От «Акиры» до «Ходячего замка». Как японская анимация перевернула мировой кинематограф - Сюзан Нейпир

начался в 1989 году, продлился целое десятилетие, после которого экономика страны еще полностью не успела восстановиться, разорвал социальное полотно под названием «Japan Inc.». Многие вещи, которые раньше воспринимались как само собой разумеющийся факт – пожизненный наем в крупных корпорациях, гомогенность классов, культуры и ценностей, ориентирование на интересы группы и социальная сплоченность – теперь ставились под вопрос. Стремительное развитие технологий, особенно в области компьютерной техники и беспроводной связи, многие встретили с одобрением, но другие им резко противились, считая, что они приводят к обезличиванию мира и исчезновению истинной социальной близости. В то же время участились насильственные и имущественные преступления (хотя по западным меркам их число по-прежнему оставалось невелико), а также самоубийства. За двадцать лет усугубились проблемы травли в школе, отказа от посещения занятий и развелись так называемые одинокие паразиты (не состоящие в браке молодые мужчины и женщины, которые продолжают жить с родителями).

Многие японцы среди самых угрожающих тенденций последних лет отмечают гендерную нестабильность, потому как многие мужчины и женщины начали ставить под вопрос свои исконные роли в обществе. Средства массовой информации и правительство бьют тревогу по поводу поведения женщин, в особенности в отношении брака и детей. Двадцать лет назад японки выходили замуж и рожали детей намного раньше. Эксперты полагают, что молодые японки стали считать брак обременительным, особенно в сравнении с относительно свободной холостой жизнью. По данным исследования 1994 года японки чаще, чем прогрессивные американки или традиционные кореянки, отзывались о браке в отрицательном ключе[165]. Еще сильнее пугает тенденция сексуализации девочек, примером которой может послужить эндзё-косай. Это практика, принятая среди школьниц среднего и старшего возраста, встречаться со взрослыми мужчинами за деньги, чтобы покупать себе дорогостоящие потребительские товары, такие как сумочки Louis Vuitton. В этих веяниях явно прослеживается влияние сёдзё как символа чрезмерного потребления, удовлетворения капризов и свободы от ограничений и тягот японского общества.

Многое связано с меняющимся статусом женщины в Японии, но не стоит забывать, что и понятие мужественности также находилось в смятении достаточно продолжительный период времени. Пожалуй, сильнее пострадали ставшие традиционным явлением белые воротнички или «офисный планктон», в число которых входил «каждый мужчина, который в течение десятилетий Japan Inc. нес на своих плечах японскую экономику, и который теперь стал жертвой этой экономики»[166]. Сегодня офисные работники вызывают «острое чувство опустошенности», так как «японцы среднего возраста продолжают сплачиваться в корпоративные коллективы, которые больше не помогают им обрести цель и смысл существования»[167]. Культура японских мальчиков выглядит также проблематично, потому что в средствах массовой информации постоянно появляются тревожные сообщения об их жестокости и безответственности. Даже в такой сфере, как спорт, некоторые игроки считают мужественность устаревшим понятием. По словам молодого игрока в регби, «японцы не настолько мужественны (отокорасии). Они следуют моде и подхватывают тренды, которые совсем не предназначены для мужчин… быть мужественным сейчас немодно»[168].

Однако картина не является повсеместно негативной. Хотя игрок в регби и сожалеет об исчезающей традиционной форме мужественности, другие мужчины находят новые оттенки в мужском облике. Например, антрополог Тога Футоси провел исследование молодых японских мужчин, в ходе которого опрашивал испытуемых, которые открыто воспринимали идею смены гендерных ролей, особенно касательно положения женщин в их жизни. Несколько респондентов Тоги выразили желание помогать вести домашнее хозяйство будущей жене и поддерживать развитие ее карьеры. Образ жизни, который надежно был закреплен исключительно за женщинами, начал привлекать новых участников. В сообщении об увлечении кулинарией среди мужчин в Японии Аояма Томоко пишет: «Мужчина-повар прежде никогда не обладал таким высоким статусом, каким сегодня его наделили современные средства массовой информации и популярная культура»[169]. На поприще популярной культуры некоторые молодые мужчины стали интересоваться продуктами, которые изначально выпускались для женщин, например милые (каваи) игрушки и предметы коллекционирования.

