Впереди — Днепр! - Илья Маркин

Взбешенный таким отпором, Гаркуша хотел что-то выкрикнуть, но лейтенант Дробышев строго взглянул на него и махнул флажком.

— Ну, вояка, — на прощанье крикнул танкист, — прячь душу за голенище, а то без смерти на тот свет улетит.

— Давай, давай, вобла копченая, — пробормотал Гаркуша и грузно полез собирать свои болванки.

Во второй заход танк двинулся еще быстрее. Намереваясь первым же броском сразить его, Гаркуша схватил болванку, злобно сжал губы и, упираясь ногой в ступеньки траншеи, выполз на бруствер.

— Гаркуша убит, — крикнул Дробышев.

— Як так убит? — огрызнулся Гаркуша.

— Пулей танкового пулемета, — спокойно ответил лейтенант и строго приказал:

— Укрыться!

Гаркуша, кряхтя, сполз в траншею и тайком от лейтенанта погрозил танкистам волосатым кулаком.

Или отвлеченные выходкой Гаркуши, или от волнения Алеша и Ашот опять побросали свои болванки раньше, чем танк приблизился к траншее. Дробышев резко махнул флажком, и танк вернулся на третий заход.

Опустив глаза и от стыда боясь поднять голову, Алеша собрал болванки и расслабленной походкой вернулся на свое место. Весь интерес к тому, что происходило, совершенно пропал, и он равнодушно смотрел на унылый бугор, за которым скрылся танк. Ему захотелось, чтобы с танком случилось что-нибудь, и он не смог бы вновь двинуться к траншее, так противно шлепая гусеницами и ревя мотором.

— Самое главное в бою — выдержка, спокойствие, — прервал его оцепенение неторопливый голос лейтенанта. — Поспешность, один опрометчивый поступок могут стоить жизни.

«А вы-то откуда знаете, тоже на фронте, говорят, совсем недавно», — неприязненно подумал Алеша и, взглянув на лейтенанта, густо покраснел. На четко облегавшей грудь гимнастерке Дробышева блестел на солнце новенький орден Красного Знамени. Алеша вспомнил, что Дробышев и Чалый были награждены орденами за подвиг под Воронежем, где они вдвоем подавили четыре фашистских пулемета и спасли от гибели целый батальон.

— Гранаты бросать нельзя бессмысленно, — встав между Алешей и Ашотом, вполголоса говорил Дробышев. — Нужно выбрать место, куда вы сможете добросить гранату и ждать. Как подойдет к этому месту танк, тогда и бросайте. Мы же с вами отрабатывали это на фанерном макете, так что же вы сейчас спешите, бросаете преждевременно?

«И в самом деле отрабатывали, — мысленно ахнул Алеша, и все вокруг сразу посветлело. — Нужно выбрать точку прицеливания и ждать. Так это же проще простого. Мои гранаты падали вон там, у той ямки с кустом полыни, значит, и бросать нужно, когда танк подойдет к этой ямке. Это будет наверняка».

Он стиснул болванку в руках, весь напрягся и, совсем не слыша грохота вынырнувшего танка, всем телом подался вперед.

— Спокойно, спокойно, — как сквозь сон, доносился тихий голос лейтенанта. — Не спешить, помнить, что промах — гибель, нужно бить точно, без промаха.

«Ударю, не промажу! — не сводя взгляда с наползавшего танка и сизого куста полыни, беззвучно шептал Алеша. — Гранатой остановлю, а бутылкой подожгу».

Руки все так же мелко вздрагивали и невольно тянулись назад, но Алеша, стиснув зубы, пересилил себя, выждал и со всей силой метнул болванку, когда танк правой гусеницей почти наехал на куст полыни. Он отчетливо видел, как, мелькнув в воздухе, прямо на гусеницу упала его болванка, как под второй гусеницей и рядом с ней легли еще две гранаты, брошенные Гаркушей и Ашотом. Словно пораженный в самом деле, танк резко остановился, и на его броню упали еще три болванки. Только через секунду Алеша сообразил, что одна из трех болванок была его условная бутылка с горючей смесью.

— А-а-а-а! Бензин с керосином, — махая третьей уцелевшей болванкой, кричал Гаркуша. — Угомонился. Ну, двинься только, двинься, у нас боезапаса вдосталь!

Курносый танкист высунулся из башни и опять задиристо прокричал:

— Представление еще не окончено. Сейчас утюжить будем, держись, пехота!

— Не икри, не икри! — парировал Гаркуша. — Сам нос не расквась, барабулька чумазая!

В новый заход танк ринулся на огромной скорости, вздымая клубы пыли и грозно ревя мотором. Но сколь ни стремителен был его натиск, весь расчет Чалого еще метрах в сорока от траншеи забросал его болванками, а уж совсем близко ударил условными зажигательными бутылками, и, лишь когда тяжелая машина, сотрясая землю, надвинулась на траншею, Алеша и Ашот, не выдержав напряжения, упали на дно, ничего не видя, что делалось над ними. Гаркуша и Чалый только пригнулись, и когда танк промелькнул над траншеей, послали ему вслед еще по одной болванке.

