Первые шаги - Татьяна Назарова

Прасковья, пригорюнившись у припечка, молчала.

— Тебя приваживали, чтобы обо мне все выспросить. Поперек горла стал я Мурашеву за то, что сам не кланяюсь, да и других от того отучаю, — тихо продолжал он, ласково глядя на жену.

Прасковья вдруг подняла голову и испуганно посмотрела на мужа и дочь. «Да неужто и отец Гурьян на исповеди меня выспрашивал, а не исповедовал?» — подумала она.

— Ты что, Параня? — спросил муж.

— Он велел рассказать, о чем ты с мужиками да басурманами беседуешь, — растерянно произнесла она. — «За мужа, говорил, душой отвечаешь…»

— Кто «он»?

— Отец Гурьян на исповеди, — глухо промолвила Прасковья.

Федор взволнованно заходил по комнате. Вот на какие штуки идут! Служитель божий шпиком у Мурашева состоит, жену его доносчицей делает…

Успокоившись, он подошел к Прасковье, обнял ее за плечи, подвел к скамейке и сел рядом с ней.

— Паранюшка, плохо мы с тобой живем — и все потому, что тебя к богатству потянуло. Беднее мы жили в Камышинке, а тогда ты мне доверяла во всем, помощницей была. Богатство, Параня, честными путями сейчас не наживают. Люди совесть теряют, звереют. Гурьян тебя спрашивал по приказу Мурашева, понимаешь? Хорошо, что ты ничего не слыхала…

— Я так ему и сказала, — прошептала Прасковья.

— Ну, а теперь кому будешь верить — мне или им?

— Федя! Слова они у меня не услышат о тебе! — страстно выкрикнула Прасковья.

— Хочешь мне помогать?

— Хочу, Федюшка! — назвала Прасковья мужа так, как звала в первый год после замужества. — Только ведь глупая, темная я, что от меня пользы?

— Паранюшка, я тебе сам скажу, что надо делать а главное — никому не говори о том, кто у нас бывает, даже на исповеди. В остальном делай все, как и раньше. Что на Мурашевых сердишься, не показывай. На что нам их сватовство? Кого Аксюта полюбит, за того и пойдет. Согласна?

— Делай, Федя, как лучше. Своим умом попробовала жить, да в дуры попала, — призналась Прасковья и, как в молодости, приникла на плечо мужа.

Он ласково погладил ее по голове.

Аксюта, как только отец подошел к матери, скрылась в своей комнате, но слышала весь их разговор. Вздох облегчения вырвался у нее при обещании Прасковьи помогать мужу. Только теперь она поняла, как угнетал ее холодок в отношениях с матерью. Когда родители смолкли, девушка вернулась к ним, постелила постель и ласково сказала:

— Ложись, мамынька! Ты ведь устала нынче…

Глава двенадцатая

В центре Петропавловска, по Новомечетной улице, в домике бывшего рабочего Хасана Сутюшева, уже два года находилась конспиративная квартира комитета РСДРП.

Хасан десять лет работал на кожевенном заводе, у дубильного чана, даже когда заболел тяжело ревматизмом. Хозяин выбросил его, после того как он не мог уже ни стоять, ни ходить.

Если бы не младшие братья Хасана — восемнадцатилетний Хатиз и четырнадцатилетний Карим, его жене с двумя маленькими сынишками пришлось бы идти по миру.

Хатиз работал служащим у бакалейщика, и ему часто приходилось бывать на меновом дворе. Там он познакомился с Константином Вавиловым и вскоре вошел в революционный кружок, который вел Алексей Шохин.

Живой, любознательный татарчонок заинтересовал Антоныча.

— В городе много татар, Хатиз может быть полезен для связи с ними, — говорил он Алексею. — Брат у него рабочий, из-за жадности хозяина калекой стал. Не упускай парня из виду…

Через Хатиза железнодорожники познакомились с семьей Хасана. Домик у Сутюшевых был небольшой — комната и кухня, но в нем два выхода — на улицу и во двор.

Когда младший брат рассказал Хасану о том, что рабочие, бывающие у них, борются с хозяевами и им надо иметь тайную квартиру для своих собраний, Хасан радостно предложил:

— Пусть к нам приходят. Чужие не заглядывают, никто не узнает…

— А если полиция пронюхает, то тебя в тюрьму возьмут, — предупредил Хатиз. Так ему велел сделать Алеша.

Хасан ругнулся.

— Пускай берут да на руках носят, сам знаешь — ходить не могу. Они заодно с богачами, — сказал он.

Через год Хатиз вошел в подпольную организацию. Ему поручали прятать и передавать нелегальную литературу — ее получали от Омского партийного комитета, — находить квартиру для приезжих пропагандистов, вызывать на явку нужных товарищей… Работая у бакалейщика, он мог отлучаться и днем.

