Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

* * *

Когда начало темнеть, пришел Днепровский.

— Неправда ваша, кабарга сама бросилась со скалы! — сказал он, подсаживаясь к костру. Мы были крайне удивлены таким неожиданным выводом.

— Ну, этому я не поверю, — возразил ему Зудов. — По-твоему получается, будто зверь сам лишил себя жизни, так, что ли?

— Может и так, да только вам со мною не спорить, я ведь принес доказательства, — ответил Прокопий.

Он держал в руках вырезанный ножом маленький кусочек земли. Присматриваясь внимательно, я заметил на этом кусочке два отпечатка копытец кабарги — один маленький, второй побольше, причем большой след перекрывал маленький.

— Это и все? А где же доказательства самоубийства? — разочарованно спросил я, совершенно не понимая, как можно по этим двум отпечаткам разгадать причины трагической гибели животного.

— А что еще нужно? По ним-то я и узнал, что произошло на скале! — Днепровский, бережно положив возле себя кусочек принесенной земли, стал рассказывать: — Это была мать той кабарожки, которую мы видели на утесе, из-за нее-то она и погибла. Я взбирался на скалу, ходил далеко по берегу, заходил в ключ — и всюду мне попадались на глаза только два следа — маленький и большой. Видно, эти две кабарожки давно тут жили. Видел я там и Левкин след. Ну и непутевая же собака! Вместо того чтобы, выбравшись на берег после аварии, поспешить к нам, он разыскал следы кабарожек и занялся ими. Животные, увидев такое чудовище, бросились спасаться в скалы и, стараясь сбить врага со своего следа, прыгали на карнизы, петляли по щелям, бегали по чаще. Но разве Левку обманешь? Я видел его след всюду, куда забегали кабарожки. Вначале мне было непонятно, почему они все кружатся поблизости скалы. Оказывается, тот выступ, где стояла кабарожка, — отстойник. К нему идет маленькая тропка с западной стороны скалы, она проложена до того большого камня, который навис над выступом и с которого кабарга прыгает на отстойник. На этой тропе я и срезал эти два следа. Видите — маленький след примят большим, значит, цервой по тропе к отстойнику пробежала маленькая кабарожка, ее-то мы и видели на выступе. Можно было бы подумать, что они прошли одна за другой по тропе, но в одном месте на берегу реки я видел только след большой кабарожки да Левкин, значит, после того, как меньшая стала на отстойник, мать еще пыталась отвести Левку от скалы, но этого ей не удалось. Левка упорно шел по следу, и скоро кабарга принуждена была сама спасаться на отстойнике. Тогда-то и пробежала она по тропе, но отстойник оказался занятым. Выхода не было, и мать прыгнула с того камня, что повис над отстойником, прямо под скалу. Вот и все! — заключил Прокопий.

Павел Назарович почесал свою седую бородку и покачал головой в знак согласия.

— Это могло быть! — подтвердил он. — Прыгни она на отстойник — погибли бы обе…

Днепровский все стоял, будто пораженный своим открытием. Затем он осторожно положил под ель вещественное доказательство «самоубийства» и подсел к огню.

— Она ведь мать и за это заплатила жизнью, — продолжал Прокопий. — Помните наших рысей на севере? — вдруг обратился ко мне он. — Где-то они теперь, да и живы ли?

Случай, о котором вспомнил тогда Прокопий, произошел на Подкаменной Тунгуске и был замечательным примером того, с какой силой материнский инстинкт развит у животных. Сидя за костром на берегу дикой Нички, мы и вспомнили об этом.

Мать

Был жаркий день июля. В тайге все притаилось, попряталось, и даже листья березы привяли от горячих солнечных лучей. Я с проводником Тиманчиком возвращался к своей базе на стойбище Угоян. Ни тяжелые котомки, ни жаркие лучи летнего солнца так не изнуряли нас, как гнус. Утром нам не дали спокойно позавтракать комары, их было так много, и они проявляли такую активность, что буквально нельзя было открыть рот, вздохнуть. Когда же мы стали собираться в путь, навалилась мошка, а затем появился и паут. Вся эта масса отвратительных насекомых стала нашим спутником на весь день. Вначале мы отбивались от них руками, отмахивались ветками, но скоро это утомительное занятие до того надоело, что мы решили не сопротивляться и сдаться «на милость победителей».

Тропа, по которой мы шли, вывела нас на верх пологого хребта и, не меняя направления, потянулась прямо на восток. Солнце продолжало немилосердно палить. Мы торопились, зная, что по пути до реки, на расстоянии 20 километров, нигде не сможем утолить жажды, а следовательно, и отдохнуть. Наши собаки Чирва и Майто буквально изнывали от жары. В каждом распадке они бросались искать воду, но напрасно. Вот уже третья неделя, как на небе не появлялось ни облачка, и влага исчезла: ее нет в распадках, в мелких ключах, даже таежные речонки обмелели до неузнаваемости.

Не доходя километров десяти до реки, мы, пересекая русло пересохшего ручья, вдруг услышали лай. Зная, что наши собаки не облаивают птиц, бурундуков, а белку — только в сезон и что в этом районе не бывает сохатого, мы подумали о медведе. При мысли, что собаки держат косолапого, слетела усталость и сердце забилось радостной тревогой. Еще несколько секунд, и мы, оставив котомки по тропе, бросились на лай. Чем ближе подбирались к собакам, тем осторожнее вели себя, стараясь как можно дольше оставаться незамеченными. То ползли бесшумно по траве, то, нагнувшись, пробирались по чаще, а лай становился все слышнее. Вот мы уже совсем близко — не более сотни метров отделяют нас от цели. До слуха доносится треск сучьев и возня. Ползем еще вперед. У меня в руках готовое к выстрелу ружье.

— Это не медведь, — произнес громко мой спутник, выпрямляясь во весь рост. Я тоже встал, и непонятное разочарование овладело мною. Собаки, увидев нас, принялись лаять с еще большим азартом. Оказалось, что предметом их внимания был небольшой ворох наносника, обнимавший корни старой ели. Видимо, в дождливое время ручей, в русле которого мы находились, заполняется водой, иначе наносник никак не мог бы попасть под ель.

Поведение собак было более чем странным: собаки, до крови изодрав морды, грызли зубами палки, работали лапами, пытаясь разобрать наносник. Сколько азарта было в их работе! Мы не могли понять, кого они загнали туда.

Когда же собаки были наконец пойманы, я заглянул под наносник. Страшный звук донесся до моего слуха. Он напомнил мне ворчание кошки, когда у нее пытаются отобрать кусок мяса, который она