— Молодцы! — вдохновенно прокричал Дробышев. — Так и надо действовать! Отлично!

Ошеломленный и запорошенный землей, Алеша приподнялся и никак не мог понять, к кому относились слова лейтенанта. Лишь взглянув на довольное, расплывшееся в улыбке лицо Гаркуши, он понял что похвала взводного командира относилась к нему и, видимо, к сержанту, который невозмутимо смотрел, как невдалеке танк развертывался для нового захода.

— Пропустить танк через траншею, бить в моторную часть! — скомандовал лейтенант.

Пропустить — значит укрыться в траншее, а потом ударить, — вспомнил прошлые занятия Алеша. — Это делают, когда танков много, а пехота от них отстала и их нужно разъединить, а потом бить по отдельности».

Это мгновенное воспоминание того, что учили и отрабатывали раньше, вернуло ему прежнюю уверенность. Весь сжавшись, казалось, в один комок, он слезящимися глазами неотрывно смотрел на стремительно наползавший танк. Алеша инстинктивно вжал голову в плечи, пригнулся, когда танк уже почти наполз на траншею и, совсем оглохший от рева и грохота, распрямился и, отчетливо видя зад танка, что было сил метнул в него одну за другой все три болванки.

— Есть, товарищ лейтенант, есть! — закричал Алеша, увидев, как его болванки упали точно на сетку, прикрывавшую мотор.

— Замечательно! — так же взволнованно и по-мальчишески гордо воскликнул взводный. — И вы, Карапетян, действовали чудесно! Вот так и в бою нужно! Тогда никакие «тигры» и «пантеры» не страшны.

Еще дважды танк на полной скорости перескакивал траншею, и теперь уже не цепенея, не врастая в землю, Алеша встречал и провожал его точными ударами болванок.

— Выползай, браток, из своей раковины, — крикнул Гаркуша вылезавшему из башни курносому танкисту. — Покурим, побалакаем. Землячок, может?

— Конечно, землячок, — весело отозвался танкист. — Ты сам-то откуда родом?

— Одессит коренной, — стукнул Гаркуша кулаком в свою эффектно выпяченную грудь.

— Точно, земляки! — важно подтвердил танкист. — Ты одессит, а я пензенский.

— Тю, — разочарованно протянул Гаркуша. — У вас там в Пензе и курице утонуть негде, а у нас простор черноморский. Ну, ладно, все равно на одной земле родились, — снисходительно уступил он. — Давай знакомиться, что ли, коль ты меня в землю втоптал, а я тебя пять раз подбил и трижды сжег. Наводчик станкового пулемета, — приосанясь, важно протянул он руку, — рядовой Гаркуша Потап Потапович.

— Командир танка, — встряхнув руку Гаркуши, в тон ему ответил танкист, — гвардии лейтенант Малышев Антон Андреевич.

От неожиданности Гаркуша попятился, выдергивая свою руку из руки лейтенанта, потом вдруг озорно улыбнулся, взмахнул свободной рукой и по своему обыкновению задористо воскликнул:

— Ах! Рядовой, лейтенант — все равно бойцы одной армии!

— Верно, пулеметчик, — в ответ хлопнул его рукой по плечу танкист. — Не в званиях дело, а в умении фрицев бить наповал. А бить, видать, ты мастак, чуть мне башню своей болванкой не разворотил. Кройте так же фрица, чтобы, как говорят, и дух из него вон, и кишки на телефон.

— Уж будьте уверены, промаху не будет! — важно заверил Гаркуша. — Мы этих «тигров» и «пантер», как котят, передушим и в землю вобьем на веки вечные!

Глава восемнадцатая

Возвращаясь с Ниной из Орла, Васильцов сразу же заметил необычные изменения в партизанском лагере. Наружные посты наблюдения и охрана стояли не как всегда в глубине леса у просек и полян, а были выдвинуты далеко вперед, на опушку и к самому большаку. От этих постов до оврагов, где ютились землянки партизан, то и дело встречались секреты, дополнительные посты, парные патрули, которые раньше если и назначались, то лишь по ночам и в случаях серьезной опасности. Да и сам лагерь был совершенно неузнаваем. Из землянки в землянку сновали партизаны, женщины и дети, одетые по-дорожному, с узлами, свертками и явно чем-то встревоженные. В самой глубине на поляне виднелись запряженные в сани лошади, двумя кучками грудились уцелевшие коровы и овцы, в разных местах отчаянно визжали свиньи.

В распахнутом полушубке и надвинутой почти на глаза лохматой шапке Перегудов, резко жестикулируя руками, что-то настойчиво втолковывал окружившим его партизанам. Увидев подходивших Васильцова и Нину, смолк и торопливо пошел им навстречу.