Впереди — Днепр! - Илья Маркин

Из рощицы, там, где проходила «обкатка», доносилось приглушенное урчание моторов, легкий скрежет гусениц, неясные людские голоса. И эти мягкие, приглушенные звуки, и высветленная синь полуденного неба, и неуловимое дыхание весны унесли Алешу далеко-далеко, в самые глубины не столь отдаленного детства, когда он подолгу вот так же беззаботно лежал на берегу Оки и слушал песни жаворонков. Сейчас в этом весеннем небе жаворонков почему-то не было, хотя по времени они уже давно должны прилететь. Он смотрел в разные стороны, прислушивался, но прозрачная синь вверху была пуста.

— Сержант Чалый, расчет на «обкатку», — прокричал чей-то незнакомый и такой не приятный голос.

— Господи боженька, — скоморошничая, взмолился Гаркуша, — избави ты мою душу грешную от терзаний мученических, перенеси ты меня в Одессу зеленокаштанную, в шаланду рыбацкую.

— Прекратить болтовню! — прикрикнул Чалый. — Расчет, становись!

Алеша заметил, что Ашот побледнел, и, видимо, нервничая, кусал обветренные губы.

«Что он переживает? — подумал о друге Алеша. — Ничего страшного. Танк как танк, к тому же нашенский, ни стрелять не будет, ни гусеницами не раздавит. К чему же нервничать».

Думая так об Ашоте, Алеша даже не замечал, что, все ближе подходя к роще, он и сам чувствовал себя совсем не так, как раньше. Он не придавал никакого значения тому, что глаза все пристальнее всматривались в редкое мелколесье, где в сизых клубах дыма виднелись башни танков, что ноги заметно отяжелели и цеплялись то за бугорок, то за камень, скользили на совсем ровном и сухом месте. Явное, уже отчетливо ощутимое волнение охватило его, когда вошли в рощу и он увидел узкие, в разных направлениях перечеркнутые следами гусениц, углубления траншей. Там, как сразу понял он, и сидели солдаты, проходя так называемую «обкатку». На мгновение ему представилось, как в этих хлипких траншеях сидит он сам и на него надвигаются не наши, а вражеские танки, эти самые «тигры», «пантеры», «фердинанды». Но Алеша тут же переборол себя и, распрямив плечи, гордой и красивой, как казалось ему, походкой прошел мимо большой группы офицеров, где заметнее всех выделялись майор Поветкин и старший политрук Лесовых.

У самых траншей расчет остановил почему-то странно бледный лейтенант Дробышев. Он хотел что-то сказать пулеметчикам, но поспешно подошедший командир роты опередил его, и с улыбкой взглянув сначала на Чалого, потом на Гаркушу, Алешу и Ашота, неторопливо проговорил:

— Вот теперь все будет, как на войне, без всяких условностей. И траншеи обычные, и танки настоящие, только болванки деревянные вместо гранат.

Он рассказал, как пойдут на траншею танки, что нужно делать при их подходе и переползании через траншею, вновь повторил, куда выгоднее, удобнее бросать болванки гранат, и строго приказал:

— Только никаких шалостей и глупостей! Делать все так, как я рассказал! Танки будут ходить через траншею до тех пор, пока каждый из вас не попадет болванкой в одно из уязвимых мест. В траншею, бегом!

Эта резкая, отрывистая команда словно подхлестнула Алешу. Он торопливо бежал, то натыкаясь на спину Гаркуши, то отставая от него, и все время в такт бегу твердил неизвестно откуда возникшие слова: «гранатой, бутылкой по танку бей, дрожать и пищать, что куренок, не смей!» Наконец почти у самой траншеи сравнение с куренком показалось ему глупым, и он, отбросив надоевшую фразу, взглянул на песчаный холм, где все так же мирно гудели и курились сизым дымком, видимо, готовые к броску вперед танки.

Бежавший вместе с расчетом Чалого лейтенант Дробышев первым нырнул в траншею и взмахом руки приказал пулеметчикам сделать то же.

Прыгнув вниз, Алеша противогазной сумкой зацепился за выступ обрубленного корня и, освобождаясь, увидел на его толстом срезе прозрачные капли свежего сока. Осторожно, почему-то боясь потревожить их, он пригнул обрубок, высвободил лямку, но неловко повернулся, встряхнул корень, и капли одна за другой крупными слезинками упали на утоптанный песок. Алеша приглушенно вздохнул, вспомнив вдруг старую березу на окраине родного села, на стволе которой каждую весну мальчишки из свежих порубов собирали сок. Это, раньше такое увлекательное занятие, показалось сейчас Алеше варварским и диким. Он снова взглянул на мокрый от сока срез корня и комочком глины залепил его.

