Мифология Средиземья с иллюстрациями Антейку - Александра Леонидовна Баркова

В используемом нами труде Вяч. Вс. Иванов и В. Н. Топоров рассматривают мотив похищения Ока в хеттской мифологии. К образу Ока мы еще вернемся, а пока отметим, что по своей фабуле роман Толкина может занимать достойное место в ряду мифологических сказаний о похищении Ока бога — поскольку, как мы выяснили, мифологически око и кольцо связаны или даже тождественны, и утрата Сауроном Кольца (вместилища основной части его магической силы) семантически идентична утрате богом Ока (или обоих глаз).

Наиболее четко образ Ока как вместилища всей силы бога выражен в египетской мифологии. «Понятие об Оке появилось впервые как понятие об Оке Гора. Это был третий глаз, в дополнение к двум другим глазам сокола или царя»[114]. Око Гора или Ра не связано с физическим зрением, оно не имеет пары. На этом мифологическом фоне становится ясно, почему и Око Саурона единично.

Всевидящее Око (всегда нечетное!) в мировой мифологии встречается очень часто. От русских сказок («Крошечка-Хаврошечка», где сестра Трехглазка все видит своим третьим глазом) до скандинавского Одина, отдавшего свой глаз за право испить из источника мудрости[115], и буддийской иконографии, где гневные божества третьим глазом видят врагов веры. Для мифологии безразлично, сколько глаз у всевидящего существа — три или один, потому что любое отклонение от человеческой нормы воспринимается как сверхъестественное проявление признака (об этом уже говорилось в связи с одноруким героем).

В египетской мифологии утрата Ока — бедствие космического масштаба. Закон и порядок не могут быть восстановлены, пока юный Гор, сын Осириса, не завладеет Оком. Так же и в двух вариантах мифа об удалении Ока Ра говорится о том, что когда оно в обличье богини-львицы покидает бога солнца Ра, то это прямо или косвенно приводит к смерти множества людей, иссяканию жизненных сил земли и другим бедствиям. В отличие от Ока и Кольца Саурона, Око Гора и Око Ра воплощают благие силы, поэтому в египетских мифах Око возвращается. Однако есть одна общая деталь: египетское Око, как и Кольцо Всевластья, воплощает собой категорию власти: пока оно разлучено с хозяином, он не может быть владыкой мира (египетские Осирис и Ра лишаются царского могущества, Саурон не может подчинить себе Средиземье).

Сопоставление с египетской мифологией показывает, что Толкин не просто работал с мифологическими категориями — он в некоторых случаях придавал мифу обратное значение (отрицание мифологемы Богини-Матери в образе Галадриэли, уничтожение вместилища магической силы вместо добывания).

Глава 5. Типы мифологического мышления и формы их воплощения

Поскольку мир Толкина огромен, а система мифологических образов в нем сложна и многослойна, то нам представляется важным показать, как во «Властелине колец» представлены различные уровни мифологического мышления.

Его древнейший этап — нерасчлененное мышление («инкорпорированное» — в терминах А. Ф. Лосева, «пралогическое» — в терминах Л. Леви-Брюля[116]). Для этого этапа характерны неразличение природных и культурных объектов, вера в тождество части и целого, безразличие к временной причинности (последующее событие может быть причиной предыдущего), невыделение человека из окружающего мира (на чем зиждется тотемизм — вера в родство людей с определенным видом животных или растений). Представление о мире основывается на законе сопричастности (по Леви-Брюлю — «партиципации»), то есть отождествлении различных предметов, лиц, явлений на основе того, что они обладают одинаковыми мистическими свойствами. Весь мир мыслится органическим, то есть подобным живому организму, любой предмет — имеющим самостоятельную волю и способным превратиться в какую угодно другую вещь или существо (отсюда — принцип тождества противоположностей); в таком мире «все решительно и целиком присутствует или, по крайней мере, может присутствовать во всем»[117]. Принцип всеобщего оборотничества и взаимопревращения властвует безраздельно: «Диффузность первобытного мышления проявилась и в неотчетливом разделении субъекта и объекта, материального и идеального (т. е. предмета и знака, вещи и слова, существа и его имени), вещи и ее атрибутов, единичного и множественного, статичного и динамичного, пространственных и временных отношений»[118]. Абстракции мыслятся чувственно, овеществленно.

В романе Толкина проявлением столь глубокой архаики является непосредственно образ Кольца Всевластья. Оно обладает собственной волей, оно само уходит от Голлума и попадает к Бильбо, само надевается на палец Фродо в трактире, само едва не касается воды в Зеркале Галадриэли, оно борется с волей Фродо и в конце концов побеждает его.

Другим примером проявления в романе черт инкорпорированного мышления является образ оживающих природных сил. Это и Старый Вяз в Вековечном Лесу — дерево, наделенное злой волей, и образ Вековечного Леса в целом — лес, где тропинки «движутся», заводя путников в гибельную чащу. Это и река Бруинен, губящая назгулов (разлив Бруинена несколько менее архаичен, поскольку потом он объясняется не собственной волей реки, а приказом Элронда). Это и гора Карадрас, чья злая воля не имеет никакого отношения к Саурону: она препятствует Хранителям пройти через перевал не из-за Кольца, а просто из желания не допустить чужаков в свои владения (фактически в саму себя). Наконец, это энты и хуорны, являющиеся одновременно и деревьями, и разумными существами.

С дальнейшим развитием мифологического мышления формируется его следующий этап — демонологическое мышление (в терминах А. Ф. Лосева «демон» — «душа вещи», «субъект вещи», отделенный от материи). «Демонологическое» мышление — начальная ступень развития абстрактного мышления. По Лосеву, демон «является существом стихийным, бесформенным, злым, аморальным… действующим всегда слепо… далеким от всякой человечности и даже от какой бы то ни было системы»[119], помогающим или губящим произвольно. Аморальность, непредсказуемость «демона» (духа, в дальнейшем — гения, бога) может быть объяснена его иномирностью, принципиальным противопоставлением его «чуждости», «инаковости» установленному порядку общества людей. Одной из важнейших черт архаического мышления была вера в предопределенность человеческих поступков, в то, что действия и мысли внушаются демоном, в дальнейшем — богом. Лосев приводит огромный список примеров последнего, взятый из поэм Гомера.

Именно это мы и видим в книге Толкина. Сэм, стоя над Фродо, укушенным Шелоб, разговаривает с незримым, необъяснимым (и необъясняемым!) «голосом», причем это не внутренний голос Сэма, это нечто (некто?) иное, суждения этого «голоса» отнюдь не бесспорны для Сэма. Совершенно иначе Сэм описан в момент собственных колебаний, когда второй голос — это действительно внутренний голос Сэма.

Неведомый «голос» помогает Фродо прогнать Шелоб, подсказывая незнакомые хоббиту слова об Эаренделе, тот же «голос» дважды помогает Сэму правильно исполнить песню, и оба раза она так или иначе связана с Валинором: первый раз это квэнийская песнь об Элберет, второй — песнь о Западном Крае на всеобщем языке. Наконец, у