Закон и женщина - Уилки Коллинз

— Это лицо идиотки, — продолжал Мизериус Декстер. — Взгляните на нее. В кочне капусты, растущем в саду, столько же жизни и выражения, как в наружности этой девушки в эту минуту. Поверите ли, что в этом полуразвитом создании таятся ум, любовь, гордость, преданность?

Я не решилась ответить на такой вопрос в присутствии девушки, но моя совестливость была, по-видимому, излишней. Непостижимое создание продолжало свое дело, равнодушное ко всему окружающему.

— Мне удалось добраться до ее затаенной любви, гордости, преданности, — продолжал Мизериус Декстер. — Я обладаю ключом к ее дремлющему уму. Великолепная мысль! Глядите на нее, пока я буду говорить с ней. Я назвал ее Ариэлем в одну из моих иронических минут, и она привыкла к этому имени, как собака привыкает к ошейнику. Ариэль!

Бессмысленное лицо девушки начало проясняться. Рука ее, машинально работавшая гребенкой, остановилась.

— Ариэль, ты выучилась чесать мои волосы и мою бороду, не правда ли?

— Да, да, да, — отвечала она с жаром. — И вы говорите, что теперь я делаю это хорошо.

— Да, я говорю это. Но желаешь ли ты, чтобы кто-нибудь другой делал это за тебя?

В глазах ее появилось осмысленное выражение. Ее странный неженский голос смягчился до самых нежных нот.

— Никто, кроме меня, не будет убирать ваши волосы, никто, кроме меня, не дотронется до вас, пока я жива, — произнесла она с нежностью и гордостью.

— Даже эта молодая особа, что стоит там? — спросил Мизериус Декстер, указывая зеркалом через плечо в мою сторону.

Глаза девушки внезапно сверкнули свирепой ревностью. Она погрозила мне гребенкой.

— Пусть попробует! — воскликнула она своим прежним грубым голосом. — Пусть притронется к вам, если посмеет!

Декстер засмеялся при этой детской вспышке.

— Довольно, Ариэль, — сказал он. — Я отпускаю на покой ваш ум. Вернитесь к своему прежнему состоянию и окончите свое дело.

Она пассивно повиновалась. Осмысленное выражение в ее глазах и лице мало-помалу исчезло, она продолжала свою работу с той же безжизненной ловкостью, которая удивила меня вначале. Декстер был вполне доволен этой переменой.

— Я полагаю, что мой маленький опыт заинтересовал вас, — сказал он. — Дремлющий ум моей родственницы подобен музыкальному инструменту. Я прикасаюсь к нему, и он отвечает на мое прикосновение. Она любит, чтобы я прикасался к ее уму. Ее высшее наслаждение — слушать сказки, и чем сильнее сказка волнует ее, тем больше она ей нравится. Я довожу ее до сильнейшей степени возбуждения. Это очень забавно. Вы должны когда-нибудь посмотреть на это. — Он устремил в зеркало последний взгляд. — А, вот теперь я в порядке, — сказал он довольным тоном. — Исчезни, Ариэль.

Служанка вышла из комнаты с безмолвной покорностью выдрессированного животного. Когда она проходила мимо меня, я сказала ей: «Доброй ночи». Она взглянула на меня и не ответила. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Только голос Декстера способен был пробуждать ее.

— Валерия, — сказала моя свекровь. — Наш скромный хозяин ждет узнать ваше мнение о нем.

Пока мое внимание было обращено на его родственницу, Мизериус Декстер повернулся лицом к нам. Описывая его как свидетеля в суде, я неумышленно основала мое описание на моем позднейшем знакомстве с ним. Я увидела теперь впервые его открытое умное лицо, его большие ясные голубые глаза, блестящие волнистые волосы светлого каштанового цвета, длинные нежные белые руки, стройную шею и грудь. Уродство, унижавшее и портившее мужественную красоту его головы и туловища, было скрыто пестрым покрывалом в восточном вкусе, накинутом на его кресло. Он был в темно-синем бархатном сюртуке, застегнутом на груди крупными малахитовыми пуговицами, в шелковых манжетах во вкусе прошлого столетия. Может быть, я была недостаточно проницательна, но я не заметила в нем теперь никаких признаков безумия, ничего отталкивающего. Единственный недостаток, который я увидела в его лице, были морщины, появлявшиеся у внешних углов его глаз, когда он смеялся, и в меньшей степени, когда он улыбался, — морщины, вовсе не гармонировавшие с его моложавой наружностью. Его рот, насколько я могла разглядеть его под усами и бородой, был мал и изящен, его нос, самой правильной греческой формы, был, может быть, слишком тонок в сравнении с полными щеками и с высоким, массивным лбом. Глядя на него (конечно, с точки зрения женщины, а не физиономиста), я могу только сказать, что это был замечательно красивый человек. Живописец охотно взял бы его моделью для Святого Иоанна, а молодая девушка, увидав его и не зная, что скрывалось под восточным покрывалом, сказала бы про себя: вот герой моих мечтаний.

