Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

озер. Теперь он лежал под нами. На его дне виднелись озера, чаши и бугры, сложенные из осыпей, может быть это даже марены. Тени скал оберегают плотный снег, покрывающий длительное время года дно этого цирка.

Сам гребень, по которому мы поднимались, был почти оголен. Постоянные ветры сдувают с него снег. Но россыпи покрыты бледно-желтым ягелем и различными лишайниками. В расщелинах мы видели кашкару и другие рододендроновые растения, жизнь которых связана с гольцовой зоной. Кое-где, в заветерках, попадались на глаза одинокие кусты ольхи, да на площадках, поверх выступающих скал, совсем крошечные ивки. Словно сгорбившись от непосильного холода, они не растут вверх, а стелются, прячась за камни. Тихо-тихо в это время бывает на гольце. Ни единого живого существа. Но чем ближе мы подбирались к макушке, тем шире открывалась нашему взору горная панорама.

Вершина Чебулака была крепко скована почти заледеневшим снегом. Мы сняли лыжи и стали взбираться на нее. Это оказалось трудным делом. Ноги скользили по твердой поверхности, мы падали, но сейчас же вскакивали и снова упорно карабкались вверх, пока не достигли цели. Наконец-то под нашими ногами был тот голец, который два дня тому назад поразил нас своей грандиозностью.

Мы были сторицей вознаграждены за все трудности пути, когда увидели перед собою панораму девственных гор. Я с жадностью смотрел на беспорядочно скрученные гряды гольцов, на утопающие в их глубоких складках залесенные долины и на пологие, будто придавленные временем, белогорья. Мы долго любовались ландшафтом этого малоисследованного края. Он был особенным по колориту, непревзойденным по красоте. С вершины Чебулака мы составили себе более ясное представление об этих горах.

Солнце клонилось к закату. Я достал тетрадь и, усевшись на снег, стал делать зарисовки.

С севера Чебулак обошло Манское белогорье, оно не вызывало нашего восхищения. Все в нем было плоское, придавленное, тупое. Взгляд невольно устремлялся туда, где кончается это скучное белогорье. Рука, вооруженная карандашом, привычными движениями набрасывала на бумагу горы, пики, ключи, как они были видны с Чебулака. Но взгляд неизменно забегал вперед, силясь проникнуть в самую гущу скалистых хребтов, которые чуть заметно виднелись на грани далекого горизонта. Еще правее, в овале ближних гор, виднелись высоченные гольцы, их вершины прикрывали ту часть Саяна, которая больше всего нас привлекала. Именно в этой синеве горизонта и прятались те сказочные горы, куда мы стремились попасть.

С чувством тревоги мы смотрели в ту сторону, стараясь разгадать, что ждет нас там…

Я только закончил зарисовку горизонта, а уж раскрасневшийся диск солнца стал прятаться за мрачными отрогами ближних гольцов. Долины и тайга были прикрыты нежной пеленой вечерних сумерек и утопали в неповторимой тишине. Работы оставалось еще много. Нужно было детально разобраться в прилегающем к Чебулаку рельефе, выбрать подходящие вершины гольцов и наметить к ним маршруты. Пришлось все это отложить на завтрашний день. Пока собирались в обратный путь, резко похолодало, и из расщелины цирка, на котором мы сидели, подул леденящий ветер.

С кромки гольца хорошо был виден дым костра. Не задерживаясь, мы стали спускаться. Это оказалось более затруднительным, чем подъем. Снег, шапкой прикрывающий голец, был твердым и скользким, и нам пришлось поступить так, как поступают дети, когда без санок спускаются с горки. Но затем, ниже мы получили большое удовольствие, скатываясь к ночевке на лыжах, уже по менее крутому склону.

Павел Назарович заканчивал устройство ночлега. Он натаскал дров, сварил более чем скромный ужин, состоявший из небольшой порции каши и чая без сухарей.

В одном отношении наша стоянка была неудобной: кедр, под которым мы с трудом разместились, имел редкую хвою, и от костра уходило все тепло. Сделанный же Павлом Назаровичем заслон из веток тоже мало защищал нас. Тут уже не помогла и привычка спать у огня. Холодный ветер то и дело напоминал о себе, он беспощадно расправлялся с костром и, проникая под одежду, холодил тело. А часов в одиннадцать температура пала до минус 15°, где там было уснуть! Раза три принимались пить чай, таскали дрова, а ночи не было конца. Когда же наступило утро, то у нас было одно желание — скорее покончить с Чебулаком и спуститься в тайгу.

На этот раз с нами на верх гольца пошел и Павел Назарович. Ночной мороз так сковал ледяной коркой снег, что мы шли по нему легко и без лыж. День был солнечный, без ветра. Ниже нашего лагеря лежал недвижимо туман. Он упрятал под собой залесенные долины, узкие ущелья и широкие распадки. На его сером фоне теперь хорошо выделялись хребты, отроги, белогорья, и это помогло нам более точно рассмотреть рельеф.

Поднимаясь к шапке гольца, мы наткнулись на множество ям, выбитых в снегу, помнится, вечером никаких ям не было. Как оказалось, ночью здесь кормилось стадо сокжоев. Незадолго до нашего прихода они ушли на север, оставив после себя несколько троп. Рассматривая ямы, мы удивлялись способности этих животных добывать себе корм, которым зимой в основном является белый лишайник — ягель. Природа наградила сокжоя таким чутьем, что он легко улавливает запах ягеля даже сквозь метровую толщу снега. Чтобы добраться до корма, сокжои и выбили эти ямы. В них они после кормежки обычно отдыхают, в них же и спасаются от зимних ветров.

Когда мы достигли вершины Чебулака, туман заметно осел. Мы подошли к скалистой кромке гольца и, усевшись на снег, долго рассматривали раскинувшиеся перед нами горы.

Узкие полосы солнечного света, глубокие тени и туман — все это делало их необычно красивыми. Будто полотно, написанное рукой талантливого художника, лежали перед нами в этот утренний час горы.

Покончив с рельефом, мы еще долго рассматривали хребты, тянувшиеся к востоку. Среди многочисленных вершин нам нужно было выбрать две наивысшие, для следующих маршрутов. Одну мы решили взять на тупом хребте, расположенном у истоков Нички, вторая же была намечена за Кизыром, километрах в 55 от Чебулака, среди скученных отрогов большого белоснежного хребта.

На Чебулаке мы установили столб и оставили в непромокаемом конверте письмо Трофиму Васильевичу Пугачеву, со всеми рекогносцировочными данными. Он придет сюда после нас и построит на вершине Чебулака геодезический знак.

В десять часов мы уже спускались под голец. Как только Павел Назарович стал на лыжи, сквозь нависшие усы у него скользнула улыбка.

— Прокатимся? — предложил он, глядя на нас.

— Нет, я еще жить хочу! — ответил Днепровский.

Старик махнул рукой и покатился вниз.

Мы тронулись его следом, но разве догонишь?! Впечатление было такое, что мы стоим на одном месте и только один