Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

сказала о том, что я поступаю подло по отношению к Ирке? Возможно, это бы и взошло! Как можно спасти достоинство, совершая подлость? Я уж не говорю про стихи! Стихи – это брызги крови, хлещущей из души! Подлая душа не кровоточит. Она разлагается.

– Если бы я это сказала, ты бы мне не поверила, – возразила Таня, – даже самой себе ты сейчас не веришь. Правильно делаешь. Ты бы не согласилась убить стихи, если бы Серёжа, который сперва на этом настаивал, был тебе безразличен. А уж когда он тебе сказал, что всё берёт на себя, ты вбила себе в башку, что он – твой спаситель. Всему виной – порыв страсти. А страсть – не подлость. Ирочка сможет тебя простить, особенно если всё окончится плохо. Так вот надейся на то, что всё плохо кончится.

– Танька, Танька! – вскричала Рита, – ты – чудо! Знай: я люблю тебя почти так же сильно, как Светку. Помни об этом, если со мной что-нибудь случится! Ты ведь мне веришь?

Танечке почему-то стало смешно.

– У меня есть свойство верить во всё ужасное. И я верю. Впрочем, моё к тебе отношение также, можно сказать, граничит с экстримом.

– Тогда, пожалуйста, заплати за меня, – попросила Рита, вставая, – я совершенно не при деньгах.

– Ты сильно спешишь? Может, прогуляемся по Арбату?

– Арбата нет, – возразила Рита, – он уничтожен. И мне пора.

Щёлкнув Таню по лбу, она направилась к выходу. За столом у окна остался один Мефодий. Он продолжал таращить глаза на Таню, хоть та сидела к нему спиной. Минуя его, Рита ненадолго остановилась, чтоб наклониться и прошептать:

– Она тебя ждёт! Дорогой ликёр закажи – растает.

– Так ведь она за рулём, – возразил молоденький журналист.

– Если она вспомнит об этом после того, как понюхает эквадорский ликёр, я – жопа с ушами! Потом домой её отвезёшь, да там и останешься.

Нерешительность на лице Мефодия стала более выразительной. Обернувшись уже за дверью, Рита увидела, как он спрашивает о чём-то официантку.

Было два часа дня. Спустившись на улицу, Рита по подземному переходу прошла под Новым Арбатом, и переулками, мимо Старого, зашагала в сторону Гоголевского. Она не смотрела по сторонам. Арбат без души, которую воплощали сотни её приятелей, создававших картины, музыку, сувенирное изобилие и иллюзию превосходства маленькой пьяной грусти над бесконечным парадом, Арбат убитый и размалёванный был ей мерзок, как лицо друга, который предал её.

Глава тринадцатая

Дома была Женька. Она сидела на кухне, выдёргивая из струн несчастной гитары что-то похожее на стенания провалившейся в прорубь кошки. Увидев Риту, мучительница гитары, кошки и проруби улыбнулась.

– Как у тебя дела? – спросила у неё Рита из своей комнаты, переодеваясь в джинсы и свитер.

– Нормально. Как у тебя?

– Тоже ничего. В деревню сейчас поеду.

– Ого! Надолго?

– На одну ночь.

– А яблочек привезёшь?

– Чтобы ты себе ещё барабан купила? В жопу иди!

Женька промолчала. Надев джинсовую куртку и рассовав по карманам ксивы с деньгами, Рита пошла на кухню, чтобы попить чайку. Идя по прихожей, она опять обратила внимание на пиджак, лежавший на прежнем месте. Женька не унималась.

– Хочешь, я тебе педагога хорошего подгоню? – предложила Рита, делая себе чай.

– Да ну тебя на фиг! В колледже задолбали эти козлы! Или это тёлка?

– Девчонка, на пять лет младше меня. Она, вообще, скрипачка, однако и на гитаре круто играет.

– Если забесплатно, то я подумаю.

