Великая Скифия - Виталий Полупуднев

– Да, скоро ночь пройдет, – добавил Фарзой.

– Идите в дом и ни о чем не беспокойтесь, – предложил Танай, – мы по очереди будем охранять ваш сон.

– Жаль, – вздохнул Пифодор, – я хотел немного размяться, но не удалось.

– Не жалей, грек, – ответил ему Марсак, – тебе еще будет где показать свою силу и ловкость. Впереди война…

Гости пошли спать в дом, Данзой стал расставлять часовых. Он боялся коварного Напака, считал, что тот может предательски напасть ночью. Перед сном подошел к Фарзою и сообщил ему:

– Знай, князь, что Напак – зять Гориопифа, а Гориопиф имеет большую силу при царском дворе. Танай рассказал мне, как Гориопиф на днях приезжал в Оргокены с отрядом, будто греков искал херсонесских. Пировали три дня. А потом народ собрали и наказали настрого никому хлеб не продавать. Теперь, мол, вашему хлебу хозяин царь Палак, и если он узнает, что вы зерном торгуете, то разорит ваше селение. «Везите пшеницу в Неаполь, там сам Палак скажет, чего она стоит. А может, и даром возьмет!» Вот после этого наши крестьяне и призадумались. Стали бояться Палака, многие прячут хлеб в ямы. А княжеские прихвостни над ними посмеиваются. «Прячьте, говорят, не прячьте, а Палак найдет ваш хлебец и заберет его себе!»

– Странно, – удивился Фарзой, – зачем им пугать народ и против царя восстанавливать?.. Неужели, сам Палак велит такое говорить народу?

– Тайно они на стороне Херсонеса. Им выгоднее с Херсонесом дела делать, чем с Палаком. Открой на все это глаза царю. А Напак давно уже задумал погубить нашу вольную оргокенскую общину, которая не хочет стать его холопкой, огрызается. Но не может он… И об этом скажи царю. Мы, общинники, всегда царя поддержим, пусть только он защитит нас от князя и его старшин.

– Я обо всем скажу Палаку, хотя и сам не вполне понимаю вашу жизнь…

– Отдыхай, князь. А утром рано спеши в Неаполь. Боюсь, что Напак до твоего приезда в город постарается подстроить какую-либо пакость.

– Да, утром мы отправимся с восходом солнца.

– Спи, мы охраняем твой сон.

Марсак уже храпел, раскинув богатырские руки.

Фарзой хотел осмыслить все происшедшее, но усталость брала свое, глаза смыкались. Голова упала на подстилку из душистого сена, и он уснул как убитый.

5

Посылая молодых княжичей за море, царь Скилур наказывал им учиться военному делу, мореплаванию, приглядываться к тамошним порядкам, к управлению городами и политиями, основательно знакомиться с науками, но никогда не забывать своих сколотских богов, родину и царя.

Старый князь Иданак предупредил Марсака, что если он допустит, что Фарзой перестанет быть сколотом и превратится в эллина или поклонится чужим богам, а своих забудет, подобно тому как это сделали легендарные царевичи Скил и Анахарсис, то не сносить тогда ему, Марсаку, головы своей!

Дядька хорошо помнил этот наказ и с великим рвением следил за своим воспитанником, терзаясь душою, если замечал за ним чрезмерное увлечение иноземными порядками и культурой.

И теперь, после десяти долгих лет, он возвращался домой с трепетом душевным, не будучи уверен, так ли он выполнил порученное, как это требовалось, или нет. И вопрошающе поглядывал на князя, стараясь определить – остался ли он скифом или огречился? «Князь красив собою, силен телом, храбр и сохранил гордость, подобающую царскому сколоту, и любовь к своей стране. Что еще? Кажется, все как надо!» – думал дядька. И при этом его что-то смущало. Это «что-то» заключалось во внешности молодого князя. Уж очень он стал соблюдать чистоту лица и рук, красоту в одежде, стал держаться не так, как это принято в Скифии… Правда, он не терял от этого, наоборот, стал походить на знатного греческого вельможу, даже сам Марсак находил, что он хорош. Но вдруг он не понравится Палаку именно за это и царь спросит дядьку, как он допустил такое? Что он, Марсак, будет отвечать грозному царю?..

Эти сомнения не мешали Марсаку ликовать при виде знакомых мест. Когда Оргокены остались позади, старик, как ребенок, радовался близкому концу путешествия.

Степь, уже подернутая осенней желтизной, затянутая вдали дымкой пожаров, поражала путника своим простором, обаянием нетронутой красоты, задумчивой тишиной. Высоко в голубом просторе парили орлы. Под копытами лошадей хрустели высохшие травы.

– Смотри, родосец, как хороша сколотская степь!

– Да, скиф, степь ваша богата травой, диким зверьем!.. Много скитался я за морем, но больше видел пустыней и бесплодных гор. Там солнце сжигает все… Эй, старик, погляди – на бугре стоит бык, да какой страшный!.. Что это?

