Лолотта и другие парижские истории - Анна Матвеева

Наши лица скрывают не меньше.

Мужчина в ярко-жёлтом пуловере пробежал мимо меня.

От него пахнуло сладким, как компот, одеколоном.

Шубка

Повесть

Учителя иностранных языков – всё равно что учителя музыки, только ещё хуже. Они так заметно выделяются на фоне монолитного педагогического состава, что состав проявляет по этому поводу коллегиальное неудовольствие. Каким образом Вера Николаевна накопила на путевку в капстрану, и зачем Ирине Альбертовне так выряжаться к нулевым урокам, обсуждалось широко и подробно, но Вера Николаевна с Ириной Альбертовной, англичанка и француженка, делали вид, что не слышат пересудов математички, физички, химички и прочих нормальных учителей, которые не изображали из себя невесть что, а честно выполняли свою работу, пестуя, наставляя, воспитывая советского школьника во всех его горластых воплощениях. Вера Николаевна вызывала особое негодование – потому что каждый день приходила на работу в новой кофточке, и пусть даже это собственная мама её обшивала и обвязывала, всё равно педсостав испытывал по этому поводу коллективную досаду. А Ирина Альбертовна, тоже, конечно, выступила – посреди учебного года взяла и ушла в декрет.

– Она поставила меня перед фактом! – возмущался директор школы, похожий на белого медведя, пережившего голодную зиму. И показывал рукой куда-то в сторону, так что собеседник тоже из вежливости поворачивал голову в ту же самую сторону, как будто там и находился тот самый факт. Разумеется, ничего такого там не было – директор всего лишь злоупотреблял жестикуляцией, как риторическим приемом. И вообще, слишком уж он возмущался по поводу Иркиного декрета. «Будто она ему изменила!», – тряслись от хохота кримпленовые плечи химички.

Веселые были тогда времена, приятно, как говорится, вспомнить.

Новую француженку нашли только через два месяца – а дети-то быстро привыкли, что по средам и пятницам у них «окно», и встретили эту Елену Васильевну с явным неудовольствием.

Педсостав не сомневался, что Елена Васильевна окажется такой же, как все учительницы иностранного языка – в клипсах, накрашенная, надушенная («рижские на уровне парижских», как сказала однажды Ирина Альбертовна про свой парфюм «Диалог»). И поэтому учительницы испытали даже нечто вроде разочарования, когда увидели новую француженку. Оказалось – обычная женщина, в таком же костюме, какой уже пятый год носила географичка, туфли с тупыми носами, и даже уши не проколоты! Разве что подстрижена была чересчур коротко, а в остальном выглядела нормальным человеком, но педсостав не проведёшь! Географичка, раздосадованная появлением двойника своего любимого костюма, заявила:

– Что-то в ней не так!

– Я тоже чувствую, – поддакнула математичка, хотя не чувствовала в данный момент ничего кроме голода: не успела позавтракать дома.

– Говорят, она с Москвы, – подала голос русичка.

Елена Васильевна в тот самый момент открывала дверь в кабинет химии, где сидел восьмой «В», – кабинет французского языка почему-то оказался занят седьмым «А» и физичкой. На «камчатке» полулежал высокий широкоплечий юноша с крупным родимым пятном на щеке – ногами он попирал таблицу Менделеева, начертанную на стене. У окна группа школьников играла на гитаре – точнее, играл только один из них, и даже пел что-то хлипким, невызревшим тенором, а остальные слушали с мечтательными лицами. Девица за второй партой у двери крепко спала, всем своим видом доказывая, что человек, действительно нуждающийся в отдыхе, может заснуть в любых условиях, ни гитарные переборы, ни шаткий вокал ему не помеха.

Елена Васильевна, конечно, знала, что в большинстве окрестных школ – даже в приличных, не то что эта – сейчас происходят и куда более возмутительные вещи. Да что там в школах! Страна рушится на глазах – та самая страна, которую они с детства были приучены любить, гордиться ею, ежедневно благодарить судьбу, что родились именно здесь, а в не в прогнившем мире капитала…

Ученики не обращали на новую француженку внимания – только две девочки, сидевшие встык с учительским столом, достали из сумок учебники. Тут в класс забежала завуч – она же учитель истории Надежда Гавриловна, довольно полная особа на неожиданно тонких ножках. Казалось, что ножки с трудом выдерживают мощный зад и выдающийся бюст завуча, и однажды сломаются у всех на глазах.

Надежда Гавриловна хлопнула в ладоши:

– Данилюк, убрал ноги со стены! Кокоулин, еще раз увижу после звонка гитару – заберу и домой унесу! Мамаева, подъем!

