Право на выбор - Михаил Логинов

Стало досаждать и радио, особенно «Наше». Мало того, оно периодически сообщало о встречах Савушкина с электоратом и передавало его лозунг: «Ирхайск — наш город, Савушкин — наш мэр!», так еще и появился весь обидный радиоклип. Он состоял исключительно из батькиных высказываний, сделанных во время недавнего интервью с журналистом из Ленинграда (именно те фрагменты, когда диктофон был выключен). Цитаты, понятные и серьезные во время речи, будучи вырванными из контекста, выглядели совсем не серьезно: «Я люблю людей, как хороший пастух баранов». «А недовольных надо удовлетворять, я этому еще с комсомола учился». «Завод сейчас стоит, но ты, если мужик, должен меня понять: когда надо он поднимется». «Как ты думаешь, я мэр или одноразовый гондон?».

Еще хуже было с газетами. «Красный рассвет» совсем озверел: вполне серьезные статьи, рассказывающие о судьбе отдельных статей городского бюджета, соседствовали с историческими комиксами о печальной судьбе мэра Парижа Пэтиона, в дни Французской революции. Самое обидное заключалось в том, что эта газета теперь не только продавалась, но и бесплатно раздавалась в людных местах.

Однако настоящим проклятьем стал воскресший из мертвых «Ирхайский комсомолец». Он выходил от имени Валенсы-Дикина и разбрасывался по подъездам во всем городе. В нем были злобные пасквили, фактурные журналистские расследования (откуда только брали материал?) и самое обидное, иллюстрации на каждой странице, созданные той же рукою, что и комикс в «Рассвете». Неизвестный рисовальщик работал под псевдонимом Тони Блэр и его фантазия была неистощимой. Несколько раз кипы газет попадали в руки батькиных людей, а оттуда в мэрию. Назаренко сначала приказал их отправлять в сортир, вместо туалетной бумаги, но скоро отказался: сотрудники стали задерживаться там дольше, чем положено, а из-за дверей стал доноситься такой неожиданный и неподходящий звук, для этого места, как хихиканье.

Оскорбленный Батька бросил в бой «катков» и «Перун». Разносчиков отлавливали по ночам, били от души, а главное пытались выйти на организаторов. Но это оказалось нелегко: разносчики работали группами, выставляя шухер, при малейшей опасности убегали, разбрасывая за собой газеты. Пойманные и подвергнутые примитивнейшему допросу, утверждали: мы знаем только бригадира, а у него мобильник и встречу он назначает сам. Попытка устроить засаду на бригадира кончилась неудачей: в нужном месте на «катков» набросилась группа людей, видимо, переодетая охрана Савушкина. Врагов было больше, да они к тому же оказались трезвы, поэтому «катков», после недолго нанесения телесных повреждений, скрутили, узнали фамилии, кликухи и за пять минут записали на диктофон короткое интервью о том, кто им приказал ходить ночью по городу и охотиться на людей. На другой день копия интервью попала в прокуратуру; по закону ничего страшного, но один из бандитских бригадиров, как раз давший интервью, на всякий случай смылся из города.

Еще труднее было бороться с легальными агитаторами (когда разведка доказала Батьке, что все пасквили идут от Савушкина, он отдал приказ на тотальную войну). Агитаторы с газетами, листовками и бланками наказов, работали днем, после первого нападения по двое-трое в группе, а в Центральном районе еще и под ментовским прикрытием. Кончилось все тем, что одну из бригад, напавшую на агитаторов, повязал патруль, причем с сопротивлением и, естественно, с последующим мордобоем в отделении, до больницы. После этого «катки» всего лишь материли агитаторов и отводили душу, срывая со стен, все, что на них было наклеено: листовки, те же газеты. Плакаты с портретом Савушкина были наклеены, как правило, высоко; достать их удавалось не всегда. Каждый раз, приезжая утром в мэрию, Батька видел эти плакаты, а потом сотрудники разбегались, услышав его шаги.

Сейчас он был в своем кабинете и курил, бегая по комнате. Его собеседник — директор «Перуна» Шурыгин, тоже смолил «Лайку-страйку», но при этом стоял на месте.

— Слушай, Коленька, я не понимаю, ЗА ЧТО Я ПЛАЧУ! Я твоим уродам оба рынка отдал, вообще, весь город отдал! Это что же, в кабаках вы.бываться умеют, айзеров трясти умеют, а когда я приказал, когда Я ПОПРОСИЛ, в кусты? Ну ладно, тех которые под крышей у барыги живут, ты достать не можешь. Ну ладно, с этим жирным уродом, который пиво продает ты тоже разобраться не можешь, даже кабак его за городом разнести отказался!

На Баринова мэр был зол не зря. Местный пивной король Баринов и прежде не любивший Батьку, помогал Савушкину и деньгами, и людьми. Прочая городская элита вела себя тише, но по некоторым данным, тайные переговоры с Савушкиным шли вовсю.