Чутко прислушиваясь к речам приезжих товарищей, к спорам на собраниях, Хатиз жадно, как губка, впитывал все, но слабо разбирался в разногласиях революционных группировок. Для него казались одинаковыми большевики и меньшевики — все, кто был против царя. Но сказать об этом руководителю кружка он не хотел — Алексей еще бестолковым посчитает.

— Почему они спорят? — говорил он своему задушевному другу Мухамеду Абдурашитову, рабочему депо. — Все же хотят сбросить царя.

Мухамед считал настоящими революционерами большевиков, но объяснить разницу тоже не мог.

Однажды Абдурашитов неожиданно зашел к Хатизу на работу. Тот сидел вместе со своим хозяином, занятый проверкой счетов, и удивленно взглянул на приятеля.

— Я пришел за тобой, Хатиз. Твоему брату очень плохо, — сказал Мухамед. — Попроси хозяина отпустить тебя.

— Больного брата надо проведать, — благожелательно откликнулся бакалейщик. — Ступай, Хатиз, работу сделаешь завтра.

Когда друзья вышли на улицу, Хатиз нетерпеливо потребовал объяснения. Брат всегда болен, не из-за него его позвал Мухамед, он был в этом уверен.

— У Хасана сидит молодой товарищ, такой же, как ты. Он даст тебе поручение, и, знаешь, спроси его о том, о чем ты меня спрашивал, — ответил Абдурашитов.

Возле дома они еще издали увидели тетку Минсулу, жену Хасана. Она стояла с лопатой в руках, будто очищая снег возле завалинки. Обычно, если приходил к ним кто из подпольщиков, Минсула сейчас же находила себе работу на улице, но не спешила с ней. Ей было всего тридцать два года, но бедность, болезнь мужа состарили ее раньше времени. В уголках возле бледных губ образовались складочки, и мелкая сетка морщинок окружила светлые глаза. Младший сынишка Ибрагим старательно лепил из снега бабу. Улыбнувшись в ответ на приветствия молодых людей, Минсула сказала:

— Идите, вас ждут!

Хасан полулежал на нарах, подтянувшись к краю. Маленький кухонный столик был поставлен возле нар, и хозяин с гостем пили чай, вполголоса разговаривая.

— Вот мой брат, Хатиз Сутюшев, — сказал Хасан, когда друзья вошли в кухню.

Гость поднялся им навстречу и, окинув Хатиза взглядом больших серых глаз, протянул ему руку.

— Михаил Большой, — назвал он себя, крепко пожимая руку Хатизу. С Абдурашитовым они уже виделись.

«Ему тоже лет восемнадцать», — подумал Хатиз, разглядывая незнакомца.

Слегка вьющиеся темные волосы были откинуты назад, открывая полностью высокий, красивый лоб. В глазах теплилась приветливая улыбка, но губы не улыбались. Одет он был в форму воспитанника Омского кадетского корпуса, что удивило Хатиза. Революционер — и кадет!

Михаил заметил его удивление и, смеясь, махнул рукой.

— Не обращай на это внимания, так лучше ехать, — пояснил он, приглашая пришедших сесть за стол.

— Я уже подробно объяснил Хасану, где тебе надо получить сегодня литературу, не буду повторять — время дорого, — сказал Михаил, когда Хатиз с Мухамедом сели возле стола. — Лучше вы расскажите, как работаете с молодежью.

Он нетерпеливо откинул прядку волос, упавшую на лоб, и весело, но требовательно посмотрел на юношей. Те молча переглянулись. Ребята не ходят на кружок, как с ними работать? Михаил понял.

— Работать можно по-разному. О революции с каждым говорить сразу не следует, — заговорил он. — А вот поплясать, песни попеть можно со всеми хорошими ребятами. В литературе, которую ты, Хатиз, получишь, есть листовка с песней, «Марсельеза» называется. И ноты к ней есть. Дай по секрету старшим учащимся, надежным ребятам. Выучат они ее, будут петь и, конечно, спросят тебя, кто ее сложил, когда, почему. Тебе о ней Алеша расскажет, а ты им. Это уже будет революционная работа. Думать заставишь…

Он долго учил их, как работать среди молодежи. Слушали внимательно все трое.

— Я хотел спросить: в чем разница между большевиками и меньшевиками? — спросил Хатиз, когда Михаил замолчал. Он проникся уважением к молодому гостю и уже не считал его ровесником. Как хорошо все объясняет!

— Если коротко сказать, то большевики хотят, чтобы после победы рабочие взяли власть в руки, а меньшевики требуют передать власть богачам, считают, что рабочие сами управлять не смогут…

— Ишь ты! — вскрикнул Хасан, перебивая Михаила. — Чтобы опять на нашей шее ездили?

— Примерно так, — рассмеялся Михаил. — Но ты, Хатиз, попроси руководителя кружка дать тебе брошюру, спроси обо всем, что непонятно. Мы должны учиться сами, а потом других учить, — добавил он, вставая. — А теперь пусть Минсула идет в комнату — замерзла, наверно. Я выйду через двор.