Свет мой (СИ) - Чернякова Наталья

— А если бы можно вернуться назад, в Красноярск, что бы сделала: поступила, как наша преподша или так, как ты тогда? — спросила я многим позже, уже после лекции Ирмы Львовны.

— Как любит говорить папа — младший, «все случилось, как случилось». Так же бы и поступила. Понимаешь, предательства прощать нельзя. Твоя преподавательница говорит о том, что простила мужа, между тем наверняка по прилете или приезде, звонит своему благоверному, не рискуя нагрянуть вот так — сюрпризом, а то вдруг снова застанет какую-нибудь барышню в красном в своей спальне. Независимо от того, изменяет ей муж или нет, она все равно будет подозревать его в неверности до конца своих дней. Это не жизнь, это каторга. Я так не хочу, семейная жизнь должна строиться на доверии и уважении, тогда все будут рады и счастливы: и жена, и муж, и дети.

Наверное, наша семья и есть такая — одна на миллион. Как я люблю тебя, мамочка!

Гости почти все разъехались, остались только милая тетя Лена, мамина сестра, мой любимый дядя Игорь и замечательные мальчишки — двоюродные братья Серега и Дима. Да, от этого Дня рождения, который мы отпраздновали в кафе с друзьями, родственниками, надолго останутся, как говорится, яркие, незабываемые воспоминания.

9 августа 2006 г.

Ну, что ж, реликвия, можешь меня поздравить: окончен первый курс. Да, нелегко было учиться, нелегко, потом и кровью дались пятерки. Ради того, чтобы выгадать время на подготовку к занятиям, пришлось распрощаться с каратэ. Не могу сказать, что программный материал очень сложен, тяжелы не сами предметы, а тот объем книг, который нужно прочесть, изучить самостоятельно, это занимает львиную долю свободного времени, а его и так мало. Конечно, облегчает моё обучение мама — филолог: нет-нет, да и перескажет по моей просьбе какое-нибудь произведение, проанализирует его, ответит на все вопросы так, что и читать не надо.

Старшекурсники говорят, что первый самый легкий курс. Что же ожидать тогда от второго? А от пятого?

Папа — в прошлом моряк, и песню часто напевает самую морскую:

А ты не плачь и не горюй, моя дорогая,

Если в море утону — знать, судьба такая.

Если я не выживу, учась в универе, тоже не горюйте по мне, потомки.

В марте в университет пришли сотрудники детского оздоровительного лагеря и, собрав нас, студентов, в актовом зале, предложили поехать в качестве вожатых в ДОЛ. Согласилось полгруппы, в том числе Алина и я, с юрфака взяли моего друга Андрея Петрова. Вообще, официально практика в лагере должна быть после третьего курса, но мы решили поднабраться опыта уже сейчас, к тому же хотелось заработать немного денег. Всё родителям будет легче.

Со мной вызвался ехать Марсель — хвостик последние полгода. Я же в скором времени пожалела, что брат в моём отряде. Ну, ни шага без него не ступишь, блюститель нравственности, блин.

А психу-то было, когда на открытии смены мы с Андрюхой танцевали вполне себе безобидную сальсу. Всем понравилось, кроме Марсельезы. И снова выслушивала его нравоучения: девушке-де не пристало выступать с такими танцами, ведь они — вертикальное воплощение горизонтальных желаний; зачем ходить в таких коротких платьях перед представителями пубертатного возраста? И вообще нужно вести себя скромнее, не танцевать медляки (для вожатой это неприлично), не бродить до рассвета с такими же вожатыми, когда дети их отрядов спят (мы уходили с разрешения воспитателей). Я уже сомневаюсь, что старше брата на два года. Покоя не было от вечных замечаний.

Алина попросилась в первый отряд — хотела работать со мной, но её кандидатуру отклонили и оставили в пятом, где были ребята четвертых — пятых классов, а мне в помощь дали Андрея. Честно сказать, было все равно, где трудиться, но если бы спросили, я бы, наоборот, пошла на младшие отряды, только бы реже пересекаться с братцем-занудой.

Помучил нас с Андреем некий воспитанник Алёша-богатырь — парень почти шестнадцати лет. Нас предупредили, что он из неблагополучной семьи, состоящей на учете в органах системы профилактики. Что уж он совершил, мы не интересовались, подражая Макаренко — великому педагогу всех времен и народов.