— Пугаю я вас теперь, миссис Валерия? — спросил он спокойно.

— Нисколько, мистер Декстер.

Его голубые глаза, большие, как глаза женщины, ясные, как глаза ребенка, остановились на мне с выражением какой-то странной борьбы чувств, что заинтересовало и смутило меня. То в них появлялось сомнение, беспокойное, тяжелое сомнение, то опять радостное одобрение, такое откровенное одобрение, что тщеславная женщина подумала бы, что победила его с первого взгляда.

Потом внезапно им овладело новое чувство. Глаза его закрылись, голова опустилась на грудь, он поднял руки с жестом сожаления. Он бормотал что-то про себя, предавшись каким-то тайным и грустным воспоминаниям, которые удаляли его все более и более от действительности. Я прислушивалась к тому, что он говорил, и старалась угадать, что происходило в уме этого странного существа.

— Лицо несравненно красивее, — расслышала я, — но не фигура. Разве можно быть стройнее ее? Грациозна, но далеко не так, как та. В чем же сходство, которое напомнило мне ее? В позе, может быть? В движениях? Бедный замученный ангел! Что за жизнь! И что за смерть, что за смерть?

Не сравнивал ли он меня с жертвой отравления, с первой женой моего мужа? Если так, то покойная, очевидно, пользовалась его расположением. Это было ясно по грустному тону его голоса. Выиграю я или проиграю от сходства, которое он нашел во мне? Каков будет результат, если я открою свои подозрения и свои планы этому странному человеку? Я ждала с нетерпением, не скажет ли он еще что-нибудь о первой жене моего мужа. Нет. В нем произошла новая перемена. Он вздрогнул и начал осматриваться, как человек, внезапно пробужденный от глубокого сна.

— Что я сделал? — спросил он. — Я, кажется, дал опять волю своему воображению. — Он содрогнулся и вздохнул. — О, этот гленингский дом! — пробормотал он грустно. — Неужели я никогда не буду в силах не думать о нем?

К моему невыразимому огорчению, миссис Макаллан остановила его. В его воспоминаниях о сельском доме ее сына было, по-видимому, что-то, что оскорбило ее. Она прервала его резко и решительно.

— Довольно, друг мой, довольно! — сказала она, — Вы, кажется, сами не знаете, что говорите.

Его большие голубые глаза сверкнули свирепым негодованием. Одним поворотом руки он подкатил свое кресло к ней, схватил ее за руку и заставил ее нагнуться к нему так, чтоб он мог говорить с ней шепотом. Он был сильно взволнован, и шепот его был так громок, что достиг до меня.

— Я сам не знаю, что говорю, — повторил он, — устремив пристальный взгляд не на нее, а на меня. — Вы близорукая старуха. Где ваши очки? Разве вы не видите в ней никакого сходства — в фигуре, а не в лице — с первой женой Юстаса?

— Одно воображение, — возразила она. — Я не вижу никакого сходства.

Он прервал ее с нетерпением.

— Не так громко, — прошептал он. — Она услышит.

— Я слышала вас обоих, — сказала я. — Вы можете говорить при мне не стесняясь, мистер Декстер. Я знаю, что мой муж был женат, прежде чем женился на мне, и знаю, как ужасно окончила жизнь его первая жена. Я прочла отчет о процессе.

— Вы прочли описание жизни и смерти мученицы! — воскликнул Мизериус Декстер. Он подкатил свое кресло к моему стулу и наклонился ко мне с полными слез глазами. — Никто, кроме меня, не ценил ее по достоинству, — сказал он. — Никто, кроме меня!

Миссис Макаллан отошла нетерпеливо на другую сторону комнаты.

— Я готова ехать, Валерия, — сказала она. — Нельзя заставлять лошадей и слуг ждать так долго в этом мрачном месте.

Но я была слишком заинтересована словами Декстера, чтобы расстаться с ним в эту минуту. Я сделала вид, что не слышала замечания миссис Макаллан, и, чтобы удержать Декстера возле себя, опустила как бы случайно руку на его кресло.

— Вы доказали своим свидетельством в суде, как высоко вы ценили эту особу, — сказала я. — Я полагаю, мистер Декстер, что вы имеете свое собственное мнение о тайне ее смерти. Права я или нет?

Он глядел на мою руку, лежавшую на ручке его кресла, но при моих последних словах он внезапно поднял глаза и устремил их на меня с выражением сердитого подозрения.