— Ну, ладно, не можешь. Но я тебе уже на прошлой неделе говорил: достань мне того кто рисует. ИЗ ПОД ЗЕМЛИ ЕГО ДОСТАНЬ! Мелочь, вроде прошу, а ты…

А ты не ори, — ответил Шурыгин. — Орать и я могу, громче тебя. А что толку? Баринова, я тебе уже говорил, пальцем не трону. Смотрел вчера областные новости? Жаль, ему полпред вручил какую-то там грамоту, как успешному предпринимателю. Я от граждан с такими знакомыми, держусь подальше, тебе тоже советую. Этих, которые на Савушкина работают, конечно, и дальше буду щупать, но пойми…Они все по закону делают, а ты хочешь их одним беспределом задавить? Сколько я тебе говорил, три года говорил: одной губернаторской крыши мало. Пришел ж.па и что же? Суд не наш, прокурор — не наш, ментовка — наша наполовину, да как наполовину, ГУВД против тебя. Даже эта, как там ее, Зайкина или Белкина, которая будет голоса считать, тоже тебя вроде не слушает. Чего же ты хочешь? Мое дело вообще, охранять территорию завода «Красный каток».

— Коленька, — тихо, без всякого ора, сказал Батька. — Я, конечно, понимаю, что народ за меня проголосует. Народ он какой есть, а вот охрану и сменить можно. Так что вот… Думай.

— А насчет рисовальщика, — продолжил Шурыгин, — не заметив реплики мэра, — я пока его не раскопал. Я раскопал кое-кого поважнее. Леваневского. Он опять на вас готов работать.

— Леваневского? Так он же…

— Пианист Сидоров — сионист Пидоров? Да, есть такое. Но выбирать не приходится, хоть сионист, хоть онанист. Со штатным, как там их называют, пиарщиком, у тебя вроде незадача вышла?

Шурыгин был прав. Пресс-секретарь Дубакин, тот самый, который отобрал кассету у Олега, был назначен начальником избирательного штаба. Поначалу он поднял тираж «Красного катка» до двадцати тысяч экземляров, статьи писал сам, но распространение организовал хуже некуда: на складе оставалось больше половины каждого выпуска. Еще хуже он провел первое и последнее публичное мероприятие — общезаводской митинг с заявлением «Руки прочь от мэра» и выходом колонны в город. Собралось человек двести, а когда, через час, подогнали еще полторы сотни, то половина пришедших вначале, уже разбежалась, да не по цехам, а домой. Митинг отменили, колонна с завода не вышла, Дубакин получил по морде в кабинете мэра и сильно обиделся.

— И что же мне делать с Леваневским?

— Помириться поначалу. Должок вернуть за 96-й год, он помнит. Дать еще денег. Имей в виду, я уже дал из своих. Он, почти за копейки организовал, для затравки одну акцию, назначена на послезавтра. Какая — сейчас объясню. Тебе понравится.

— Сейчас расскажешь. Но ты не увиливай, ты мне того достань, кто карикатуры рисует. Так и скажи своим: кто найдет, просто имя узнает, я сам триста баксов отдам.

«Сегодня в нашей студии первые теледебаты. Встречаются кандидаты на пост мэра нашего города: Иван Савушкин и Святослав Фомин».

Телевизор в штабной комнате появился сегодня вечером, в честь дебатов, начавшихся на местном канале. Перед экраном собрались все, кто на этот момент оказался в штабе. Так, наверное, отдыхающие в прежнем пансионате, собирались в холле перед телевизором, во время футбольного матча или какого-нибудь доброго советского сериала, вроде «Мгновений». Даже Олег, успевший за день получить четыре новых задания, а выполнить лишь одно — хвосты задушили, вылез к телевизору. Он решил, что временная перемена экранов хоть как-то облегчит нагрузку на глаза.

— Какой-то он деревянный, — сказала Елкова. — И чего Егорыч в него полтинник не влил?

— Побоялся перелить, — ответил Куклинс. — Было бы еще хуже, тем более, в первый раз.

— Тихо, тихо. Началось!

— Началось?!

Толик, по возвращению из кафе, выпил еще одну бутылку пива, настрочил две статьи и улегся соснуть на полчасика. Толком не проснувшийся, он скатился по лестнице и кинулся занимать позицию перед телевизором. До выбранного собою места он так и не добежал, запнувшись о протянутый кабель — только сегодня провели, под ковер не успели убрать. Толик рухнул так внезапно и капитально, что даже не успел как следует матюгнуться.

К чести собравшихся надо отметить, что они обратили внимание на отключившийся телевизор, не раньше, чем перевели взгляд на упавшего товарища и убедились, что он остался в живых. Кто-то помог встать Толику, разбившему нос, кто-то — кинулся к телевизору. Если с Толиком все было более-менее понятно, то что случилось с аппаратом поняли не все.