Первые шаги - Татьяна Назарова

— Ну что ж, тебе виднее, — согласился Михаил.

Антоныч приоткрыл дверь и тихонько позвал:

— Хатиз! Зайди сюда…

Из Петропавловска выехали на рассвете. Пара степных лошадок трусила по чуть подсохшей дороге. Первое время возчик лениво помахивал кнутом, но, увидев, что молодой седок его закрыл глаза, он положил кнут под себя и стал неторопливо свертывать «козью ножку».

«Нечего зря гнать лошадей, ехать двести верст. Все равно спит, прогулял, поди, ночь», — подумал он. Но ошибся.

Прикрыв черными ресницами глаза, юноша не спал, хотя ночью действительно ему не пришлось отдыхать, только совсем не по той причине, о какой думал старый возчик.

…Разговор с Антонычем и Хатизом затянулся надолго, но и на квартире Степаныча ему не удалось поспать. Старый казак с первой встречи, в прошлом году, проникся глубоким уважением к Михаилу и хотел обо всем поговорить с ним.

Степаныч рассказал ему про своего дружка Федора Карпова, о беседах их в течение зимы. Потом засыпал вопросами. Лишь перед рассветом спохватился, что не дал гостю отдохнуть. Юноша, не открывая глаз, улыбнулся, вспомнив, какое растерянное выражение было у Мезина, когда он говорил: «Ночи-то весенние какие короткие. Оглянуться не успели — и вставать пора!»

Поудобнее устроившись в возке, молодой путник задумался.

До родного города с широкими улицами, поросшими травой, с деревянными домиками, спрятавшимися в тени берез, акаций и карагачей, ехать двое суток, и никого и ничего не надо опасаться. Сейчас он не Михаил Большой, а Валериан Куйбышев, окончил Омский кадетский корпус и едет на каникулы домой. Он может отдаваться воспоминаниям, отдыхать. Дома ждет не только отдых, но и борьба. Ни за что не согласится он стать офицером! «Как огорчится мама!» — с болью подумал он, но немедленно усилием воли заставил себя думать о другом, радостном. Отдых необходим перед новой серьезной работой.

Тонкие, с характерным разрезом губы сложились в улыбку. Валериан вспомнил себя совсем маленьким мальчиком, учеником «маминой школы», — с десяти лет его уже увезли из любимого Кокчетава в Омск, и он начал учиться в кадетском корпусе.

Мать сидит за пяльцами в гостиной. Вокруг нее сестренки; они тоже заняты вышиваньем, вязанием кружев — рукодельницы! Брат Толя увлекся выпиливанием, а он, Воля, как звали его в семье, уткнулся в книжку, читает про Суворова и постепенно забывает про всех окружающих, не слышит даже, когда его громко зовут: «Воля! Воля!»

«Еще бы!» — улыбаясь, думал Валериан. Он же в то время считал себя Суворовым, а звали Волю.

Перед ним как будто потянулась цепочка ребят — это его солдаты. Черноглазый Касым — «адъютант» «Суворова». «Суворов» — он, Валериан. Они идут в горы, где среди леса лежат гранитные камни. Возле самого высокого он ставит караул. Стоять на часах не легко — «Суворов» очень требователен.

Игра продолжалась и тогда, когда он приехал впервые на каникулы кадетом. А вот в следующем году все пошло по-другому.

Ему исполнилось двенадцать лет. У старшей сестры Нади в Омске он получил прокламации и привез с собой в Кокчетав. Вместе с Касымом ночью сходили к «Суворовской крепости» и там, в углублении под камнями, надежно спрятали их. Маленькие солдатики-часовые теперь стояли на карауле не просто у камней.

— Я тоже хочу читать листовки, но не умею, — печально говорил верный «адъютант». Он один был посвящен в тайну.

— Ничего, Касым! Я попрошу маму, она зимой научит тебя, — утешал его Валериан. В этом году он уже считал себя не Суворовым, а революционером…

…Валериан открыл глаза и сел. Возчик, быстро выхватив кнут и махая им над лошадьми, закричал:

— Ну, заснули!

Юноша усмехнулся.

— Это и были первые шаги, — прошептал он с волнением и неожиданно засмеялся. Ему вспомнилось, как он унес потихоньку у матери моток берлинского гаруса и они с Касымом, свернув листовки в трубочки, каждую обвязали гарусными нитками, а потом разбросали под окнами и дверями домов, в солдатской казарме…

«Конспиратор!» — думал, смеясь, Валериан. Гарус выдал его отцу сразу же…

— Веселое знать, что вспомнили? — обернувшись, спросил возчик.

— Да, очень! — ответил юноша и сразу погрустнел.

Отец! Какой он чуткий, но дороги у них разные. «Это ты?» — спросил он тогда и в ответ на его слова: «Да, я!» — сказал: «Иди, мой мальчик, играй!»

