Том 14. Критические статьи, очерки, письма - Виктор Гюго

К тому же и обе эпохи были совершенно не похожи одна на другую. Ведь всякие идеи, которые носятся в воздухе, действуют на солдата точно так же, как на всякого другого человека. Идеи могут замораживать сердце или растопить сердечный лед. В 1830 году бушевала революция. И солдат чувствовал себя подавленным и сраженным этой силой идей, а сила идей — это как бы душа силы вещей. И к тому же сражаться за какие-то непонятные ордонансы, за призраки, помутившие чей-то рассудок, за чей-то бред, за чье-то безумие, брату идти на брата, солдату на рабочего, французу на парижанина — есть ли что-нибудь менее веселое и более отупляющее? А в 1814 году было совсем иначе: тогда, новобранцем, он сражался против чужеземцев, против врагов, защищал то, что было ему и близко и понятно, — самого себя, своего отца, мать, сестер, плуг, который только что оставил, свою хижину, дым очага, который едва скрылся у него из глаз, землю, которая была у него под ногами, — живую, истекающую кровью родину. В 1830 году солдат не знал, за что он сражается; в 1814 году он не только знал это — он это понимал; и более того, не только понимал это разумом — он чувствовал это сердцем, и не только чувствовал сердцем — он видел это собственными глазами.

Три вещи заинтересовали меня в Мо: восхитительный маленький портал эпохи Возрождения, принадлежавший ветхой, полуразрушенной церкви, стоящей направо при въезде в город; собор; за ним прочное старинное здание из тесаного камня — полукрепость с двумя башнями по бокам. При доме имелся двор. Я храбро вошел в этот двор, хотя и заметил там старую женщину, которая занималась вязанием; добрая старушка мне не препятствовала. Мне хотелось поближе рассмотреть наружную лестницу, ведущую в этот старинный дом, очень красивую, сложенную из каменных плит, украшенную деревянными перилами, опирающуюся на две низкие арки и осененную навесом с аркадами в виде ручек плетеной корзинки. Но срисовать ее у меня не хватило времени. Сожалею об этом — такую лестницу я видел впервые. Думаю, что она относится к XV веку.

Собор — это прекрасное здание, строить которое начали в четырнадцатом веке и продолжали в пятнадцатом. Не так давно его отвратительно реставрировали. Впрочем, здание так и не было закончено. Из двух башен, задуманных архитектором, построена только одна. Другая, едва начатая, скрывает свой обрубок под шиферным колпаком. Средний и правый порталы относятся к четырнадцатому веку, левый — к пятнадцатому. Все три очень красивы, хотя камень, из которого они сложены, изглодан дождями и ветрами.

Мне захотелось рассмотреть украшающие их барельефы. На фронтоне левого портала изображена история Иоанна Крестителя; солнечные лучи, падавшие прямо на фасад здания, помешали мне рассмотреть остальное. Очень хороша композиция внутренней отделки церкви. Прекрасный эффект создают ажурные трехлопастные своды. В абсиде сохранился только один витраж, при виде которого можно только пожалеть об отсутствии остальных. Два алтаря, покрытые великолепной резьбой пятнадцатого века, расположены теперь у входа на хоры; но они выкрашены масляной краской под цвет дерева. Таковы уж местные вкусы. Налево от хоров, возле прелестной двери с низким сводом, я увидел чудесную мраморную статую коленопреклоненного воина, но без герба и даже без надписи. Я так и не смог угадать, кого она изображает. А вот вы наверно бы угадали — вы ведь знаете все на свете. Направо — другая статуя; на ней есть надпись, и это отлично, ибо даже вы не угадали бы в этой угловатой и невыразительной скульптуре суровые черты Бениня Боссюэ. Что до самого Боссюэ, то сильно опасаюсь, как бы уничтожение витражей не оказалось делом его рук. Я видел его епископское кресло с фигурным балдахином — довольно красивая резьба в стиле Людовика XV. Но посетить его знаменитый кабинет в самом епископстве у меня не хватило времени.

Любопытный факт: в Мо раньше, чем в Париже, был устроен театр, как сообщается в манускрипте, найденном в здешней библиотеке, — настоящая театральная зала, построенная в 1547 году, напоминающая одновременно и античный цирк — вместо потолка там было натянуто полотно, и современный театр — там были запиравшиеся на ключ ложи, которые отдавали внаем жителям Мо. В нем представляли мистерии. Некто Паскалус играл в них роль дьявола, и прозвище «дьявол» впоследствии сохранилось за ним. В 1562 году он предал город гугенотам, а через год католики повесили его, отчасти за то, что он предал город, а главным образом — за то, что он звался Дьяволом. Ныне в Париже двадцать театров, а в этом городе Шампани нет уже ни одного. Утверждают, будто он этим гордится; похоже, значит, что Мо гордится тем, что он не Париж.

