Последняя шутка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

и обнаружив гораздо больше портретов автора с его кошками, чем стихов, что книге пошло на пользу, поскольку кошки были милы, Рита прочла вслух одно из стихотворений:

Где бы мне найти таких друзей,

Чтобы с ними можно было смело

На войну, в походы и в музей,

И доверить им любое дело?

– Вот это круть! – чуть не захлебнулась восторгом Таня, – а ну, дай заценить фотки! Сколько ей лет-то, этой воительнице? Двенадцать?

– Явно тринадцать! Плюс-минус сорок. Скорее, плюс.

– Охереть! Войне все возрасты покорны. Ой, ой, какие лапулечки!

– Пойдём прозу теперь посмотрим, – ставя книгу на полочку, предложила Рита, – мне кажется, мы должны обнаружить нечто достойное.

– Слушай, Ритка! Если бы меня трахнул красавчик на "Гелендвагене", я бы тоже часок-другой смотрела на мир сквозь розовые очки. Но меня никто сегодня не трахал! Я очень злая! Я хочу жрать! Пошли поедим.

– Тебе лишь бы жрать! Нет бы насладиться духовной пищей! Да уж пошли, чёрт с тобой.

Кафе находилось в соседнем здании, на втором этаже. Оно было очень милым. Но, обнаружив за столиком у окна коллег по эфиру – Ирочку, Олечку и Мефодия, помогавшего на эфирах спортивным и автомобильным обозревателям, Танечка прошептала десятка два бранных слов. Коллеги призвали её и Риту к ним присоединиться. Две книгочейки решительно отказались и разместились как можно дальше от них, ибо разговор предстоял серьёзный. Употреблять алкоголь им было нельзя – Танечка была за рулём, а Рита планировала поездку.

– Я буду суп, – сказала последняя, пролистав меню с большим интересом, чем том стихов воинствующей кошатницы, – суп грибной, с белыми грибами. Картошку с мясом. Кофе. И всё.

– Кофе вам какой? – спросила официантка.

– Такой, чтобы у меня в глазах почернело! Я хочу спать, а спать ещё сутки будет нельзя.

– А мне – салат с курицей, – попросила рыжая журналистка, – и капучино. И круассан.

Чётко повторив все пункты заказа, официантка ушла. Таня вдруг заметила, что Мефодий на неё смотрит. Он уже целый год на неё смотрел. Это раздражало.

– Давай махнёмся местами, – вздохнула Танечка, – не хочу сидеть к ним лицом!

Рита обернулась, и ей всё стало понятно.

– Ты ведь хотела, чтобы тебя натянул красавчик, – издеванулась она, когда пересели, – он, судя по глазам, снимает с тебя трусы. Чем ты недовольна?

– Тем, что невовремя он снимает с меня трусы! У меня вскочил прыщ на заднице. Давай к делу, Риточка, перейдём.

Рита закурила. Администратор, тотчас приблизившись, попросил её соблюдать закон о полном запрете курения в ресторанах. Поскольку спорить тут было не о чем, Рита спорить не стала и отдала сигарету администратору. Тот ушёл. Всё же нужно было переходить к разговору. Подумав, с чего начать, Рита рассказала об утреннем происшествии, о беседе с Батрыкиным и о том, что ей после этого рассказал Серёжа. Тут принесли заказ. В процессе еды Танечка прослушала запись, сделанную в машине после того, как Рита прочла Серёже и Ирке свои стихи.

– Я кончу сейчас без мальчика, – пробубнила радиожурналистка с набитым ртом, когда запись кончилась, – это нечто! Тебе самой не смешно?

– Немножко смешно.

– Хорошо, хоть так. Нечасто приходится слышать мразь, которая упивается своей сущностью! Ты заметила, как красиво он увильнул от вопроса Ирки про опухоль?