Рита даже не знала, что и сказать. Наполнив большую кружку, она уселась. Женька вдруг заиграла гораздо лучше. Бесхитростный рок-н-ролл Риту впечатлил.

– Ого! – сказала она, руками и туловищем проделав несколько соответствующих движений, – вот это было недурно!

– А, ну её! Задолбала.

Поставив гитару в угол, Женька зевнула, бросила взгляд на тарелку с пряниками, стоявшую перед нею, и съела один из них. Потом вдруг спросила:

– Зачем мне преподаватель? Ты ведь отлично знаешь, что я могу нормально играть! Ты слышала вроде, как я играю. Просто решила меня позлить?

– Я просто решила – ты иногда притворяешься, что умеешь играть.

– Как это возможно?

– Женечка! Про таких, как ты, говорят: если эта дрянь утонет в реке – надо искать труп выше по течению, а не ниже.

– Да ты меня оскорблять уже задолбала! – взбесилась Женька, – что я такого сделала? Почему меня все считают какой-то тварью?

– А почему пиджак до сих пор лежит здесь, на тумбочке? На хера я его купила? Чтоб он просто так валялся? Думаешь, мне приятно видеть такое?

Женька растерянно заморгала.

– Пиджак?

– Пиджак, твою мать, пиджак! Ты можешь мне объяснить, почему ты его не даришь своему парню?

– Да, я могу это объяснить.

– Ну, так объясни!

Медленно сожрав ещё один пряник, Женька подумала, почесала ногу и объяснила:

– Да не идут ему пиджаки! Лицо у него совсем не для пиджака! Профессор он, что ли? Кстати, очки вот ему пошли бы. А пиджак – нет.

– Ну а почему ты мне не сказала об этом раньше, как только я предложила купить пиджак?

– Откуда я знаю? Я ничего не помню! Отстань, отстань, ненормальная! Ты тогда по карманам лазила, и я думала лишь об этом!

Схватив гитару, Женька умчалась в комнату. Развалившись там на диване, она опять засунула кошку в прорубь. Слушать такое было уже немыслимо.

– Женька! – крикнула Рита, – я сейчас на Арбатской купила диск "Ace of Base ". Пятьдесят хитов. Представляешь – я под один из них много лет назад лишилась невинности! Если хочешь, оставлю тебе послушать.

Женька, садистским образом топя кошку, грубо ответила, что не хочет слушать старьё, даже если именно под него какую-то проститутку в первый раз трахнули. Обжигаясь, Рита допила чай и выбежала на улицу. Её "Форд" стоял около подъезда. Открыв капот, Рита посмотрела уровень масла и охлаждающей жидкости. И того, и другого пришлось добавить. На всякий случай подзатянув хомуты с помощью отвёртки, которую прежний владелец "Форда" забыл в багажнике, Рита эту отвёртку сунула под сиденье. С некоторой тревогой она завела мотор, который жрал масло сверх всякой меры. Удостоверившись в том, что он, несмотря на это, работает идеально, вставила в магнитолу купленный на Арбатской диск и пустилась в путь.

Время приближалось к пяти. МКАД летел со свистом. Уже достигнув по нему Ленинского проспекта, Рита, заворожённая музыкой своей юности, начала ощущать лёгкий дискомфорт от того, что синий "Лэнд Ровер", следовавший за ней почти от самого дома, всё продолжал маячить в салонном зеркале. А когда он свернул за ней и на Симферопольское шоссе, лёгкий дискомфорт перерос в сильную тревогу. Пользуясь малой плотностью трафика, Рита разогналась почти до двухсот. "Лэнд Ровер" не отставал. Вместе повернули на Серпухов.

К железнодорожному переезду была длиннющая очередь, и машины стояли. "Лэнд Ровер" остановился прямо за "Фордом". Переложив отвёртку с пола на пассажирское кресло, Рита убавила громкость музыки, и, достав телефон, позвонила Ирке.

– Да, – ответила та откуда-то