– О! Это же степной буй-тур. Он ударом своих рогов отбрасывает всадника на пятнадцать шагов, вместе с конем. Берегись его!

Фарзой задрожал от охотничьей страсти, одной из самых сильных сколотских страстей. Глаза его загорелись, он хотел уже мчаться навстречу быку-великану, но Марсак остановил его:

– Не горячись, князь! Охота за турами от нас не уйдет. Не забудь, что сказал Данзой. Мы должны поторопиться в Неаполь.

Стали встречаться степные широкие тропы, истоптанные копытами лошадей и быков, обильно унавоженные.

– Это прогоны для скота, – пояснил Марсак, – по ним гонят стада и табуны из степи в Неаполь.

Вскоре они обогнали большой гурт овец. Его сопровождали конные пастухи с луками и копьями и назойливые тучи комаров и мошек. Лица всадников совсем почернели от загара, под цвет засаленным войлочным башлыкам. Лохматые собаки бросились навстречу незнакомым людям с яростным лаем. Пастухи лениво окликнули их. Псы вернулись к хозяевам, виляя хвостами, сплошь покрытыми репьями. Запыленные и усталые скифы медленно провожали глазами караван богатых путешественников, едущих без охраны. Быки с солидными вьюками вызывали уважение к их владельцам и затаенное желание встретиться с караваном ночью, подальше в степи, где можно делать неплохие дела, не боясь попасть в руки царских дружинников, наблюдающих за порядком на дорогах.

Фарзой почувствовал замирание в груди, когда увидел вдали на возвышенности зубчатые верхи башен и стен, окружающих Неаполь.

– Вот он, город Неаполь, столица царей сколотских! – с ликованием возгласил Марсак, протягивая вперед широкие ладони. Он был в эту минуту воплощением радости и наивной гордости. Он вел себя так, словно Скифия и ее главный город были его родовой вотчиной.

Пифодор не удержался от насмешливого замечания:

– Ты, скиф, показываешь на город так, будто сам его построил и он не царю принадлежит, а тебе самому.

Старик рассмеялся в ответ, показав из-под обкусанных усов два ряда желтых, как у старого коня, крепких зубов.

– Ты угадал, грек. Моя родина принадлежит мне, а я – ей. Разлучить нас невозможно. Я вернулся сюда после долгих странствий по чужим краям и больше никуда не поеду.

Пегие от времени стены города показались Фарзою совсем не такими, какими он их представлял по воспоминаниям детства. Стены выглядели неуклюже, башни были слишком широки и приземисты, зубцы на них имели неодинаковую величину, искрошились от дождей и ветров. Воронье, чуя близкую осень, кружилось над башнями, садилось на них.

На дорогах тут и там виднелись всадники, в одиночку и группами, тащились кибитки, запряженные волами, брели пешеходы с мешками, опираясь на палки.

Вокруг города, заключенного в каменные латы оборонительных стен, широко рассыпались предместья, состоящие из мазанок с камышовыми крышами, такими же, как в Оргокенах.

Перед главными воротами сгрудились повозки, пешие и конные люди. Привратники опрашивали приезжих, откуда и зачем едут, иногда осматривали кладь.

– Дорогу князю Фарзою! – чванливо крикнул Марсак.

Они въехали в город вместе с толпами разного люда. В нос ударили пыль и едкий запах кузнечной гари. Откуда-то валил черный дым и слышались удары кующих молотов.

– Здесь же рядом кузнечные ряды. Скилур собирался перенести их в другое место, но так и не собрался, ушел в царство теней.

Улицы бурлили людьми. Дорогу преграждали повозки с кладью, оборванные жилистые мужи несли бревна, тяжело ступая босыми ногами.

– Эй, посторонись, дай дорогу!

Конные и пешие толкались, спорили, кричали.

– Не узнаю, князь, Неаполя Скифского! – изумился дядька. – С одной стороны, будто постарел как-то и осунулся, новых домов не видно. Зато шуму и люду всякого столь много, что прямо диво! И ради какого демона они здесь толкутся?

Молодой князь в свою очередь глядел на нечистоту улиц, бедность строений, мало чем отличающихся от деревенских, и тоже удивлялся бестолковой сумятице этой большой деревни. Можно было задохнуться от пыли, копоти и густого запаха конюшни. «Неужели Палак живет в этом аду? – подумал он и тут же ответил себе: – Нет, этого не может быть».

Однако волнение проникло в его кровь, когда он увидел направо почерневшие колонны небольшого храма, в котором в числе других княжеских детей изучал греческий язык и письменность. Это был храм Зевса Атавирского, построенный родосцами по разрешению Скилура в честь победы Посидея, сына Посидеева, над сатархами. Старый царь благоволил к выходцам с Родоса и велел им быть учителями скифской родовитой молодежи.