Власть в Древней Руси. X–XIII века - Пётр Толочко

Для темы социальной природы веча имеет принципиальное значение выяснение вопроса, кто же эти киевляне, приглашавшие Мономаха в Киев, и в какой мере занятие им великокняжеского стола было результатом народного волеизъявления. Летописные свидетельства не делают эту задачу трудноразрешимой. «Наутрия же, въ семы на 10 день, свѣтъ створиша кияне, послаша к Володимеру, глаголюще: „Поиди, княже, на столъ отенъ и дѣденъ“».[477] Как видим, решение киевляне приняли не на вече, а на совете, что позволяет видеть в приглашающих верхушку киевского общества. Одновременно киевские низы принялись сводить счеты со сторонниками нелюбимого ими князя. Как свидетельствует Печерский патерик, «въ дьни княжения своего Киевѣ Святополкъ Изяславичъ много насилие створи и домы сильныхъ искорени безъ вины, именѣя многимъ отъимъ. Сего ради Бог попусти поганымъ силу имѣти на нь. И быша рати многи отъ половець къ симъ же и усобицѣ, и бы в та времена гладъ крепокъ и скудота велия в руськои земли во всемъ».[478]

Из цитированного текста следует, что недовольны правлением Святополка могли быть как неимущие слои населения, так и богатые. И, тем не менее, видеть в термине «кияне» общую массу киевлян всех сословий нет оснований. В повторном обращении к Владимиру отчетливо видны различия действующих лиц. Приглашающие заявили, что если он снова откажется придти в Киев, то «вѣси, яко много зло уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою и на бояры, и на монастырѣ, и будеши отвѣтъ имѣлъ, княже, оже ти монастырѣ разѣгравять».[479]

Летописец отчетливо свидетельствует, что «кияне», приглашавшие Владимира, и «кияне», грабившие дворы княжеской администрации и купцов-ростовщиков принадлежат к разным сословиям.[480] Конечно, широкие демократические низы Киева, учитывая популярность Мономаха, могли желать его прихода в Киев, но решалось это без них, и считать его избранником народа на великокняжеском столе можно только по неразумению.

В повторном обращении киевлян к Владимиру звучит угроза об ответственности за последствия народного волнения в Киеве. Конечно, это и своего рода шантаж, призванный ускорить принятие решения князя, и беспокойство за свою судьбу, которая в случае продолжения и расширения восстания не была бы гарантирована. Феодальная верхушка не могла быть заинтересована в продолжении беспорядков, рассчитывала что Мономах сумеет «уставить кромолу, сущую в людьях». Составитель «Сказания о Борисе и Глебе» отметил, что надежды эти оправдались. «Избранник» народа действительно усмирил народное восстание: «И вшѣд утоли мятежь и гѣлку в людях».[481]

События 1113 г. впервые отразили глубокие противоречия между ремесленно-торговыми низами Киева и усиливавшимся сословием их непосредственных угнетателей, т. е. торгово-ремесленной знатью.[482] Неупорядоченной бесконтрольной деятельностью ростовщиков, купцов-менял, вызывавшей недовольство киевлян, были обеспокоены и наиболее здравомыслящие представители господствующих верхов. В результате появился знаменитый Устав Мономаха об ограничении произвола ростовщиков, утвержденный на совещании в Берестове.

Особой активизацией вечевой деятельности в Киеве характеризуется середина XII в. В 1146 г. Всеволод Ольгович, следуя примеру князей-Мономаховичей, решил передать великокняжеский стол своему брату Игорю и закрепить эту передачу посредством вечевого согласия. С этой целью он собрал под Вышгородом киевлян и объявил им свое решение. «И ста под Вышгородомъ въ Острове, и Всеволодъ же призва к собе кияне и нача молвити: „Азъ есмь вельми воленъ, а се вы братъ мой, Игорь, имѣтесь по нь“. Они же (киевляне — П.Т.) рекоша: „Княже! Ради, ся имемѣ“».[483]

От Вышгорода киевляне идут вместе с Игорем в Киев, где собираются для клятвоцелования под Угорским. «И пояша Игоря в Киевъ, иде с ними подъ Угорьский, и съзва киянѣ вси, они же вси цѣловаше к нему крестъ, рекуче: „Ты намъ князь“, и яшася по нь лестью».[484]

Не надо обладать особой проницательностью, чтобы увидеть в этих известиях много неясного, недоговоренного. Киевлян, судя по летописному контексту, собрал Игорь, но, почему-то, не в центре города, а на его южной околице. Не совсем ясно кто скрывается под термином «кияне вси». Он не дает основания утверждать, как это делает И. Я. Фроянов, что «под Угорским сошлись массы горожан от мала до велика или от простых до знатных мужей». Загадочно звучат слова «и яшася по нь лестью».

