Две недели на Синае. Жиль Блас в Калифорнии - Александр Дюма

чем верблюды, и потому все остальные арабы, не доверяя моему пресы­щенному вкусу, молча ждали приговора, который должен был вынести их товарищ. Вначале он понюхал бурдюк, затем качнул головой сверху вниз и выпятил нижнюю губу, давая знать, что у него есть что сказать по этому поводу; наконец, он сделал глоток и стал перекатывать воду во рту, а потом выплюнул ее, полностью и безого­ворочно подтвердив мою правоту. Вода испортилась по трем совпавшим причинам: из-за тряски, из-за жары и из-за того, что бурдюки были новые. Как только мы узнали, что наша участь решена, пить нам захотелось в десять раз сильнее; в ответ на наши жалобы Бешара за­явил, что на следующий день вечером мы найдем превос­ходную воду в Суэце: было от чего сойти с ума!

Однако на этом неприятности не кончились: мы пола­гали, что уже добрались до места нашей лагерной сто­янки, но Талеб распорядился иначе. После получасового отдыха нам пришлось вновь сесть на верблюдов, кото­рые, едва почувствовав нас в седле, тотчас поднялись, тем самым давая нам понять, что они, не столь наивные, как мы, не отнеслись к этому привалу всерьез. Что же касается арабов, то они так еще ничего не пили и не ели: это было непостижимо!

После двух часов пути, в течение которых нам удалось, благодаря крупной рыси наших верблюдов, проделать не менее пяти французских льё, Талеб издал звук, напоми­навший кудахтанье и, должно быть, служивший услов­ным сигналом между ним и дромадерами, поскольку те сразу же остановились и опустились на колени. Мы спе­шились, страшно утомленные долгой дорогой и чрезвы­чайно раздосадованные тем, что у нас по-прежнему нет питьевой воды. Арабы явно разделяли наше дурное настроение: они были молчаливы и задумчивы, один только Бешара сохранял некоторую веселость.

Тем не менее уже через минуту палатка была постав­лена, лагерь разбит, а ковры разостланы. Несмотря на крайнюю усталость, я разложил на горячем песке, под последними лучами заходящего солнца, намокшую у меня за поясом рисовальную бумагу и отправился при­лечь, моля Бога повторить для нас чудо Агари, как бы ни были мы недостойны этого.

Тем временем на глазах у меня Абдалла засучил свои широкие рукава и с важностью заправского повара стал готовить нам ужин, состоявший из хлеба и небезызвест­ного рагу, причем все это он разбавил и сдобрил водой из наших бурдюков. Арабы помогали ему, выполняя все­возможные мелкие поручения: кинжалами кололи на мелкие щепки дрова, раздували своим дыханием огонь, перебирали рис и бросали лепешки на раскаленные угли.

Неподалеку от них Мухаммед и Бешара занимались обеззараживанием воды, с высоты переливая ее из сосуда в сосуд, чтобы она очистилась на воздухе. Но тут мне вспомнилось, что очистительным средством для воды могут служить раскаленные докрасна угли, и я предло­жил свою помощь нашим химикам; они, видя, что я намерен употребить неизвестный им метод, никоим образом не стали проявлять самолюбия и предоставили мне возможность действовать. На это ушла часть углей из костра Абдаллы; затем мы отфильтровали воду через полотно, и Бешара, наш признанный дегустатор, повто­рил испытание. На этот раз ответ был утешительный: вода годилась для питья. Эта новость сорвала Мейера с ковра, где он пытался заснуть без ужина, опасаясь, что еда лишь усилит у него жажду. В палатке зажгли свечи; Абдалла принес нам в деревянной миске рис; мы сели в круг, скрестив по-турецки ноги, и попытались прогло­тить несколько ложек пилава и попробовать хлеб; однако мы еще не поднялись на уровень кухни Абдаллы и потому велели ему поскорее унести его пилав и лепешки и подать нам финики и кофе.

В эту минуту к нам приблизился Мухаммед, по при­торному выражению лица которого можно было понять, что он хочет о чем-то попросить нас. Догадавшись о его намерении, я повернулся к нему, попытавшись перед этим проглотить, не пробуя, полстакана нашей отфиль­трованной воды.

— Ну, Мухаммед, — спросил я, — в чем дело?

— Дело в том, — ответил Мухаммед, — что арабы гру­стят.

— А почему они грустят?

— Потому что они голодны, — ответил Мухаммед.

— Да ради Бога, если они голодны, пусть едят.

— Они только этого и хотели бы, но у них нечего есть.

— Как это нечего? Разве они не взяли с собой прови­зию? Мы же об этом условились.

— Да, но им пришло в голову, что, раз от Каира до Суэца всего два дня пути, они смогут, затянув пояса, обойтись без еды.

— А выходит, они без нее обойтись не могут, так?

— Да нет, могут, но они грустят.

— Полагаю, что так и должно быть. Значит, они ничего не ели со вчерашнего дня?

— Нет, они съели по два или по три боба, когда кор­мили верблюдов.

— Ну что ж! Скажи Абдалле, пусть поскорее пригото­вит им ужин.

— В этом нет надобности. Если вы согласитесь отдать им остатки риса и лепешек, они этим вполне удовлетво­рятся.

— Как? Тем, что осталось от троих, накормить пятна­дцать человек?

— О! — сказал Мухаммед. — Если бы они вовремя позавтракали, им хватило бы этого на три трапезы.

Господин Тейлор не смог удержаться и с улыбкой про­изнес:

— Возьмите и ешьте, друзья, и пусть Иисус сотворит для вас чудо умножения хлебов.

Мухаммед вернулся к проводникам, делавшим вид, будто они не слушают наш разговор, и жестом дал им знать, что их просьба удовлетворена. В ту же минуту лица арабов повеселели, и все они приготовились принять участие в роскошном пиршестве, дарованном им с такой щедростью.

Образовалось два круга. Первый круг, внутренний, состоял из Талеба, Бешары, Арабаллы, Мухаммеда и Абдаллы, то есть тех, кто обладал определенным обще­ственным положением: Талеб — как вождь, Бешара — как рассказчик, Арабалла — как воин, Мухаммед — как переводчик и Абдалла — как повар. Второй круг, внеш­ний, составляли остальные двенадцать арабов, которые, занимая менее высокую ступень общественной лестницы, должны были есть в последнюю очередь и тянуть руку к миске из-за спины своих высокопоставленных товари­щей. Все происходило удивительно слаженно: Мухаммед подал знак, взяв кончиками пальцев щепотку риса и под­неся ее ко рту; Талеб последовал его примеру, и весь малый круг повторил действия вождя; затем настала оче­редь рядовых арабов, которые с изумительной ловкостью выуживали свои порции и доносили их до рта, не уронив ни зернышка риса. Эти действия продолжались с той же добросовестностью и с той же аккуратностью до тех пор, пока миска не опустела, что произошло без всяких задер­жек. Вслед за тем поднялся Бешара: выразив нам благо­дарность от имени присутствующих, он попросил нас назвать свои имена,