Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском - Людмила Штерн

После Анн Арбора Иосиф вел переговоры с разными университетами, в том числе подал документы в Бостонский университет, называемый в народе «Би-Ю». Но его даже не вызвали на интервью. Вероятно, администрация испугалась, что он затмит всех их профессоров. Это было похоже на гуляющую по миру историю с Набоковым.

Набоков якобы подал документы в Гарвард на предмет преподавания сравнительной литературы. Роман Якобсон, бывший в то время заведующим кафедрой, воспротивился, и Набоков приглашен не был.

Решение Якобсона многих коллег поразило. Ему говорили: «Роман Осипович, как можно! Он же самый великий из живущих сегодня писателей!» Роман Осипович отвечал: «Ну и что с того? Слон – самый великий из живущих сегодня животных, но мы же не приглашаем его быть директором зоопарка».

Бродский преподавал в разных университетах, в том числе и в Колумбийском, пока не получил «tenure» (пожизненный контракт) в качестве Professor of Poetry в консорциуме пяти колледжей: Mount Holyoke College, Amherst College, Hampshire College, Smith College и University of Massachusetts in Amherst. Oсновной «базой» был Mount Holyoke в Западном Массачусетсе.

После нашей первой встречи Бродский исчез недели на три. Но как-то очень поздно вечером он позвонил и сказал, что хочет почитать стишки... прямо сейчас, по телефону. У меня отлегло от сердца. В его голосе слышалось прежнее нетерпение. Должно быть, он все-таки стосковался по родному уху.

Он прочел «Декабрь во Флоренции», и я очень разволновалась. Может оттого, что сама провела там в декабре несколько дней. Я попросила прочесть еще раз. Поразительно, какой он увидел Флоренцию, и как ее описал.

Что-то вправду от леса имеется в атмосфере/ этого города...

Набережные напоминают оцепеневший поезд...

В пыльной кофейне глаз в полумраке кепкипривыкает к нимфам плафона, к амурам, к лепке...

Как гениальный флорентийский живописец, Бродский нарисовал этот город крупными сильными мазками, назвал его «красивым» и... вынес ему и себе смертный приговор. Слушая последнюю строфу, я ощутила нарастающий в горле ком.

Есть города, в которые нет возврата.Солнце бьется в их окна, как в гладкие зеркала. Тоесть в них не проникнешь ни за какое злато.Там всегда протекает река под шестью мостами.Там есть места, где припадал устамитоже к устам и пером к листам. Итам рябит от аркад, колоннад, от чугунных пугал;там толпа говорит, осаждая трамвайный угол,на языке человека, который убыл.

О Флоренции это? Или о Ленинграде?

Я не могла говорить от слез... И тут, наверно, от страха показаться слюнявой дурой, а не ценителем поэзии, меня попутал черт.

«Замечательные стихи, Ося, – сказала я редакторским голосом, – кроме строчек:

На Старом мосту – теперь его починили, —где бюстует на фоне синих холмов Челлини.

Бюстует – выпендрежный глагол... из лексикона Вознесенского».

Бродский не ответил и повесил трубку.

Что делать? Звонить и извиняться? Писать письмо? Попросить Гену Шмакова быть посредником в примирении? С другой стороны, почему я не могу высказать свое мнение? Ведь он именно с этой целью читал стихи.

В конце концов, я позвонила, «повалялась в ногах» и была прощена.

Неожиданно мне вспомнился странный эпизод. Позвонил Бродский и сказал, что хочет почитать стихи своего сына Андрея, которые кто-то привез ему из Ленинграда. Читал он нейтрально, без обычных «бродсковских» интонаций, отделяя себя от текста, словно был просто «поэтическим курьером».

Я не только не помню, понравились ли мне эти стихи, я, вообще их не помню. Бродский спросил: «Чьи стишки лучше?» «Конечно, Андрея», с ходу ответила я. Мне хотелось доставить Иосифу удовольствие в том смысле, что дети превосходят своих родителей, как и должно быть в процессе эволюции.

«Так, так. Ну ладно», – пробормотал Иосиф.

Подумав я засомневалась и всполошилась: в самом ли деле это стихи Андрея? Я никогда ни от кого не слышала, чтобы Андрей писал стихи. А вдруг это стихи вовсе не Андрея, а, например, не к ночи будь помянуто – Бобышева? Но в одном я уверена – их автором не был Иосиф Бродский... Кто же их автор, навсегда останется тайной.

...А вот как выглядел Иосиф Бродский в роли гуру.

ЭПИЗОД ПЯТЫЙ

УРОКИ ЖИЗНИ

Однажды Бродский пригласил меня в свое любимое кафе «Реджио» в Гринвич-Вилледже. Мы пили капуччино, и Иосиф объяснял, как выжить в Америке. (Следующим любимым его занятием после писания стихов было учить и объяснять.) Мы даже перефразировали старую шутку: «Партия учит, что газы при нагревании расширяются» на «Ося учит, что газы при нагревании расширяются».

Наверно, это качество и сделало его в результате первоклассным университетским профессором. Впрочем, я подозреваю, что в его лице человечество потеряло замечательного раввина, а Витя считает, что врача.

Так вот, сидим мы в кафе «Реджио». Бродский вещает, я внимаю и набираюсь мудрости. Многие его рекомендации действительно сместили наше пещерно-атавистическое мировоззрение. Например, болезненный вопрос престижности. Я жаловалась, что «Найана» (еврейская организация, принимавшая в Нью-Йорке советских эмигрантов) осмелилась предложить мне, кандидату геолого-минералогических наук, работу на ювелирной фабрике. Раз я – геолог, пусть распределяю по размеру и качеству привозимые из Латинской Америки полудрагоценные камушки: яшму, сердолик, опал, малахит, – то есть работаю как бы в ОТК.

Иосиф говорил, что надо браться за любую работу, в Америке ничто не вечно, а, напротив, скоротечно. И еще говорил, что нечего волноваться из-за акцента, вся страна состоит из эмигрантов, и важно только, чтобы тебя поняли. (Впрочем, я замечала, что сам он был очень чувствителен к акцентам, старался говорить с британским, а русский акцент его особенно раздражал.)

Одно из наставлений, сказанное довольно громким голосом, звучало так: «В общем, Людмила, оглянись вокруг себя, не е...т ли кто тебя».

В этот момент из-за соседнего столика поднялась и подошла к нам элегантная, по-европейски одетая дама в светлом пальто и черной шляпе, держа в руках черную сумку и черные лайковые перчатки.

– Извините, ради бога, что я прерываю ваш разговор, – сказала она, – я русская, меня родители вывезли из России ребенком. Я стараюсь не забывать язык, много читаю, но все же боюсь, что мой русский старомодный, и я многих новых выражений не знаю. Например, вы сейчас сказали какую-то, кажется, пословицу, которую я никогда не слышала. Вам не трудно, пожалуйста, повторить ее для меня?