Песнь молодости - Ян Мо

Целыми днями Дао-цзин не находила себе места.

«Почему я не настояла, чтобы он остался здесь? Почему не помогла ему?!» Мучительное раскаяние терзало Дао-цзин, словно она предала товарища. Она ненавидела себя за слабость, нерешительность, но еще больше возмущалась она поведением Юй Юн-цзэ, его эгоизмом. С утра до вечера Дао-цзин неподвижно сидела у окна, глядя на одинокий зеленый жужуб. Она чувствовала себя так, словно весь мир переменился: только было открывшиеся двери в счастье опять наглухо захлопнулись. Когда в комнате никого не было, она доставала оставленную Лу Цзя-чуанем сумку, задумчиво гладила ее. Дао-цзин не послушалась Лу Цзя-чуаня и не сожгла листовок: она все еще надеялась, что он придет за ними. С каждым днем она все больше бледнела и худела.

— Что-нибудь случилось? Отчего ты такая печальная? — заметив перемену в жене, спросил однажды Юй Юн-цзэ.

Дао-цзин лишь покачала головой и ничего не ответила. Но Юй Юн-цзэ не отставал. Наконец она не выдержала и возмущенно сказала:

— На моем месте всякий, у кого есть хоть капля совести, чувствовал бы себя виноватым. Кто знает, может быть, это я погубила его…

Юй Юн-цзэ впился в нее взглядом, в уголках его губ появилась ехидная, презрительная улыбка.

— Так… Оказывается, ты переживаешь все из-за своего «дорогого друга» господина Лу?.. Тогда послушай моего совета — выкинь его из головы! Такие люди плохо кончают: все они ходят по скользкой дорожке.

Дао-цзин внимательно смотрела на Юй Юн-цзэ. Подумав секунду, она схватила его за руку и быстро спросила:

— Это правда? Откуда ты знаешь?.. Он арестован?

Юй Юн-цзэ уверенно кивнул головой. На самом деле он не знал, арестован Лу Цзя-чуань или нет, но ему во что бы то ни стало хотелось разрушить веру Дао-цзин в этого человека.

Нервы Дао-цзин не выдержали. Она обхватила голову руками и зарыдала. Она не боялась больше ни насмешек Юй Юн-цзэ, ни его ревности. Юй Юн-цзэ вспылил:

— Не верю я в твоих коммунистов, не верю в их силу! Экая жалость! Забрали, не дали ему завершить его «благородное» дело! Но ты не волнуйся. Твоих «товарищей» еще много…

— Замолчи! — Дао-цзин в гневе вскочила. — Как ты смеешь издеваться надо мной?

Помолчав, она продолжала сквозь слезы:

— Какой же ты бессовестный! У тебя на глазах хватают революционера, ему грозит гибель, а ты еще злорадствуешь… убирайся!

Оттолкнув Юй Юн-цзэ, она выбежала из комнаты.

Вечером, когда Дао-цзин вернулась домой, они оба начали сетовать на свою неудавшуюся совместную жизнь. Дао-цзин жила, как на необитаемом острове — без близких, без друзей; рядом не было никого, кто мог бы разделить с ней ее страдания и надежды. Дни тянулись скучно и однообразно. Но одно она поняла ясно: если взгляды на жизнь у людей расходятся, жить вместе они не могут. Надеяться на то, что любовь поддержит этот союз, мечтать о каком-то спокойном сосуществовании — значит обманывать себя. «Уйти! Иначе он загубит всю мою жизнь!» — постепенно созрело в душе Дао-цзин решение.

Однажды Дао-цзин снова достала сумку, оставленную Лу Цзя-чуанем, и приготовилась сжечь ее. Ждать дальше не имело смысла: Лу Цзя-чуань все равно не придет. Она нерешительно открыла сумку и увидела пачки листовок — красных, зеленых, белых… Ей стало и горько и радостно. «Друг! Вот я и встретилась с тобой!..»

Когда Лу Цзя-чуань передал Дао-цзин сумку, ей очень хотелось посмотреть, что в ней лежит, но она поняла, что не должна этого делать и, пересилив любопытство, спрятала сумку в узел со старой ватой. Но сейчас Дао-цзин не удержалась. Заперев дверь, она высыпала листовки на стол и с необъяснимым волнением взяла в руки несколько из них. На тонкой бумаге мелкими иероглифами были напечатаны лозунги, призывы:

«Приветствуем великую победу Красной Армии, разгромившей гоминдановцев и сорвавшей их четвертый карательный поход!»

«Китайский народ! Вооружайся для отпора японским империалистам!»

«Да здравствует Коммунистическая партия Китая!»

«Да здравствует Советское правительство Китая!»

Тексты других листовок были длиннее, и под каждой стояла подпись: «Бэйпинский городской комитет Коммунистической партии Китая».

Она прижала листовки к груди и вдруг подумала: эти красные, зеленые листки, эти иероглифы, вызывающие злобу и ненависть реакционеров, уже связали ее судьбу с судьбой компартии. И если она сможет оправдать доверие и сохранить их, это для нее будет самой высокой честью!