У японцев также появилось больше свободы для экспериментов с собственным сексуальным самоопределением. За последние десять лет геи и андрогинные мужчины хоть и не получили широкого признания, но все же повысили свой социальный статус и заняли наиболее выгодное положение со времен периода Тайсё (1912–1926)[170], когда в Японии происходили значительные, если не радикальные перемены.

К счастью или нет, но гендерное самоощущение мужчин в современной Японии видоизменяется в той же мере, что и женщин. Японцы отделались от традиционных концепций мужественности и исследуют большое разнообразие новых способов самоопределения. Это разнообразие одновременно вселяет воодушевление и внушает опасения, так как перемены в самоощущении напрямую связаны с сегодняшними неурядицами в обществе. Продукты средств массовой информации и культуры тоже откликнулись на новые веяния. Мужчины в состоянии тревоги, гнева, одиночества и депрессии заполонили современные японские культурные продукты от ультражестоких фильмов Бит Такэси до атмосферных популярных романов Харуки Мураками и Рю Мураками.

Но именно в мире японской анимации и манги мы встречаем наибольшее число репрезентаций мужественности от реалистичных отражений современного общества до грез наяву и кошмарных проекций гендерной тревоги. Аниме и манга прекрасно подходят для исследования огромного разнообразия самоидентификаций благодаря своим особым выразительным свойствам. Так как анимация и манга обходятся без отсылок, то они предлагают зрителям более усложненные формы самоидентификаций по сравнению с игровым кино. В их основе лежит карикатура, а не реалистичные характеристики, благодаря чему возникают разнообразные сценарии и образы, которые, по словам Пола Уэллса, служат для «расшатывания иллюзий реализма»[171]. В особенности анимация и ее акцент на движение и трансформацию дает широкий простор для появления разнообразия. Она опосредованно дает зрителю возможность изучить колеблющееся самоощущение, которое пересекает границы всякой устоявшейся субъективности. Неслучайно метаморфозы являются основным приемом анимации.

Коротко говоря, аниме не просто отражает современные события, а дает ответ (или, лучше сказать, несколько вариантов ответов) на них.

В этой главе мы рассмотрим несколько вариантов реальности, которые очень непохожи друг на друга, и в каждой нам предстанет новая разновидность мужественности. Принимая во внимание это разнообразие, неразумно делать чересчур много обобщений, но все же представляется возможным выделить несколько направлений репрезентаций мужественности, которые за последние десять лет наиболее часто повторялись в аниме.

Как я уже упоминала в предисловии к переработанному изданию (и что мы видим на примере развязки «Волчьего дождя»), прежде всего аниме-сериалы, даже те, что предназначены для детей, стали мрачнее по содержанию и атмосфере. В соответствии с этой тенденцией изображение мужских персонажей стало проблематичнее. Чаще всего мы видим их нецелостными, непримиримыми к своему прошлому и в состоянии конфликта со своим внутренним миром. Я не хочу сказать, что теперь из фильмов исчезли персонажи наподобие Атару (то есть комедийные распутники), увлеченные поиском идеальной магической подружки[172]. Но даже в старых аниме-работах можно увидеть различные репрезентации мужественности. Они варьируются от ученого джентльмена из первого коммерческого анимационного фильма студии «Тоэй» «Легенда о Белой Змее» (Hakujuden) 1958 года (этот образ можно охарактеризовать как нежная мужественность) до одноименного героя Осаму Тэдзуки «Астробой», который разбирался с такими сложными вопросами, как отречение и самоопределение – эти концепции точно озадачили бы Супермена и других представителей американской «Лиги справедливости».

Описанные выше типажи повторяются