Песни ни о чем? Российская поп-музыка на рубеже эпох. 1980–1990-е - Дарья Журкова

схожем сопоставлении серых будней и ярких устремлений строится сюжет неоднократно цитированной песни «Мечта» Валерия Меладзе.

Отправляющиеся в путешествие герои очень отличаются по характеру и бэкграунду. Среди них встречаются отчаянные романтики (герои песен Валерия Меладзе, Леонида Агутина, Андрея Губина, Дмитрия Маликова), изнуренные души («Странник» Владимира Преснякова, героиня песни «Позови меня с собой»), недалекие «братки» («Отпетые мошенники» с песней «А у реки»), изломанные девицы (героини Валерии, группы «Блестящие»). Таким образом, тяга к путешествиям охватывает самых разных персонажей, становясь настойчивой приметой времени.

Отсутствие пункта назначения в бесконечных странствиях лирических героев проще всего связать с эскапистским характером массовой культуры, которая стремится предложить красочные миры как альтернативу рутинной повседневности. Однако, на мой взгляд, путешествие в никуда в поп-музыке 90‐х оказалось еще одним проявлением духа свободы. Изобилие фантазийных и заведомо недостижимых пространств было связано не только с бегством от действительности, но и со стремлением противостоять прагматичности и утилитарности предыдущей эпохи с ее плановой экономикой. В советское время официально было принято считать, что всегда известно, кто, куда и зачем направляется (от поездок по туристической путевке до курса партии). В новых же реалиях (а скорее – мечтаниях) перемещение в пространстве теряет свою прагматичность, предустановленность и предсказуемость. Путешествие становится синонимом свободного фантазирования, ничем не скованного, не привязанного к чему-либо. Снятие границ (физических и ментальных) как раз и открывает простор для воображения, благодаря которому появляются все эти далекие пространства, подразумеваемые преодолимыми и недостижимыми одновременно.

«Забери меня, милая мама»: маленькие, беззащитные и брошенные герои

Среди типажей лирических появляется череда маленьких, беззащитных, часто обиженных судьбою персонажей, чья участь незавидна и должна вызывать безусловное сочувствие. Классическим героем подобного рода стал «Беспризорник» группы Hi-Fi. Еще один странствующий персонаж, покинувший дом ради призрачного счастья («Убежал я из дома / Бродить по сказочным мирам»), который то ли стремится вернуться обратно («Я прошу, забери меня, мама, / С улиц городских обратно домой»), то ли ищет смерти («Где ты, мой ангел-хранитель, / Возьми, если сможешь, меня к небесам»). Неопределенность, подвешенность его нынешнего положения усилена рядом страдательных метафор – раненая птица, усталый огонь, беспризорная тоска. Герою только и остается, что верить в неосуществимую мечту – что его кто-то заберет и приютит («А я на улице опять. / И за плечом спит мой ангел, / Я не желаю погибать»).

Тема слишком быстрого и оттого драматичного взросления звучит и в хите группы «Иванушки International» «Кукла». Его сюжет строится вокруг незавидной судьбы куклы – другого маленького, брошенного персонажа, оказавшегося никому не нужным («Весь день ты ждешь, / А хозяйка где-то с рыжим»). Игрушка подразумевается одушевленным существом («у куклы слезы на глазах») и становится символом прощания с детством. Бесчисленное количество имен («Кукла Маша, кукла Миша, кукла Саша и Ариша») представляет происходящее взросление как типичную ситуацию, неминуемый этап жизни. Но песня подспудно намекает на то, что брошенными «куклами» вскоре станут сами хозяйки, которых и утешают сладким шепотом солисты бойз-бенда («Кукла Маша, не плачь, / Кукла Даша, не плачь, не плачь, не плачь»). В результате жалость к кукле сливается с жалостью к судьбе ее хозяйки, пусть формально и предстающей в рамках сюжета счастливой влюбленной.

