Комната смерти - Джеффри Дивер

им туалет, он размышлял о том, что ему удалось узнать о расследовании от своих людей. Они использовали весьма замысловатые технологии для сбора информации — что особенно впечатляло, поскольку официально их не существовало. НРОС не обладала соответствующей юрисдикцией внутри Соединенных Штатов и не могла прослушивать телефонные звонки, просматривать электронную почту или взламывать компьютеры. Но у Мецгера имелись на этот счет два слова: «черный ход».

Глядя на всеми силами избегающих его сотрудников, Мецгер вдруг обнаружил, что у него путаются мысли. Он слышал голоса у себя в голове — даже не голоса, а скорее воспоминания или их обрывки.

«Придумайте образ для своего гнева. Некий символ, метафору».

«Да, конечно, доктор. Что посоветуете?»

«Это не мне решать, Шрив, а вам. Некоторые выбирают зверей, или злодеев из телесериалов, или раскаленные угли».

«Угли?» — подумал он тогда. Ну да, как раз то, что надо. Он уже представил себе образ живущего внутри его разъяренного чудовища. Ему вспомнился случай, когда он был подростком и жил на севере штата Нью-Йорк, еще до того, как сбросил вес. Он стоял перед осенним костром в школьном дворе, застенчиво поглядывая на девушку рядом. Вокруг них плыли облака дыма. Прекрасный вечер. Он придвинулся ближе, сделав вид, будто хочет избежать едкого дыма, и, улыбнувшись, сказал: «Привет». Она ответила, чтобы он не подходил слишком близко к огню. «В тебе столько жира, что ты можешь вспыхнуть». И ушла.

Самая подходящая история для психиатра. Доктору Фишеру она понравилась намного больше, чем история о том, что гнев проходит, когда он приказывает кого-то убить.

«Значит, Дым, с большой буквы. Неплохой выбор, Шрив».

Подойдя к кабинету, он заметил, что Рут стоит возле его стола. Обычно он встревожился бы, увидев кого-то, без разрешения вошедшего в его личное пространство. Но ее он допускал туда практически в любых обстоятельствах. Ни разу на нее не разозлился, чего нельзя было сказать о большинстве других, с кем он работал в НРОС. Он огрызался и даже орал на них, иногда швырялся каким-нибудь отчетом или папкой, но, как правило, не прямо в объект ярости. Рут такого никогда не вызывала — возможно, потому что у них установились близкие рабочие отношения. И все же он решил, что эта теория неверна. С Люсиндой, Кэти и Сетом они тоже были близки, но он часто терял контроль над собой, общаясь с женой и детьми. В итоге все закончилось разводом и воспоминаниями об испуганных взглядах и полных слез глазах.

Очевидно, Рут избегала его гнева потому, что никогда не давала для этого повода.

Нет, это тоже не выдерживало проверки. Мецгер мог разозлиться на кого-то, воображая, будто тот его оскорбил, или предполагая такую возможность. В голове у него все еще крутились слова — речь, которую он приготовил на случай, если его остановит полицейский по дороге в контору после футбольного матча Кэти вечером в воскресенье.

«Ах ты, долбаный коп… Вот мое удостоверение федерального правительства. Какого черта ты отвлекаешь меня от проблем государственной важности? Ты только что лишился работы, дружок…»

Рут кивнула в сторону папки, которую, судя по всему, только что положила на стол.

— Документы из Вашингтона, — сообщила она. — Только для вас лично.

«Естественно, вопросы насчет Морено, и как это мы так обделались? — подумал Мецгер. — Проклятье, быстро же действуют эти чертовы бюрократические акулы. Хорошо им в Вашингтоне сидеть в прохладном темном кабинете, рассуждая и ведя напыщенные речи».

Волшебник и его подручные понятия не имели о том, что такое жизнь на передовой.

Мецгер глубоко вздохнул.

Ярость начала медленно отступать.

— Спасибо.

Он взял документы, украшенные ярко-красной полосой. Примерно так же выглядел конверт с документами на несопровождаемого ребенка, которые ему пришлось заполнить, когда он сажал Сета на самолет, отправляя его в лагерь в Массачусетсе. «Скучать по дому тебе не придется», — заверил тогда Мецгер десятилетнего мальчика, беспокойно озиравшегося по сторонам. Но потом он заметил, что Сету не по себе из-за присутствия рядом отца. Оказавшись под опекой стюардессы, ребенок тут же оживился и повеселел. Что угодно, лишь бы очутиться подальше от бомбы с часовым механизмом, каковой являлся его родитель.

Разорвав конверт, Мецгер достал из нагрудного кармана очки.

Он рассмеялся: это оказались всего лишь основанные на данных разведки предположения по поводу возможных спецзаданий на будущее. Еще одно последствие Дыма — начинает мерещиться то, чего на самом деле нет.

Просмотрев документы, он с удовлетворением отметил, что данные касаются дела аль-Барани Рашида, следующего в очереди после Морено.

Господи, как же ему хотелось разделаться с этим Рашидом!

Положив отчет на стол, он взглянул на Рут и спросил:

— У тебя ведь сегодня проверка?

— Да.

— Уверен, все будет хорошо.

— Я тоже.

Рут села за свой стол, украшенный фотографиями ее семьи — двух дочерей-подростков и второго мужа. Первый супруг погиб во время войны в Персидском заливе. Нынешний тоже раньше был солдатом, получил ранение и уже много месяцев лежал в не слишком приятном госпитале для ветеранов.

Люди жертвуют собой ради страны, но как же мало она их за это ценит…

Волшебнику стоило бы поговорить с Рут, узнать, что она отдала ради страны жизнь одного мужа и здоровье другого.

Мецгер обнаружил, что не может сосредоточиться на документах. Мысли его занимала проблема с Морено.

«Я уже звонил в несколько мест. Дон Брунс, естественно, знает о расследовании. И некоторые другие тоже. Мы… решаем этот вопрос».

Действия, которые они предпринимали, естественно, были полностью незаконными, но все пока шло хорошо. Дым еще больше рассеялся. Мецгер попросил Рут позвать Спенсера Бостона, затем прочитал зашифрованный текст относительно попыток помешать расследованию.

Несколько минут спустя появился Бостон — в костюме и галстуке, как и подобало представителю старой разведгвардии. Он инстинктивно захлопнул за собой дверь. Мецгер еще успел заметить взгляд Рут, прежде чем тяжелая дубовая панель с треском