Таинственное убийство Линды Валлин - Лейф Перссон

По словам его знакомого, он правильно поступил, связавшись с ним. Тот также, ни словом не обмолвившись о причине, поведал, что дело является интересным по своей сути, как бы созданным для его ведомства и крайне важным с точки зрения деятельности по защите конституции.

— Лучше всего, если бы ты, конечно, смог написать несколько строчек о том, что сейчас рассказал, — констатировал знакомый комиссара. — Мы, естественно, засекретили бы сведения по полной программе, поэтому тебе не о чем беспокоиться.

— Лучше этого не делать, — произнес комиссар, даже не пытаясь скрыть свои чувства. — Я надеялся, будет достаточно разговора, а поскольку мы знакомы, решил позвонить тебе.

— Это я тоже понимаю, — сказал его собеседник, и, судя по тону, он говорил достаточно искренне. — Ладно, черт с ним. Хватит нашего короткого неформального разговора.

— Да, — вздохнул с облегчением комиссар. — А если ситуация обострится, я, естественно, подтвержу мои слова.

— Само собой, само собой, ничего другого я и представить себе не могу, — сказал его знакомый еще более искренним тоном.

После того как они распрощались, комиссар спустился на причал, чтобы убедиться, что его жена не заснула на солнце. Слава богу, она не спала и повернулась на спину.

Его знакомый из полиции безопасности выключил записывающее устройство, присоединенное к его телефону. Он достал дискету с их разговором, передал ее своей секретарше и попросил сразу же сделать заверенную распечатку.

27

На следующий день им наконец удалось добыть пробу ДНК соседа Линды, библиотекаря Мариана Гросса. На самом деле в разыскной группе ни один человек всерьез не верил, что он мог быть преступником, но сейчас это стало делом принципа и неким назидательным примером. Никто, и меньше всего такой, как Гросс, не мог рассчитывать на поблажки, сколько бы ни упрямился. Ян Левин переговорил с прокуроршей, которая занималась старым заявлением против поляка, указал на юридические лазейки, имевшиеся в нем, и ему не составило труда ее уговорить. Она даже выразила удивление, почему раньше не разобрались с этим делом. Осталось только съездить, привезти Гросса и, если бы он не согласился сдать пробу добровольно, получить ее принудительно.

Выполнить задание поручили фон Эссену и Адольфссону, и после нескольких традиционных ударов ногой в дверь Гросс любезно открыл ее, обулся и проследовал в здание полиции. И точно как в предыдущем случае, за всю дорогу он не проронил ни звука.

— Ага, Гросс, — сказал Левин и дружелюбно посмотрел на него, — прокурор решила, что ты должен сдать пробу ДНК. Насколько я понимаю, мы можем сделать это двумя способами. Либо ты сам сунешь маленькую палочку с ваткой себе в рот и поводишь ею осторожно по внутренней стороне щеки, либо мы позвоним доктору, а он придет сюда и уколет тебя в руку, пока я и мои коллеги понаблюдаем за этим.

Поляк ничего не ответил. Только с угрюмой миной уставился на них.

— Судя по твоему молчанию, мне придется звонить, — продолжил Левин тем же дружелюбным тоном. — Поэтому, парни, можете забирать доктора Гросса в кутузку, пока мы ждем врача.

— Я требую, чтобы мне разрешили сделать все самому, — закричал Гросс и потянулся к пробирке с ваткой, лежавшей на письменном столе Левина. Когда же все закончилось, он отказался от предложения Левина, чтобы его отвезли домой, и быстро покинул здание.

Несколько часов спустя он дал знать о себе, оставив на ресепшене в полиции заявление с обвинениями в насилии и угрозах при выполнении процессуальных действий, направленное против разрешившей их прокурорши, комиссара Олссона, комиссара Левина, и. о. инспектора фон Эссена и ассистента Адольфссона. Дежурный сотрудник положил его творение в ящик для внутренней переписки, чтобы далее оно попало в отдел внутренних расследований, и все вернулось в обычное русло.

В общем и целом деятельность по сбору проб ДНК шла успешнее всяких ожидании. Один молодой, помешанный на статистике член разыскной группы прикрепил на их доску объявлений большой лист бумаги, где по таблице можно было проследить, как продвигается работа. И если верить ему, число лиц в Векшё, охваченных данной процедурой, перешагнуло за сотню. Половину из них уже проверили в Главной криминалистической лаборатории, и всех удалось отсеять. Никто, кроме Гросса, недовольства не выразил. Несколько представителей местной шпаны даже добровольно явились в полицию и предложили свои услуги.

