Кино, вино и домино - Мария Арбатова

Торт нестерпимо пах. Но было неудобно есть в одиночку. Ольга отдала торт Дине как гостинец в больницу Сулейманову. Или как утешение для Золотой Рыбки, поехавшей навещать его.

В автобусе долго молчали по причине страшного перегрева, переедания и перепития. Подняла тему Галя Упырева:

– Егор, не могу не сказать, лично я сгорела со стыда, когда вы с Андреем Николаевым устроили эту мерзость!

– Да мы пошутили, – замялся Егор, хотя было видно, что он протрезвел и ему неловко.

– Есть представление об уважении чувств верующих! Теперь в глазах принимающей стороны мы просто дикари! – поджала губы Галя.

И ведь правильно говорила, просто имела настолько отрицательное поле, что сразу хотелось возразить.

– Понимаю, неполиткорректно! – кивнул Андрей Николаев. – Да, я – грязная свинья! Больше не буду! Но я не знал, что вы, Галя, истая католичка!

– Я – православная! Но мне, как культурному человеку, претит, когда оскверняют храм, – покачала головой Галя.

– Галя, да бросьте вы, не ваша это реплика! И вообще из другого спектакля! – заметил Шиковский.

– А чего ж вы у Мадонны просили? Свои уже не дают? – спросил Андрей Николаев.

– А это совершенно не имеет никакого значения! И вообще, Бог един!

– А наша с Егором религия разрешает исповедь в той форме, которую мы сегодня опробовали. Скажете, это незаконно с точки зрения конституций стран Евросоюза? – наезжал Николаев.

– Андрюха, кончай, – толкнула его в бок кулаком Лиза Золотова.

– А чего кончать? Меня и так достала рублевская вера, а тут они еще и проповедовать начинают! Галя, вы недавно рассказывали, что в храм Гроба Господнего на схождение Благодатного огня ездите в вип-ложу? Или мне почудилось? – напомнил он.

– Какая разница, где стоять, когда снисходит Благодатный огонь? Я тоже всегда бываю там… где Галя! На тех же местах! – не смогла не отметиться Наташа. – Но это ничего не значит для истинно верующего человека!

– Там нет вип-ложи, но там просто места для… для особых верующих… ну, которые внесли много денег на… на благотворительность! – задохнулась Галя Упырева от возмущения.

– А им билеты в отдельную ложу выписывают те, на кого деньги сдали? Или те, кому сдали? Или сам боженька? – продолжал Андрей Николаев.

– Пусть вип-верующая боженьке расскажет, как за юбку со мной ногами дралась! – радостно припомнила Вета. – Пусть про это расскажет своему исповеднику!

– Кончайте базар, – попытался остановить их Ашот Квирикян. – Каждый пишет, как он дышит! Каждый верит, как умеет!

– А вот я не умею, пусть меня Галя научит! Темный я! – Андрей Николаев выпрямился в полный рост, как для выступления, и откинул с лица длинные седые волосы. – Они там, на Рублевке, уже объехали весь мир, покатались на всех яхтах и самолетах, обожрались всех наркотиков, трахнули всех женщин, мужчин, трансвеститов, коз, овец, коз-трансвеститов, овец-трансвеститов… и теперь хотят, чтобы их перло с веры и благотворительности! Так пусть расскажет, как правильно переться с веры?!

– А я не стыжусь своих денег! – выкрикнула Галя.

– Фаина Раневская говорила: «Мне всегда было непонятно – люди стыдятся бедности и не стыдятся богатства», – поучительно вступила Печорина.

– Да они бы в жизни кресты не надели, если бы их Кремль за жопу не прищемил! – продолжал Андрей Николаев. – Посмотрите на них: все, что Кремлю нравится, – мы обожаем, все, что ему противно, – мы ненавидим. При этом чиновники в Кремле могут меняться, и даже режимы. Рублевка поспеет за любыми переменами!

– Он просто недопил сегодня! – громко объявила Галя.

– Да че с ней говорить? – махнул рукой Андрей Николаев. – Баба дура не потому, что дура, а потому, что баба…

– У него была трудная ночь, – мстительно заметила Олеся. – Надорвался на половой жизни с Квирикяном…

Все обернулись на Квирикяна, и тот подтвердил:

– Ужас! Мы с Куколкой его спасли. Николаев спал у нас на ковре. Убегал от поклонниц. Я вообще не понимаю, почему всегда ко мне? На прошлом фестивале Леонид Ярмольник ко мне убегал по балконам от Инги, на этом – Андрей Николаев. Что бы вы делали без армян?

– Не орите так! – попросила Дина. – Сулейманов звонит из больницы! Мне ничего из-за вас не слышно! Передает всем привет! Говорит, что завтра к закрытию фестиваля его обещали выписать!

– Уррррррааааа! – заорал автобус.

– Да не орите так, я ж ничего из-за вас не слышу! – взмолилась Дина.

– Я просила за него сегодня Мадонну! – торжественно объявила Наташа. – Это она сделала!