От этой мысли Дао-цзин стало легко на душе, она вновь обрела цель в жизни. «Но что делать с листовками? — задумалась она. — Лу Цзя-чуань не придет за ними, а оставлять их у себя опасно и не имеет смысла». И тут ей вспомнилась Ниловна из романа Горького «Мать»: она пронесла листовки на завод и распространила их среди рабочих. «Правильно! И я должна так сделать!» Словно боец, придумавший, наконец, как разгромить врага, она всю ночь не могла сомкнуть глаз от обуревавших ее мыслей. Как распространить листовки? Несмотря на свою неопытность, Дао-цзин понимала, что сделать это очень трудно. Перебрав мысленно множество способов, к концу ночи она, наконец, остановилась на одном.

И вот что произошло через три дня.

Была теплая летняя ночь. В небе мерцали звезды. Млечный Путь, усыпанный ими словно мелкими песчинками, пересекал небосвод. Земля погрузилась в сон. Кроме легких порывов ветра и лая бродячей собаки, ничто не нарушало тишины опустевших улиц.

В это время в районе улицы Шатань[77] бродила нарядная, красивая молодая женщина. В руках у нее была изящная дамская сумочка. Она переходила из одного переулка в другой и, казалось, кого-то ждала или подстерегала.

Когда до слуха ее доносились звуки шагов или голоса, она тут же останавливалась, прижималась к стене и затаив дыхание прислушивалась. Блестевшие в темноте глаза были широко раскрыты, сердце бешено колотилось… Но если, постояв так минуту, женщина убеждалась, что никто не идет, она облегченно вздыхала и, улыбнувшись милой детской улыбкой, снова, как тень, шла дальше.

О, это был необычный день! Никогда прежде Дао-цзин не переживала таких напряженных, беспокойных минут! С того момента, как она решила расклеивать листовки, ни о чем другом думать она уже не могла. А что, если ее схватят? Но тут ей вспомнилось прощальное напутствие Лу Цзя-чуаня: «Если только ты не потеряешь веры в наше дело и найдешь в себе силы стойко бороться за грядущее счастье…»

Не теряя времени, Дао-цзин начала готовиться: купила три пузырька клея, пару мягких, бесшумных туфель. Труднее оказалось придумать костюм, который бы не вызвал подозрений в случае, если ее кто-нибудь заметит. Она перебрала множество вариантов, но ни один не годился. Помог случай. Дао-цзин понадобилась щетка, и она пошла за ней к соседке; войдя в ее комнату, Дао-цзин сразу же обратила внимание на внешность женщины: на ней было розовое атласное платье-халат, плотно облегавшее фигуру, а лицо густо напудрено. Соседка выглядела очень пикантно. Блестящая мысль осенила Дао-цзин: ей нужно одеться так, как одеваются женщины легкого поведения — пусть даже ее и примут за одну из них.

Вечером, опасаясь, что Юй Юн-цзэ не даст ей уйти, тем более в таком виде, Дао-цзин ускользнула к соседке и занялась своим туалетом. Она надела бледно-зеленое шелковое платье-халат — подарок Юй Юн-цзэ, — шелковые розовые чулки, ярко накрасила губы, в руки взяла модную сумочку и сразу стала похожа на привлекательную женщину определенного типа. Наблюдая ее превращение, соседка даже рот открыла от удивления: ведь обычно Дао-цзин одевалась очень скромно и не любила прихорашиваться. И она, полагаясь на свой собственный опыт, решила: «Определенно идет на свидание!» Хитро сощурив глаза, соседка прошептала в самое ухо Дао-цзин:

— Госпожа Юй, вы это… Ха-ха-ха, я поняла: у вас завелся дружок?

Дао-цзин была рада, что соседка именно так расценила ее поведение, и улыбнулась в ответ. Перед самым уходом Дао-цзин тихо сказала ей:

— Ради бога, если муж спросит, где я, скажите, что скоро вернусь. Уж вы не подводите меня.

Дао-цзин вышла из дому. Она чувствовала себя новобранцем, впервые попавшим на фронт. Прежде всего она обошла переулки, как это делают девицы, подыскивая себе кавалера. Потом, оглядевшись по сторонам и убедившись, что поблизости никого нет, призвала на помощь всю свою смелость, вынула заранее намазанную клеем листовку, провела по ней языком и быстро приклеила листовку на стену. Руки Дао-цзин дрожали, ноги подкашивались… Как было бы хорошо, если бы рядом с нею сейчас находились друзья: ее сумка вмиг бы опустела!

Но, увы, в эту темную ночь она была одна — беспомощная, вся дрожащая от страха… Дао-цзин боялась не только полицейских — ее пугало и то, что кто-нибудь на самом деле примет ее за проститутку.

Наклеив пару листовок и торопливо засунув несколько из них под ворота, Дао-цзин не выдержала и вернулась домой.