Единственные проблемы фактически возникли со стороны их собственных коллег.

Первой отказалась троица, которая в ночь убийства находилась в кабаке. После приватных разговоров двое из них сдались, но третий все еще упрямился, призвав на помощь профсоюз. По его собственным словам, он вдобавок собирался пожаловаться на Бекстрёма и прочих так называемых коллег из Главной криминальной полиции инспектору по юридическим вопросам. По крайней мере, чтобы таким образом заставить их немного подучить законы. Со стажером же все обстояло еще хуже. Попытки связаться с ними по домашнему или мобильному телефону не принесли результата. Ему оставили массу сообщений на автоответчике, но он все еще не дал знать о себе.

Олссон пребывал не в лучшем настроении, и прежде всего его беспокоили трое коллег, чьи образцы ДНК Бекстрём захотел получить из-за их прежних заслуг. Олссон не видел никаких проблем с любителем поколотил жену и с инструктором по стрельбе, достававшим свою ученицу непристойными предложениями. Не о них он сейчас собирался доверительно побеседовать с Бекстрёмом.

— Между нами говоря, я охотно посмотрел бы, как их обоих вышибут из полиции, — объяснил Олссон.

«Какое отношение это, черт побери, имеет к тебе и ко мне», — подумал Бекстрём и довольствовался кивком.

Но его мнение о бывшем тренере по футболу отличалось от отношения к данной парочки. Во-первых, он знал парня лично и мог поручиться за него. Тот был невиновен, и с ним обошлись несправедливо. Во-вторых, он не мог взять на себя ответственность даже предложить ему добровольно сдать анализ ДНК.

— Я не хочу, чтобы его жизнь оказалась на моей совести, — объяснил Олссон. — Он все еще находится в глубокой депрессии, как ты понимаешь.

— Конечно, это любому ясно, — согласился Бекстрём. — Но, как мне кажется, юнцы никогда не лгут, если речь идет о сексуальных домогательствах?

Олссон, естественно, согласился с ним. Какие возражения, все правильно, но в данном конкретном случае скорее ее родители стояли за всей историей. А его безосновательно обвиненный коллега и хороший друг (если, конечно, девушка придумала все сама) в таком случае являлся исключением, только подтверждающим правило.

— Я надеюсь на твое понимание, Бекстрём, — сказал Олссон.

— Естественно, — ответил тот. — Мы ведь надеемся, что нам удастся поймать преступника, который устроит нас всех. У тебя есть еще что-нибудь?

«А не взять ли нам ДНК и у Олссона тоже», — подумал он.

Олссона мучила еще одна проблема. Сумасшедший из Далбю, который по-прежнему находился на свободе, хотя Национальное спецподразделение и взяло в кольцо весь регион и постепенно прочесывало его квадратный километр за квадратным километром.

— Как по-твоему, это может быть наш человек? — спросил Олссон и с надеждой посмотрел на Бекстрёма.

— Я проследил ту же мысль в наших вечерних газетах, — ответил Бекстрём. — Они ссылаются на какой-то высокопоставленный источник из этого дома, но если тебе интересно, они уж точно разговаривали не со мной.

— Естественно, нет, Бекстрём, — уверил его Олссон. — Но что ты сам думаешь о данной гипотезе?

— На мой взгляд, высокопоставленный источник в этом здании такой же дебил, как и его друзья, которые пишут в газете, — сказал Бекстрём.

Вечером Бекстрёму позвонила Карин и спросила, почему он не давал знать о себе. Сама она уезжала на выходные к старой матери, что само по себе ничему не помешало бы, если бы Бекстрём позвонил ей и оставил сообщение на автоответчике.

— Навалилась масса дел в последнее время, — сказал Бекстрём в качестве извинения. «Так, говоришь, навестила мамочку? Надо же», — подумал он.

— Ты ничего не можешь мне рассказать? — спросила она в манере, в которой обычно задавала вопросы.

— Готов поделиться только сведениями личного характера. Мое домашнее животное умерло. Я попросил одного товарища позаботиться о нем, пока сам в отъезде и расследую убийство, но это явно не помогло.

— Боже, как печально! — сказала Карин взволнованно. — Это была собака или кошка?

«За кого она меня принимает, — подумал Бекстрём. — Только бабы и педики держат котов».

— Молодой песик, — солгал он. — Маленький шалунишка. Его звали Эгон.

— Боже, как печально, — повторила Карин, которая, судя по ее тону, любила животных и глубоко сопереживала чужому горю. — Всего лишь щенок, а какое милое имя. Тогда я понимаю, как тебе тяжело. Ты можешь рассказать, что, собственно, случилось?