Вообще этот край полон воспоминаний о веке Людовика XIV. Здесь, в Ферте-су-Жуар жил герцог Сен-Симон; в Мо — Боссюэ; в Ферте-Милон — Расин; в Шато-Тьерри — Лафонтен. И все это — в округе из двенадцати лье. Великолепный вельможа — рядом с великим епископом. Трагедия — бок о бок с басней.

Когда я выходил из собора, солнце было окутано дымкой, и я смог рассмотреть фасад. Самое интересное на нем — фронтон главного портала. В верхней его части изображена Жанна, супруга Филиппа Красивого, на деньги которой, уже после ее смерти, была построена эта церковь. Королева Франции, держа свой собор на ладони, стоит пред вратами рая, которые святой Петр широко распахнул перед нею. А позади королевы жмется прекрасный король Филипп с видом бедного просителя. Очень тонко изваянная королева, в великолепном уборе, указывает взглядом через плечо на беднягу короля и как бы говорит святому Петру: «Пустите-ка уж и его заодно!»

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

Ахен. Гробница Карла Великого

Ахен, 6 августа

Для больного Ахен — это прежде всего минеральный источник, горячий, холодный, железистый, сернистый; для туриста — это край народных празднеств и музыки; для паломника — это рака со священными реликвиями, увидеть которые можно только раз в семь лет: одеждами девы Марии, пеленками младенца Иисуса, покрывалом, на котором был обезглавлен Иоанн Креститель; для любителя старины — это монастырь для знатных девиц, расположенный в бывшем мужском монастыре, построенном святым Григорием, сыном Никифора, императора Византии; здание этого монастыря является наследственным достоянием его теперешней настоятельницы; для любителя охоты — это долина, которую прежде называли porcetum. [93] Долина вепрей, название, которое ныне произносится Борсетт; для предпринимателя — это источник щелочной воды, пригодной для промывки шерсти; для купца — это фабрика, где производят сукно, казимир, иголки и булавки; для того же, кто не является ни купцом, ни предпринимателем, ни охотником, ни любителем старины, ни паломником, ни больным, — это город Карла Великого.

В самом деле, Карл Великий родился и умер в Ахене. Он родился в старинном полуроманском замке франкских королей, от которого сохранилась только башня Грануса, ныне являющаяся частью здания городской ратуши. Он погребен здесь в часовне, построенной в 796 году, через два года после смерти его супруги Фастрады; папа Лев III освятил в 804 году эту церковь, и в день этого храмового праздника, гласит предание, два епископа из Тонгра, умершие и погребенные в Маастрихте, восстали из своих гробниц, чтобы пополнить процессию из трехсот шестидесяти пяти архиепископов и епископов, каждый из которых должен был изображать в этой церемонии один из дней года.

Эта историческая и легендарная часовня, давшая городу свое имя за тысячелетие не раз подвергалась переделкам. [94]

Приехав в Ахен, я тотчас же отправился в эту церковь. Вот как она выглядит, если подойти к ней с фасада.

Портал времен Людовика XV, из серо-голубого гранита с бронзовыми дверями восьмого века, кое-как прилепился к каменной стене каролингской эпохи, завершенной рядом романских арок. Выше этой архивольты — красивый готический ярус с богатой резьбой, в котором легко узнать строгие линии стрельчатого свода четырнадцатого века; и все это увенчивается отвратительной кирпичной кладкой и шиферной крышей, которые сделаны лет двадцать тому назад. Направо от входа, на гранитном постаменте, возвышается огромная сосновая шишка из римской бронзы, а по другую сторону, на другом постаменте, — бронзовая волчица, тоже римская и тоже древняя, повернувшая вполоборота к посетителям оскаленную пасть.

(Простите, друг мой, но здесь я прошу позволения открыть скобки.

Эта сосновая шишка имеет вполне определенное значение, так же как и эта волчица или волк, — мне не удалось окончательно установить пол этого бронзового зверя. Вот что рассказывают об этом здешние старушки-пряхи:

Давным-давно, много лет тому назад, задумали жители Ахена построить церковь. Сложились, собрали деньги и приступили к делу. Заложили фундамент, возвели стены, начали плотницкие работы, и в течение шести месяцев в воздухе стоял оглушительный шум топоров, пил и молотков. Но к концу шестого месяца все деньги были истрачены. Воззвали к паломникам, вывесили оловянную кружку у двери церкви, но в ней едва-едва набралось несколько серебряных монет и медяков. Что делать? Собрались отцы города, стали ломать себе головы — думать, рассуждать и советоваться. Рабочие отказывались продолжать работы, и новые камни покинутого здания уже начинали постепенно зарастать травами, колючим кустарником, плющом и другими дерзкими растениями, которые всегда завладевают местом, покинутым людьми. Неужели так и бросить церковь недостроенной? Совет доблестных бургомистров не знал, что предпринять.