Обаяние тоталитаризма. Тоталитарная психология в постсоветской России - Андрей Витальевич Гронский

авторами используется с весьма разными смысловыми коннотациями. Выше мы говорили об этом понятии в связи с концепцией Ханны Арендт. Другая трактовка понятия «тоталитарная личность» дается историком Леонидом Люксом[119].

У него она предстает как бесчеловечный, бесчувственный, жестокий, заряженный огромным чувством ненависти фанатик. В качестве примера он приводит Сергея Нечаева, одного из основоположников революционного терроризма, написавшего «Катехизис революционера», включающего следующие строки:

«§ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени.

<...>

§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй медицину.

<...>

§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению».

Об отношении к товарищам:

«§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении таким образом решенного плана каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела.

Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить».

Об отношении к обществу:

«§ 13. Революционер вступает в государственный, сословный и так называемый образованный мир и живет в нем только с целью его полнейшего, скорейшего разрушения. Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Если он может остановиться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего к этому миру, в котором — все и все должны быть ему равно ненавистны.

<...>

§ 25. <...> сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гильдейского мира и против кулака мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России»[120].

Существует предположение, что в действительности «Катехизис революционера» был плодом коллективного творчества, и, соответственно, он выражал не только индивидуальные умонастроения С. Нечаева. Люкс указывает на такую черту тоталитарной личности, и левого, и правого толка, как деперсонализация — тенденцию не видеть человеческого существа в политическом или идеологическом противнике. Хотя можно отметить у такого типа личности деперсонализированное отношение и к самой себе («На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела». С. Нечаев).

Однако, на мой взгляд, личность Нечаева, так же как и личности большевиков, отдававших приказы о применении химического оружия против крестьян, массовых расстрелах, зачистке Крыма 1920–1921 гг. и т. п., больше соответствуют феномену некрофильного характера, описанному Э. Фроммом, то есть злокачественной форме анально-садистического, авторитарного характера, нежели деиндувидуализированной, легко меняющей ценности и убеждения, конформной личности массовидного человека. О людях с некрофильным характером Э. Фромм писал:

«Патологические некрофильские личности представляют серьезную опасность для окружающих. Это человеконенавистники, расисты, поджигатели войны, убийцы, потрошители и пр. Они опасны не только занимая посты политических лидеров, но и как потенциальная когорта будущих диктаторов. Из их рядов выходят палачи, убийцы и террористы. Без них не могла бы возникнуть ни одна террористическая система. Однако и менее выраженные некрофилы также играют свою роль в политике, возможно, они относятся к главным адептам террористического режима, и обычно они выступают за его сохранение, даже когда они не в большинстве. Обычно они не составляют большинства, но все же достаточно сильны, чтобы прийти к власти и удерживать ее»[121].

Также в литературе можно встретить использование термина «тоталитарная личность» для обозначения типа личности, сформированного в постиндустриальном обществе потребления[122], что соответствует «человеку организации» или «человеку-роботу», описанному Фроммом или «одномерному человеку» Г. Маркузе.

Тем не менее, тоталитарная личность, описанная Арендт, несмотря на определенное сходство с человеком общества потребления — конформизм, псевдомышление, одномерное восприятие реальности, — все-таки имеет существенное отличие. Для нее кроме этих качеств характерен рефлекторный, доходящий до панического ужаса страх перед государственным аппаратом.

Несмотря на определенное сходство характеристик авторитарной и тоталитарной личности, на мой взгляд, определяющей чертой авторитарной личности будет являться именно завороженность властью и силой, а определяющими чертами тоталитарной — конформизм, рефлекторный страх перед госаппаратом, терпеливость и сверхприспособляемость по отношению к государственному давлению. По моему мнению, фанатизм и самоотречение, о котором говорила Арендт, не является обязательной чертой тоталитарной личности. Как показывает опыт, убеждения большинства людей могут легко меняться в соответствии с господствующей точкой зрения. Так во времена Сталина миллионы жителей Советского Союза верили в него как в непогрешимого отца народов. Однако когда в 50-е годы коммунистической партией было произведено официальное развенчание культа личности, большинство легко отказалось от своей прежней веры. Результаты уже упоминавшегося