Из Киева Игорь возвращается в Вышгород, где «цѣловаше к нему хрестъ вышегородьцѣ». Кто эти вышегородцы, в летописи также ничего не сказано. Они не сопровождены даже традиционным, в таких случаях, определением «вси».

После смерти Всеволода Ольговича и похорон его в вышгородской церкви св. Бориса и Глеба, Игорь едет в Киев и вновь собирает киевлян для клятвоцелования. «И созва кияне вси на гору на Ярославль дворъ, и цѣловавше к нему хрестъ». После того, как киевляне присягнули на верность Игорю под Угорским, новая аналогичная процедура не выглядит обязательной. И, тем не менее, она была исполнена.

Но еще более неожиданным представляется собрание киевлян у Туровой божницы на Подоле. «И пакы скупишася вси кияне у Туровы божницѣ, и послаша по Игоря, рекуше: „Княже! поѣди к намъ“. Игорь же, поемъ брата своего Святослава, и к ним и ста съ дружиною своею, а брата своего Святослава посла к нимъ у вѣче». Киевляне изложили Святославу свои обиды, которые они терпят от тиунов киевского Ратши и вышгородского Тудора. Святослав поклялся на кресте, что впредь им не будет никакого насилья. «А се вамъ и тивунъ, а по вашей воли». После этого исполнили обряд крестоцелования и киевляне. «Кияне же вси, съсѣдоша с конь, и начаша молвити: Братъ твой князь и ты — и на томъ цѣловаше вси кияне хрестъ, и с дѣтми, оже подъ Игоремъ не льстити и подъ Святославомъ».[485] Договор Святослава с вечем закрепили «лутшѣи мужѣ Киянѣ» с Игорем, после чего все отправились на обед. Как предполагал Л. В. Черепнин, это был сепаратный сговор князей со знатью.[486] Может быть, с какой-то ее частью, которая ориентировалась на Ольговичей, что вскоре и проявилось.

Как оказалось, спокойствия это не принесло. В то время, как одни отправились на княжий обед, другие устремились грабить двор тиуна Ратши и мечников.[487] Дальше в летописи говорится о том, что, несмотря на неоднократные взаимные крестоцелования, Игорь был все же неугоден киевлянам и они послали приглашение на великокняжеский стол переяславскому князю Изяславу Мстиславичу: «Поиди, княже, къ намъ, хочемъ тебе».[488]

Этой неугодностью, вероятно, и объясняется многоактность приведения киевлян к присяге. За скупыми рассказами летописи об обоюдных крестоцелованиях несомненно скрывались сложные противоречия в стане киевской знати на почве отстаивания своих кандидатов на великокняжеский стол. Выражение летописи «вси кияне» здесь не более чем литературное клише. Оно употреблено и по отношению веча на Ярославом дворе, который заведомо не мог вместить всех свободных жителей Киева.[489] Наверное, на собраниях под Вышгородом, Угорским, на Ярославом дворе и у Туровой божницы принимали участие не только знатные, но и простые киевляне. Но суть ведь заключается не в простом присутствии, а в руководящем участии. Фраза летописца о том, что киевляне под Угорским приняли присягу притворно («яшася по нь лестью») определенно указывает на верховодство здесь знатных киевлян. Под влиянием сторонников Мономаховичей они для себя еще раньше решили, кто должен быть киевским князем, отсюда и неискренность их присяги. Даже и тогда, когда они обещали «не льстити» под Игорем. Что касается простых киевлян, то подозревать их в столь изощренном двоедушии нет никаких оснований. Как, впрочем, и Игоря в том, что он, будто бы, «очень скоро восстановил против себя киевлян». Позже эту мысль повторил Ю. Гранберг. Но для этого у Игоря не было времени. Ведь просидел он на киевском столе всего две недели, в продолжении которых только и делал, что располагал к себе киевлян.

О двух вечевых собраниях киевлян говорится в летописной статье 1147 г. Оба связаны с походом Изяслава Мстиславича на своего дядю Юрия Долгорукого. Первое, хотя и не названное так, состоялось перед походом. Изяслав, как пишет летописец, созвал бояр, дружину и «киян» для того, чтобы объявить им о своем решении выступить вместе с черниговскими князьями в поход на Суздаль и заручиться их поддержкой. Из дальнейшего рассказа явствует, что затея Изяслава не получила всеобщего одобрения киевлян. Последние заявили своему князю, что не могут поднять руки на Володимерово племя. Вот, если бы он решил пойти на Ольговичей, то они готовы идти даже с детьми. Оказалось, однако, что отказ киевлян не был категоричным, нашлось немало добровольцев, которые таки согласились идти с Изяславом. Причем, добровольцев оказалось много. Летописец говорит, что князь «съвъкупи множество вои».