Схожая подмена объекта сочувствия встречается в песне «Крошка моя» группы «Руки вверх». Лирический герой – солдат срочной службы, который с нетерпением ждет письма от своей возлюбленной, сомневаясь в ее верности («Нет, нет ни строчки от тебя, ни словечка от тебя, / Зря поверил я твоим признаниям»). Однако в сюжете проскальзывает любопытная инверсия. Казалось бы, «крошка моя» – аналог английского baby, ласковое обращение к девушке, которую воспринимают как маленького ребенка, то есть как объект заботы и безусловной симпатии. Но беззащитным, психологически уязвимым оказывается сам лирический герой, умоляющий свою пассию вспомнить о нем («Ты обещала написать, обещала рассказать / Как живешь, как тебе там сложно»). Немалую роль в возникающем эффекте сочувствия играет образ солиста Сергея Жукова – приторно симпатичного мальчика с полудетским тембром голоса. В итоге «крошкой» оказывается солдат – герой, который, по идее, должен быть олицетворением мужественности, но, проявляя свою слабость, вызывает невольное сострадание.

У всех этих героев – «Беспризорника», «Куклы», «Крошки»-солдата – авторы песен обнаруживают очень уязвимое, человеческое нутро, которое они скрывают кто за хулиганской бесшабашностью, кто за фабричной пластмассой, а кто за военной униформой. Все герои на самом деле оказываются маленькими (малолетними), доверчивыми и, увы, обреченными на разочарования. Благодаря такой амбивалентности – несоответствия непроницаемой внешности буре разыгрывающихся внутри персонажей эмоций – у них возникает объем, они выглядят психологически интересными и небанальными. Более того, они становятся героями целого поколения, которое маскировало свою наивность за эпатажем нахлынувшей свободы, прятало потерянность за броскими рекламными слоганами, словом, старательно примеривало чужие образы и роли. Такие песни недаром становились хитами, так как маленькие, беззащитные герои выступали бессознательным альтер эго для представителей большого и часто жестокого мира.

Нередко таких персонажей замещали животные, чья судьба прочитывалась в иносказательном духе. Так, овечка в одноименной песне Алены Свиридовой выступала символом бессловесной влюбленности и нерешительности лирической героини («Я не скажу ни слова, лишь в глаза взгляну тебе снова, / Замру, вздохну, опять замру, сама себе тихо скажу: / „Ах, ты, бедная овечка, / Что же бьется так сердечко“»). Снегири в одноименной песне «Иванушек International» становились олицетворением безропотной жертвенности, иррациональной самоотверженности лирической героини («Снегири-герои, погляди, / Словно капля крови на груди, / Но в каком невидимом бою ранены они / За мечту свою, за любовь свою»). Так, хрестоматийный сюжет расставания приобретал ауру «высокой» трагедии.

Но, пожалуй, самым противоречивым и оттого эффектным тотемным героем стала бабочка в песне Валерия Меладзе «Самба белого мотылька». Вновь возникает инверсия, только в обратную сторону: в данном случае, казалось бы, беззащитная и обреченная на гибель бабочка выступает в роли расчетливой покорительницы мужских сердец («Ты так любила яркие цветы, / Что по ним как бабочка порхала, / И, даря поклонникам мечты, / Сердца никому не обещала»). Лирическая героиня, подобно танцующему над пламенем мотыльку, сознательно идет по дороге недолгой, но наполненной сильными эмоциями жизни («Самба белого мотылька / У открытого огонька, / Как бы тонкие крылышки не опалить. / Лучше мало, да без тоски / Жить, как белые мотыльки»). А песня ставит экзистенциальный вопрос: что важнее в жизни – ее длина или динамизм? Музыка пряными ритмами и роскошной, мощной аранжировкой с медными духовыми в припеве однозначно отвечает, что краткость жизни сполна искупается ее яркостью. Шлягер о, казалось бы, сугубо личной драме