Гитара исчезла, ноги Данилюка с таблицы периодических элементов – тоже. Мамаева подняла голову, широко, по-кошачьи зевнув и предъявив миру заспанную, но довольно симпатичную физиономию. Дети слушались завуча привычно, без раздражения – как ворчливую, но, в общем-то, любимую родственницу. И это общее чувство родства, единения, безусловного приятия даже не самых приятных тебе людей, холодком отозвались в душе новой француженки. Среди незнакомых людей, давно свыкшихся друг с другом, Елена Васильевна почувствовала себя ещё более одинокой, чем всегда.

– Новый педагог по французскому языку Елена Васильевна Рябцева приехала к нам из столицы нашей родины, города-героя Москвы! – завуч говорила так торжественно, что новой учительнице показалось, что от неё теперь ждут какого-нибудь номера художественной самодеятельности.

Кокоулин присвистнул, но тут же сник под убийственным взглядом Надежды Гавриловны. Девочки шушукались, обсуждая немосковский прикид училки, и неизбежно сравнивая ее с Ириной Альбертовной, которую можно было разглядывать целый урок, и каждый раз открывать в её внешности что-то новое.

– Елена Васильевна будет вашим новым классным руководителем, восьмой вэ, – добавила завуч. – И я надеюсь, что вы не опозорите наш город и область перед таким замечательным педагогом, который преподавал даже в московском университете.

Кокоулин присвистнул еще раз, и завуч, покидая класс, пронзила его прощальным угрожающим взглядом.

Елена Васильевна начала урок с переклички, стараясь ставить ударения в фамилиях правильно, но всё равно назвала Ма́лкова Малко́вым, а Бажуко́ву – Бажу́ковой. Ученики хором исправляли ошибки, а оскорбленные владельцы фамилий поджимали губы, не зная, что это происходит в первый и в последний раз. Память у Елены Васильевны была, к несчастью, даже слишком хорошей. Потом француженка велела восьмиклассникам читать учебник по очереди, а также спрягать être и avoir.

Мамаева не подняла вдруг руку и спросила:

– А вы, правда, в университете работали?

– Спроси на французском, и я отвечу, – предложила Елена Васильевна. Мамаева с трудом выдавила из себя очень приблизительный перевод, и учительница кивнула:

– C’est vrai.

– «Врэ» похоже на «вру», – вмешался Данилюк. Родимое пятно на его щеке выглядело как ещё один, дополнительный глаз – и было точно такого же коричневого цвета.

– А зачем вы в школу перевелись? Да ещё в Свердловске? – упорствовала Мамаева.

– Французский!

Мамаева надулась: ей хотелось знать ответ, но говорить по-французски это было как-то чересчур. Ирина Альбертовна обычно давала им читать учебник, а сама уходила из класса или вздыхала над каким-нибудь своим журналом (у неё были даже французские ELLE, кто-то привозил из Алжира). Ни троечница Мамаева, ни отличница Ольга Котляр, да и никто в этом классе, как, впрочем, и во всей школе, языка по-настоящему не знал.

– А вы были во Франции? – спросила Мамаева, когда уже прозвенел звонок, и все вскочили с места, потому что после этого урока был завтрак, и восьмой вэ летел в столовую, сметая на своем пути все одушевленные и неодушевленные предметы.

Мамаева, в общем, и не ждала ответа на свой довольно глупый вопрос (во Франции не бывала даже Виктория Николаевна, плававшая на теплоходе вдоль берегов Болгарии и Турции), но Елена Васильевна вдруг сказала:

– Была. В Париже.

Мамаева так и повалилась обратно за свою парту, и Ольга Котляр вернулась от самых дверей:

– В Париже?

– Да. Жила рядом с памятником Александру Дюма, на правом берегу.

Мамаева обожала книжки про мушкетеров, представляя себя в раннем детстве д’Артаньяном, чуть позже – Констанцией, а теперь – изысканно злобной миледи.

– Я забыла дать вам задание на дом, – спохватилась Елена Васильевна, и Ольга Котляр милостиво согласилась передать всем остальным номера упражнений.

Педсостав с неослабным вниманием вел всестороннее наблюдение за новой француженкой, которая не спешила вписываться в коллектив, и убегала домой сразу после уроков и довольно-таки поверхностного классного руководства. Вот, например, к международному женскому дню восьмой «В» подготовился из рук вон плохо – мальчики поздравили не всех девочек, Таня Тихонова и Зоя Бажукова остались без подарков, и плакали в рекреации. По макулатуре восьмиклассники вышли на последнее место в школе.