Меня обязали вести педагогический дневник наблюдений за поведением Алёши, ежедневно описывать профилактическую работу, которую я проводила с воспитанником. Было неукоснительное требование — окружить бедного и несчастного ребенка заботой и вниманием, поэтому я ни на минуту не выпускала Алёшу из своего поля видимости. Андрей по-своему развлекал парня: учил игре на гитаре, исполнению несколько песен. Звездным для Алёши стало выступление на конкурсе «Алло, мы ищем таланты», где он исполнил незамысловатую песню на английском языке «It’s sunny. Let’s go outside!» — «На улице лето. Идем гулять» и имел невероятный успех. Воспитанник был несказанно этим горд, однако иногда взбрыкивал, устав от наших забот. Выражалось это в частых драках. Парнишка совершенно не следил за речью и время от времени получал тумаки от более сильных приятелей, но, справедливости ради надо сказать, ему иногда выпадало счастье выйти из поединка победителем. Мы выносили, как водится, последнее китайское предупреждение, грозя отправкой домой, и после этого снова оставляли его в отряде. На время он успокаивался — в планы Алёши не входило столь ранее возвращение в родные пенаты. Что его ждало дома? Пьянки родителей, их вечные разборки, голод. И всё же, проходила неделя — все повторялось снова.

Терпение начальства иссякло, когда произошла повторная драка между Марселем и Алёшей.

— Домой, оба домой, — кричал старший воспитатель.

— Нечего здесь делать этим великовозрастным драчунам. Вон, — вторил начальник лагеря.

Мы молчали. Все. Потом заговорил брат:

— Отправляйте. Я согласен. Но только с условием: пусть уезжает и он, — Марсель показал на Алёшу, вытирающего кровь с губы.

Вечером, собирая чемодан брату, я услышала телефонный звонок.

— Да, папа, как дела? Маме лучше?

— Нет, дочь, мама в реанимации.

— Я же вчера звонила, ты сказал, что всё нормально, не надо беспокоиться.

— Не хотел расстраивать, думал, обойдется.

— Мы выезжаем.

Поздно ночью мы были дома. Началась страшная и опасная полоса жизни мамы. Мне казалось, что мы её никогда больше живой не увидим. Я невероятно сильно взвинчивала себя этим и плакала, плакала, плакала. Пришлось звонить в лагерь и увольняться, хотя, впрочем, сезон и так уже скоро заканчивался. Приехала семья тети Лены, затем маму посетили бабушка с дедушкой, но от нас, к сожалению, ничего не зависело: двухсторонняя пневмония — это вам не шутки. Папа сильно осунулся, дедушка сгорбился и, кажется, стал ниже ростом. Стасик отказывался есть, сидел безвылазно в своей комнате и молчал. Марсель. Марсель тоже очень волновался за её здоровье и всё рвался к маме в больницу, будто хотел сказать ей что-то. Тетя Лена и дядя Игорь старались нас успокоить, но это им плохо удавалось — они сами нуждались в поддержке. Лишь бабушка не унывала: постоянно готовила что-то на кухне, заставляла нас есть, и как медик пыталась вселить надежду на то, что всё обойдётся. Так и случилось. Мамочка наконец-то пошла на поправку. Как мы были этому рады!

А сейчас, книга, снова вернусь к истории драки между Марселем и Алёшей. Брат ничего не сказал в кабинете начальника лагеря о сути конфликта, я обо всём узнала позже, когда мы поняли, что маме уже ничего не угрожает, и наконец-то могли мыслить здраво.

— Я тебе говорил, чтобы вела себя скромнее, одевалась так же, но ты слушать не хотела, а я наблюдал неоднократно, как наши недалекие пацаны обсуждали тебя, такую умную, красивую, образованную, и всё это выглядело довольно непристойно. Как бы Алёша не был положительно настроен по отношению к тебе, он всё равно оставался парнем, позиционирующим себя как этакий мачо, и рассматривал тебя не как вожатую, которая вокруг него хороводы хороводит, а как сексуальный объект, причем, по его мнению, весьма доступный.

Я покраснела.

— Что он сказал на этот раз?