– Я заметила, – проронила Рита, дохлебав суп, – только почему ты мразью его считаешь? Да, это сын своего отца до мозга костей, однако ведь в нём другое возобладало! Он безраздельно встал на мою позицию, понимая, как велик риск. Он спас мою жизнь. Он спас моё творчество. Он…

– Отодрал тебя, как кобылу, – ввернула Таня остренькое словцо, утерев салфеточкой ротик, – и это – самое главное. Разве нет?

Рита промолчала. Картошка с мясом пошла в неё, как сугроб с дороги в снегоуборочную машину.

– Я правильно понимаю, что ты решила забыть всю эту историю с казино? – продолжала Танечка.

– Да, конечно! Как я могу угрожать отставкой, если не уголовным делом отцу того, кто спас мою жизнь, моё творчество и, как вы изволили выразиться, Татьяна Владимировна, отодрал меня как кобылу? Ты бы смогла?

– А почему нет? Я насквозь продажна. Разве тебе об этом не говорили умные люди?

– Умные – нет. Мудаки одни говорили.

– Ну, хорошо. Отвечаю. Нет, не смогла бы я. Я – животное, как и ты.

Танечка пила капучино с таким лицом, что хотелось выбить из её рук стакан, вскочить и уйти, чтобы эту рожу не видеть. Но вместо этого пришлось думать, как подлизаться к рыжей ехидне. Рита решила спросить у неё об общей знакомой.

– Как Верка там?

– Хорошо. Играет на скрипке.

– Всё в том же театре?

– Да. Слушай, Ритка! Скажи, пожалуйста, честно: когда наш общий друг Бликов подвёл нас к выводу, что Цветаева – это бог, ты богом себя сочла?

Рита улыбнулась и положила вилку в уже пустую тарелку.

– Да. Я встречаюсь с мёртвыми, как Цветаева и Христос. Я пишу стихи, притом гениальные – то есть, абсолютно владею словом, которое и есть Бог, согласно Евангелию. А кто может владеть Богом, кроме самого Бога? Вдобавок, меня никто никогда не любил как женщину, хотя я красива.

– Последнее здесь при чём? – не поняла Танечка.

– Любят душу. Если меня, несмотря ни на что, не любят, а только страстно хотят – значит, у меня души нет. А это – свойства Бога. Он – нечто большее, чем душа, потому что сказано: «Бог есть Дух». Логично?

– В принципе, да.

Рита рассмеялась и начала пить кофе.

– И я тоже так считаю. Но только всё это – чушь. И на твой вопрос, который ты хочешь сейчас задать, я отвечу так: да, у Бога с чёртом ничего общего быть не может. Но я – не Бог. Это просто цепь совпадений. Я – человек. И быть человеком… точнее, чувствовать себя человеком – это гораздо лучше, чем чувствовать себя Богом.

– Я поняла, – улыбнулась Танечка, – генеральский сынок сказал, что он тебя любит, а ты, овца, и уши развесила! Тебе сколько лет-то? Пятнадцать?

– Мне – тридцать пять. И я бы его словам не поверила ни за что. Но есть доказательство.

– Твёрдое?

– Таня, хватит пошлить! Ты прекрасно знаешь, чем он рискует, чтобы спасти то самое дорогое, что у меня осталось – мои стихи и моё достоинство. От меня ведь требуют унижения!

– Хорошо, – согласилась Таня, подумав, – я не готова к такому спору. Если ты полагаешь, что твоё творчество и твоё достоинство могут быть спасены таким образом, у меня нет права влезать с советами и, тем более, отговаривать. Я желаю тебе удачи. Я не иронизирую, Ритка. Если тебе понадобится какая-нибудь моя помощь, я буду счастлива оказаться тебе полезной.

– Как это странно, – проговорила Рита, опять достав сигареты, но не закуривая.

– Что странно?

– Да то, что ты так быстро отстала. Ты ведь упёртая!

– Я не сею там, где не всходит.

– Но почему ты мне не