— Танки слева, из-за бугра. Гранаты и бутылки — к бою! — звонко прокричал вдруг лейтенант Дробышев. Алеша вздрогнул, недоуменно взглянул на лейтенанта и, мгновенно сообразив, что нужно делать, расстегнул сумку и выложил на бруствер деревянные подобия гранат и бутылок. За изгибами траншеи справа и слева виднелись зеленые макушки касок. Там, видимо, также проходили «обкатку» другие расчеты и отделения.

— Гранатами бить в гусеницы, бутылками — в моторную часть, — тревожным шепотом напоминал Чалый. — Только не психовать, не суетиться, а все делать спокойно, точно, с расчетом.

«Из-за чего психовать и суетиться? — осуждающе подумал Алеша. — Что особенного! Танки, ну и пусть танки, стукнем и — будь здоров!» — сам не замечая, самодовольно повторил он любимое изречение Гаркуши и спокойно, с твердой уверенностью в своих силах, прислонился к стенке траншеи.

— Да где же они, что же не идут? — нетерпеливо пробормотал Ашот.

— Нэ торопись пэрэд батьки в пэкло, — съязвил Гаркуша. — Придуть да як навалются, як начнут гусеницами утюжить, и нибо помэркне.

— Прекратить разговоры! — яростно прикрикнул Чалый.

Гаркуша смиренно потупился и лукаво подмигнул Алеше, неповторимо копируя рассерженного командира расчета. Алеша фыркнул от смеха и вдруг всем телом вздрогнул, прижимаясь к стене траншеи. Неизвестно откуда налетевший шквал звуков задавил все, и только через минуту Алеша понял, что это взревели танковые моторы, воровато оглянулся и, убедясь, что никто не заметил его испуга, неторопливо переложил болванки. Гул моторов постепенно становился ровнее и тише, но вдруг снова взвихрился до предела и послышался металлический лязг гусениц. Не то лейтенант, не то сержант прокричал какую-то команду, но Алеша не расслышал и вопросительно посмотрел на невозмутимо спокойного Гаркушу.

Сержант опять что-то крикнул, и только по движению губ Алеша понял: «Не волноваться! Не спешить!»

«А я и не волнуюсь, — мысленно сказал Алеша, — и спешить не буду. Ударю точно, без промаха».

Едва подумав это, он сразу увидел вынырнувшие из-за желтого бугра три танка. Средний шел прямо на Алешу. Неуловимо быстро мелькали его отполированные гусеницы. Черный кружок поднятой пушки угрожающе перемещался то вправо, то влево. Серая, с темными пятнами броня холодно отблескивала под лучами солнца. Вся тяжелая, сотрясающая землю громадина шла, казалось, с невероятной скоростью. Алеша пытался сообразить, сколько же пройдет времени, пока танк приблизится к траншее, но рука сама по себе потянулась к болванке, сжала ее и, взмахнув, опустилась. Болванка бессильно шлепнулась почти на самом бруствере траншеи. Еще не поняв, какая грозила опасность, если бы вместо деревянной болванки была настоящая граната, Алеша схватил вторую болванку, потом третью и метнул их, казалось ему, в самый танк. Но когда болванки упали на землю, то до танка было еще метров сто. От горечи и обиды Алеша чуть не закричал, встряхнул пустую гранатную сумку и рывком склонился к Ашоту, надеясь взять у него болванку. Но тот, так же расшвыряв весь запас, растерянно опустил руки и пугливо осматривался по сторонам. Израсходовал свои болванки и Гаркуша. Только один Чалый, пригнувшись, как перед стремительным прыжком, держал по болванке в каждой руке.

Лейтенант Дробышев взмахнул красным флажком, и танк, подойдя к траншее, остановился.

— Эй, матушка-пехота, — высовываясь из люка, прокричал курносый танкист в неуклюжем шлеме, — что мажешь. Ни одной гранатки не добросили. Если так воевать будете, фрицы вас, как курят, передавят.

— Не форси, сазан пробензиненный. Ты иди-ка вот сядь, а я на тебя поеду, — с перекошенным от злости лицом, отругивался Гаркуша. — Герой против деревяшек, а ты вот пошуткуй, как я настоящую возьму.

— Давай попробуем, — отпарировал невозмутимый танкист. — Только раньше письмо прощальное своей милахе накатай. Да по-честному все пропиши: «Погиб, мол, я дурья башка, из-за неумения гранаты швырять, подыскивай другого себе, который половчее да языком поспокойнее».

Взбешенный таким отпором, Гаркуша хотел что-то выкрикнуть, но лейтенант Дробышев строго взглянул на него и махнул флажком.

— Ну, вояка, — на прощанье крикнул танкист, — прячь душу за голенище, а то без смерти на тот свет улетит.

— Давай, давай, вобла копченая, — пробормотал Гаркуша и грузно полез собирать свои болванки.

Во второй заход танк двинулся еще быстрее. Намереваясь первым же броском сразить его, Гаркуша схватил болванку, злобно сжал губы и, упираясь ногой в ступеньки траншеи, выполз на бруствер.