверь, посмотрела равнодушно. Так, будто они виделись только вчера, будто ничего удивительного в том не было — подумаешь, подруга пришла. Пусть и бывшая.

— Заходи… — проговорила Карина вяло и отвела в сторону тусклый взгляд.

Она и вся была будто тусклая, похудевшая и очень бледная. Лера спросила осторожно:

— Ты болеешь, что ли?

— Да почему сразу болею… Нормально у меня все. Заходи, чего на пороге топчешься.

Надо признаться, не ожидала она такого приема. А какого тогда ожидала, интересно? Что Карина бросится ей на шею и начнет плакать от счастья? Да мало ли что у нее за эти два года в жизни произошло… Она ж не знает ничего! Глупая затея была — приходить к ней…

— Может, я не вовремя, Карин? Ты скажи… Может, я тебе помешала? Может, ты ждешь кого?

— Нет, не жду. Кого мне ждать? Я одна живу. Чего ты пришла-то? Зачем?

— Да я и сама не знаю… Наверное, поговорить захотелось…

— С чего это вдруг?

— Ну, не поговорить, так спросить…

— Спрашивай, если пришла.

Карина села в кресло, подобрала ноги, обхватила их тонкими руками. Глядела куда-то в сторону. Лера села на диван, задумалась на минуту — а правда, чего она спросить-то хочет? И вдруг проговорила то, что первое пришло в голову:

— А ты и правда любила Стаса, Карин?

— Да с чего ты