Красная линия - Вера Александровна Колочкова

Господи, да что же это… Теперь ее настроение будет зависеть от Никиты, так, что ли?

Если так, то это ведь катастрофа на самом деле! Ведь не влюбилась же она в него, еще чего! Нет-нет, он просто такой по природе, Даша права… У него дар особый — людей к себе располагать и крепко привязывать. И никакая любовь тут ни при чем, и даже мысли такой допускать не стоит! К тому же они сейчас пообедают, и домой собираться пора… Завтра трудный рабочий день, и можно будет освободиться от этих ужасных мыслей, погрузиться в него с головой. Работа есть работа, она всегда от всего спасает!

* * *

Однако зря Лера надеялась, что работа ее спасет. Не спасла. Наоборот, наваждение набирало все большую силу, и каждый вечер ее тянуло позвонить в соседскую дверь. Хоть мельком, хоть одним глазком взглянуть на Никиту! Конечно, это желание ужасало ее. В то же время сама себя успокаивала — ведь она не делает ничего предосудительного! Даже и в мыслях ничего преступного нет! Разве желание просто увидеть — преступно само по себе? Ведь нет… Не в чем ее обвинить, не в чем!

И в то же время она чувствовала — поменялось в ней что-то. Внутри поменялось. Уверенность в себе ушла, а вместо нее сомнения грызут душу, которых она и не знала раньше. И все чаще стала вспоминать Карину… Ей так же было плохо, наверное. Если она то же самое чувствовала, что чувствует она сейчас… И так же было страшно. И стыдно. Да что там говорить — просто она сейчас повторяет поведение Карины, вот и все! Один в один повторяет! Карина так же сходила с ума из-за Стаса, а он не знал ничего… Не догадывался. И она не знала, не догадывалась. Наивно верила в их нерушимую дружбу, как Даша верит ей сейчас…

Да, страшно и неприятно об этом думать. А еще страшнее цепляться за эту мерзкую мысль — ведь Стас не устоял… Значит ли это, что и Никита так может? И она может…

Нет, нельзя даже думать об этом! Нельзя! Даже после того нельзя, когда поняла многое из прошлой своей жизни. Поняла, что любовь грешная и неудержимая весьма коварна, у нее своя сила есть. Так притягивает, что устоять невозможно. И Стас не устоял. Хотя она знала — Стас любит ее, что с Кариной у него все получилось мимолетно, просто это была внезапно вспыхнувшая страсть… Ведь и тогда она понимала это, но не простила его, не простила! Даже подумать о возможности прощения не захотела!

Теперь вот сама наказана, выходит. Жизнь посмеялась над ней, заставила переживать такое унижение. Стыдиться мыслей, желаний и все равно звонить в соседскую дверь…

— Мам… Ты чего задумалась? У тебя лицо такое сейчас, что даже спрашивать страшно… — услышала она голос дочери и встрепенулась виновато, проговорила быстро, будто извинялась:

— Нет-нет, все в порядке, Ксюш… Просто на работе устала, дел было много.

— Ну да, ну да… Почему-то раньше я у тебя такого лица не видела… Такое чувство, будто горе какое-то переживаешь. У тебя точно ничего не случилось, мам?

— Да нет же, я тебе говорю…

— Мам, я тебя предупредить хочу — завтра ночевать не приду, ладно?

— А где будешь ночевать, могу я узнать?

— Ну, как тебе сказать… Это ведь с папой связано, а мы договорились, что я тебе о нем ни слова…

— Да, я помню. А что, с папой случилось что-то? Почему ты собралась у него ночевать?

— Ну, так надо, мам… Папа попросил…

— Да в чем дело, говори уже!

— Я боюсь, мам. Ты рассердишься. Да тебе наверняка не очень приятно будет это слышать.

— Я обещаю, что не рассержусь. Говори.

— Ну, хорошо, если ты сама настаиваешь… Дело в том, что папина девушка… Ее Мариной зовут… Ей рожать вот-вот, а у папы ночное дежурство… И он боится оставить ее одну. И меня попросил…

Лера слушала дочь и не понимала, что с ней происходит. Вернее, не готова была понять и принять эту информацию, хотя, наверное, в ней не было ничего из ряда вон выходящего. Два года прошло, а она ведь ничего не знала, как теперь живет Стас. И не хотела ничего знать. Сама не хотела.

А еще она зациклилась на том моменте, когда видела его в последний раз. И помнила только его лицо — виноватое, осунувшееся, и эти глаза его, молящие о прощении… Неужели она думала, что он все два года был вот таким? Сидел на месте и ждал, когда она одумается и простит его? Ведь глупо было так думать, глупо!

— Да, да, мам, у папы женщина есть, Мариной зовут… — подлила масла в огонь Ксюша, глядя на нее с обидной насмешливостью.

Почему-то эта насмешливость ударила по ней очень больно, и впрямь захотелось рассердиться на дочь — да как она смеет? Но сдержалась с трудом, проговорила нарочито равнодушно:

— Ну, пусть будет Марина… Какая мне разница? Пусть…

— Да ладно, мам… Уж признайся, что ты этого не ожидала, правда? Ты думала, что он сидит и ждет, когда ты о нем вспомнишь, простишь и позовешь обратно? Так ведь, мам?

— Ксюш… Ты почему в таком тоне со мной разговариваешь, не понимаю? Что ты себе позволяешь вообще? Я тебе что, подружка?

— А как надо разговаривать, мам? Ты же папу вычеркнула полностью из своей жизни, ты даже мне говорить о нем запретила! Ты не захотела считаться с тем, что он мой папа, что я люблю его… Ты заставила меня жить двойной жизнью, соблюдать эти идиотские правила! Чтобы даже упоминание о папе при тебе не звучало!

— Перестань, Ксюш. Перестань… Я же не запретила тебе видеться с ним, просто мне трудно было… Как же ты не понимаешь! Просто трудно, и все!

— А мне не трудно, мам? Я два года живу как шпион… Перебежками туда-сюда…

— Ну, почему сразу шпион…

— Потому! Думаешь, мне легко, что ли? Когда не знаешь, где твоя родина и есть ли она вообще… Мечусь туда-сюда, как сорокапятка, рядом с тобой в нервном напряжении нахожусь — не дай бог проболтаться и тебя обидеть! А папа, между прочим, всегда про тебя спрашивает — здорова ли, все ли у тебя хорошо… Вполне по-человечески спрашивает, между прочим!

— Прости, Ксюш, я ведь не знала… Не знала, что тебе все это тяжело…

— Конечно, не знала. Зачем тебе знать? Ты