Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу

Скрипнул стул, и мне на плечо легла рука, легкая, словно сел комарик:

– Долли ела тартар у нас на прошлой неделе, помнишь, Долли? – сказала Вита. Она стояла так близко, что ее дыхание колыхало мои волосы. Потом она ответила на мой незаданный вопрос, прочитав мои мысли; я бы не стала спрашивать вслух, но она догадалась. – Ты была на работе, Сандей.

Долли как ни в чем не бывало кивнула.

– Да. На самом деле вкусно. Из всего, что готовит Ролс, это мое любимое, – она улыбнулась Вите и покачала головой. – Она не станет есть. Он был прав.

Тут я представила, как Вита, Ролло и Долли сидят в столовой соседского дома, едят это странное блюдо и обсуждают мой вероятный отказ его попробовать. Играет любимая классическая музыка Виты; на тарелках с серебряной каемочкой лежит желтково-мясная смесь. Красная с желтыми прожилками. Я положила свой фарш и желток обратно в супницу Виты и смыла с тарелки следы крови. Казалось, такое могли есть только первобытные люди. Я никак не могла понять, как наши соседи, которые регулярно бывали в лучших лондонских ресторанах и даже дома питались как искушенные ресторанные критики, могли есть сырое мясо. Вита, например, ненавидела сырые яйца и при этом ела сырой фарш – как? Я смыла с тарелки кровь, а Вита и Долли тем временем уминали тартар.

– Ролс поехал в город на день рождения. А я сказала: нет уж, дорогой, поезжай один, я теперь деревенская женушка. Правда, Долл? Так и сказала: я теперь деревенская женушка!

Деревенская жо-о-онушка, повторила я про себя, отстукивая ритм по столу. Вита с Долли многозначительно переглянулись, как дети, довольные своей шалостью, и Вита повторила:

– Правда, Долл?

– Ага, – согласилась Долли и, подражая серьезному тону Виты, повторила за ней, но неправильно расставила акценты: – Я – деревенская женушка! Он обалдел, – она повернулась ко мне и проговорила медленно, словно сообщая важный факт: – Он сказал: но без тебя и праздник не праздник, Ви.

После того, как они доели свою кровавую закуску, мы стали есть рыбу в молоке на цветных пластиковых подносах перед телевизором, где показывали наш любимый сериал. Долли рассказала Вите про героиню, которая все время ссылалась на своего папу, который «не позволил бы такого в своем доме»; та согласилась, что это очень смешно, и вскоре уже цитировала нам эту знаменитую фразу по поводу и без повода, хотя у нее не получалось в точности подражать задумчивому голосу дочери, в отличие от Долли, у которой и подбородок дрожал, как надо, и даже слезы стояли в глазах. Иногда, даже если мы смеялись, мне инстинктивно хотелось протянуть руку и утешить дочь, когда она играла эту роль. Долли убедительно передразнивала то одного, то другого героя, легко переключаясь между ними, как викторианский медиум, ведущий свое хитрое циничное представление, скрывая реквизит под кружевной скатертью. Ее представление пришлось бы по вкусу убитым горем родителям; она знала, что те хотели услышать и сумела бы изобразить серьезность и выдать за правду любую чушь.

Но Вита не смогла бы достоверно изобразить дочь строгого отца, потому что не могла перестать быть собой. Когда она сквозь смех повторяла: «Папа не допустил бы такого в своем доме», не верилось, что она стала бы подчиняться чьим-то правилам или пытаться соответствовать приличиям, поэтому слова ее звучали комично лишь в силу явного диссонанса.

По субботам мы втроем взяли обыкновение ужинать в моем доме, пока Ролло сидел в пабе «с ребятами». Среди «ребят» обычно были Эдвард Тэйлор, владелец крупнейшего отеля в нашем городе, агент по недвижимости с хорошими связями в нужных кругах и члены городского совета, в том числе участники комитета по городскому планированию. Я знала, кто бывал на этих ужинах, потому что, поужинав со мной, Вита и Долли шли в паб выпить с Ролло и «ребятами», хотя никогда там не ели.

Вита заверила меня, что Долли всегда пила только лимонад, а «ребята» не стремились вступать с ними в разговор. Вита объяснила, что Долли скрашивала ей эти скучные вечера, как будто забота о ее, Виты, благополучии являлась для всех нас главнейшим приоритетом. Ролло же радовался их присутствию, потому что с Витой всегда было лучше, чем без нее. Меня они не приглашали, да я и не рвалась.

Однажды в пятницу мы вчетвером сидели за столом у соседей и ели десерт, и я краем уха услышала, как Долли с Витой обсуждают завтрашнюю поездку в «Лейквью».

– Но разве ты не будешь завтра здесь работать? – спросила я Долли. – И зачем тебе туда ехать?

Не успела дочь открыть рот, как Вита ответила за нее:

– Доллз так все организовала, что справляется за пару часов. И у нее хороший вкус в интерьерах, скажи, Сандей?

– Нет, – ответила я. – Ее не интересуют дома. И интерьеры. Правда же, Долли? – я нарочно акцентировала ее имя: не хотела, чтобы дочь стала Доллз и носила прозвище, придуманное для нее Витой. Вита всех называла по-своему – Ролс, Жена.

Долли ела яблочный пирог и молчала, продолжая решительно отламывать от него маленькие кусочки. Она слегка хмурилась, опускала брови, и на лбу ее залегли маленькие морщинки. Она указала вилкой на пирог, словно извиняясь, что не может говорить.

Вита продолжала:

– Мы хотим, чтобы она помогла нам с «Лейквью». Сложно продумывать новый дизайн интерьеров, пока в здании еще живут люди. А там так много детей и старой мебели, – при слове «детей» она вздернула свою короткую верхнюю губу, обнажив зубы. Смотревшая на нее Долли сделала такое же выражение лица, как будто они одновременно учуяли один и тот же неприятный запах. – Это кошмар! Я берусь лишь потому, что Ролс влюбился в это здание.

Ролло ее прервал:

– Квини. Оно и вправду великолепное. Великолепное. А когда мы закончим, станет просто невероятным.

Она словно его не слышала и смотрела только на меня; ее лицо ожесточилось:

– Он предложил городскому совету намного больше, чем этот интернат на самом деле стоит. Потому что хочет, чтобы детям нашли новое место, более подходящее. Более практичное. Мы такие счастливчики, Сандей, – она обвела рукой стол и нас четверых, будто мы были одной семьей, жили в одном доме и вели одинаковый образ жизни. – Мы не понимаем, как нам повезло, – ее тон был натянутым и каким-то чужим.

Ролло встал за плечом жены и налил ей вина, слегка коснувшись ее спины.

– И все же я не понимаю. Какой вам прок