Отец мог иметь серьезные неприятности из-за него…

«И сейчас папа поймет меня, поможет уехать в Петербург, освободиться от военщины, — размышлял он. — Тяжелее с мамой!»

Валериану вспомнилось, как сердилась мать, когда, начиная со старших классов, он стал говорить денщикам «вы». «Какой же ты будешь офицер?» — негодовала она. И вот офицером он никогда не будет…

«Милая мама! Такая внимательная к людям, ее любят все, особенно ученики. Она за зиму выучила читать Касыма, а вот денщику сказать „вы“, по ее мнению, нельзя. Так воспитали в гимназии!»

Бессонные ночи, проведенные в Петропавловске, начали давать знать о себе. Валериан вновь прилег, подсунув под голову чемодан и согнув ноги. Взглянув на степь, начинающую покрываться зеленой травой, он вспомнил почему-то о карцере, где сидел за то, что послал протест против январских расстрелов за одной своей подписью, высокомерное, злое лицо кадета Ребрецова, и глаза его сомкнулись.

— Скоро буду в родном городе, маленьком зеленом Кокчетаве, — прошептал он, засыпая.

— Ну что это за озорники! Вот подождите, придет отец, он вас живо ремешком отстегает! — грозила сынишкам Катя Потапова, сидя с шитьем перед окнами своего домика.

Десятилетний Саша и восьмилетний Миша, не обращая внимания на слова матери, продолжали бороться. Саша несомненно был сильнее, но не мог справиться с младшим братишкой, более подвижным и ловким, чем он. Они оба запылились с ног до головы, поочередно падая на дорогу; а иногда и оба сразу; наконец, устав от возни, измазанные, раскрасневшиеся, подошли к ней.

— И вовсе папа не станет стегать ремешком! — задорно произнес старший. — Он говорит, что рабочие должны уметь бороться…

Катя засмеялась.

— Смотри-ка, какие борцы! Откуда только слов-то набрали…

— Да папа же с дядей Алешей так говорили, — перебил ее Саша.

Мать озабоченно покачала головой. «И когда успел подслушать? Вдруг еще кому вот так скажет…»

— Глупенький! Они же взрослые и борются не на пыльной дороге, — ответила она и, забеспокоившись, добавила: — А болтать так не следует.

— Я тебе сказал. Чужим и Мишка не скажет. Мы не маленькие, — успокоил ее Саша.

Миша шмыгнул носом, будто подтверждая слова брата, но увидел идущего отца и кинулся к нему навстречу. Григорий подхватил сына и, смеясь, побежал с ним к жене.

— Что ж ты борца-то на плечо сажаешь? Он ведь у нас уже большой, учится бороться и побеждать, — окинув ласковым взглядом мужа с сынишкой, пошутила Катя и рассказала мужу о словах Саши.

— Правильно, богатыри! — подтянув к себе старшего сына, сказал Григорий, продолжая смеяться. — Кто ж у вас победитель? Сашка, наверно? Он ведь старший.

— И вовсе не он! — обиженно протянул Миша, сидя у отца на коленях.

— Ого! Младший, значит, не хочет старшему уступать? — улыбнулся Григорий. — А ну-ка, со мной оба поборитесь! Справитесь?

Ребятишки с восторженным визгом повисли на отце, уцепившись с двух сторон.

Катя поднялась с завалинки.

— Пойду ужин собирать. Идите, борцы, мойтесь. И не поймешь, на ком больше грязи.

— Вымоемся, мать, не брани! — подхватив сыновей под мышки, Григорий пошел вслед за женой.

Скоро вся семья сидела за ужином. Ребята чинно хлебали окрошку с молодой картошкой, свежими огурцами и зеленым луком.

Когда встали из-за стола, Григорий попросил жену:

— Сходи, Катя, за Надей, я ей гостинец принес. А мы немного почитаем, да и на боковую.

Катя быстро взглянула на мужа и, ни о чем не спрашивая, повязалась платком и ушла. Ребята принесли книжки.

— Подождите. Непорядок! Надо со стола убрать, — остановил их отец.

Саша принес воды в ковше и начал мыть ложки, Миша сбегал за полотенцем. Григорий шутил с ребятами, поддразнивал их, и они не переставая звонко смеялись. Отец редко так рано приходил, чаще всего они уже спали к его приходу.

Мальчики любили мать, но тянулись больше к отцу и чувствовали себя безгранично счастливыми, когда он разговаривал и играл с ними.

— Ну, Миша, давай свой урок, — предложил отец, когда было убрано со стола и младший сын, сияя глазами, начал читать сказку об упрямом козлике.

После него старший прочитал рассказ «Ванька Жуков».

— А теперь спать! В следующий раз побеседуем о прочитанном, — сказал отец, и ребята без спора отправились на свою постель в сенях.

Григорий взглянул в раскрытое окно и, заметив в свете потухающей зари два женских силуэта, направляющихся к их дому, быстро вышел. Лучше на улице обо всем договориться. Вдруг опять хитрец Сашка не спит?.. Осторожность не мешает.