Как большинство рублевских теток, Наташа была эстрадно религиозной. Пользовалась только услугами священников, которым хорошо пожертвовала на церковь. О спасении души готова была говорить с таким же жаром, как о новой коллекции туфель.

Но когда батюшка велел поститься, увеличила пожертвования до такой цифры, что он с готовностью обменял пост на «послушание в виде уборки храма». Уборка заключалась в том, что Наташин водитель привозил туда дорогие цветы для украшения.

– Анекдот у меня! – закричал Андрей Николаев. – Лучше, чем про ежиков! Приехал бычара в храм. Положил в урну для подаяний сто баксов, выходит, садится в «бентли», тут, бах, в него КамАЗ въезжает. Лежит бычара живой под обломками, видит, как другой бычара выходит из «феррари» и тоже стольник в урну несет, и кричит ему: «Мужик, стой! Она не работает!»

Приехав в отель, Ольга прилегла и от усталости и перегрева заснула так, что пропустила два фильма, которые отметила в программе галочками. Проснулась от звонка Дины.

– Оль, я вот подумала: Сулейманов в больнице, может, ты проведешь ворк-шоп Бабушкина? Все-таки ты лицо официальное, не из киношников…

– Да ты что? Да кто я такая? Тут все звезды! Да я и не умею, я ж привыкла вести конференции, круглые столы, – испугалась Ольга, с трудом понимая спросонья, чего от нее хотят.

– Слушай, ну какая разница? Те же яйца, только вид сбоку! Только налей ему повидла, а то он последние годы какой-то обиженный. Я не могу никого больше попросить, артист будет думать, что это его творческий вечер – не заткнешь, а режиссеры только молодые. Им не по статусу! А ты – нейтральная полоса, выручи!

– Ну хорошо… Я попробую… Когда?

– Когда-когда, сейчас! Бегом давай!

– Дин, я упала и заснула. Ничего не соображаю. Дай хоть пятнадцать минут душ принять и накраситься. – Ольга уже не лежала, а бегала с телефоном по номеру, судорожно выкапывала в чемодане вечернее платье.

– Ладно. Они там уже собрались в зале, я навру, что итальянцы привезли на час свой документальный фильм, пусть сидят и смотрят! Без перевода! Переводить некому, Лерка, как и ты, свалилась спать замертво!

– А этот ваш Борюсик? Он же чешет по-итальянски, – посоветовала Ольга, открывая воду в душе.

– Какой же он наш? Он вообще как черт из табакерки. Зачем только Бабушкин с такими дело имеет? Пустой, противный, наглый. Всюду нос свой длинный сует, – пожаловалась Дина. – Господи, как же они меня все достали! Лизка еще смеяться может, а я уже как сдутый шарик. Все! Жду!

Ольга запрыгнула в душ. Дину было жалко. Она была такая Афина Паллада, красивая, жесткая, собранная. И ранимая, как все собранные и жесткие. И если уж жаловалась, значит, по ней поездили катком. Лиза – наоборот. Как говорил Ольгин сын, «Мечта любого мужика – сисястая блондинка». Еще и хохотушка.

Она расцвечивала пространство вокруг себя в самой трудной ситуации. Но за постоянным хохотом всегда был легкий фальшак. Ольга остерегалась «профессионально счастливых», понимая, что это форма манипуляции. Дина старалась все держать под контролем. А Лиза все делала с полным пофигизмом, иногда попадая, иногда промахиваясь. И дожимала это работой «маски счастья».

Вместе Дина с Лизой нанизывали на себя, как на шампуры, бесформенный шашлык фестиваля. Некоторые куски мяса в этом шашлыке были тухловатыми, а некоторые овощи недозревшими. После термической обработки итальянским солнцем есть его было можно.

Но как со всякой недоброкачественной едой, выигрывал тот, кто больше всех дезинфицировал себя алкоголем. Ольга пожалела, что не пьет и чувствует себя немного притравленной.

Когда подошла к залу, народ уже расселся, а Бабушкин нервно расхаживал по холлу, злобно озираясь, как раненый тигр. Он блеснул новыми очками на Ольгу:

– Конечно же, я режиссер не того уровня, чтобы вы пришли вовремя!

– У меня… часы… встали… – соврала Ольга и побежала за стол, из-за которого Сулейманов модерировал ворк-шопы.

Было совершенно непонятно, что говорить. Она восторженно напомнила содержание самых известных фильмов Бабушкина, по программке фестиваля перечислила его призы и мягко свела все к понятной теме воды. Легкой и неисчерпаемой, хотя не особенно уместной в предисловии к фильму.

– Огромное спасибо! Извините, но больше не будем лить воду на мельницу нашей встречи. Очень любезно, что именно вы мой сегодняшний модератор, – усмехнулся он так, чтобы все прочитали по его лицу: «Посолиднее, суки, ничего не нашли». – Я понимаю, что Сулейманов в больнице, а остальные деятели кино не сочли мою фигуру достаточно важной для конферанса. Но ваше присутствие – это знак, это символ. Когда тебя так бережно представляет эколог, это значит, что ты занесен в Красную книгу!