Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском - Людмила Штерн

20 мая 1972 года, выходя из Елисеевского магазина, я столкнулась на Невском носом к носу с Иосифом. Вид у него был взъерошенный. Он сказал, что собирает по городу бумажки для ОВИРа, – «занятие идиотское и муторное, особенно если бегаешь один». Я предложила составить ему компанию. Ему нужна была, по крайней мере, дюжина справок, в том числе из жилконторы, из поликлиники, из прокатной конторы, из Ленгаза и Ленэнерго. Требование справок из Ленгаза и Ленэнерго было особенно идиотским – ведь Иосиф уезжал один. Родители оставались и как платили за электричество и газ до его отъезда, так и будут платить после.

Через несколько дней он зашел проститься, и этот вечер оказался нашей последней встречей на родине. Потом мы еще несколько раз прощались по телефону. Он просил присматривать за родителями и в случае чего помочь, особенно «с транспортом» (у нас в то время были «Жигули»).

О том, как Бродский прощался с Ленинградом, написал мне наш общий друг Мишаня (Майк, Мишель) Петров, ставший впоследствии профессором Михаилом Петровичем Петровым, лауреатом Ленинской премии и звездой Физико-технического института им. А. Ф. Иоффе.

...За несколько дней до отъезда, 22 мая 1972 года, Бродский попросил меня совершить с ним прощальную поездку на автомобиле по окрестностям Ленинграда и по Карельскому перешейку. Я восстанавливаю точный день этой поездки по дате на широко известном оттиске издательства Ардис с его стихами и фотографией в кепке, сделанной, кажется, Левой Поляковым. Именно тогда Иосиф подарил мне оттиск с этой датой и с надписью: «Милому Майку NAZAWSE» (тo есть навсегда по-польски.) Иосиф имел тогда слабость к польскому языку.

Сначала мы – Иосиф, моя тогдашняя жена Мика и я – поехали на моем уже умирающем «Москвиче» на Крестовский остров, и поднялись на холм Кировского стадиона, откуда был хорошо виден залив и Кронштадт. День стоял очень теплый и ясный, и видимость была прекрасная.

В некотором возбуждении от открывшегося с холма вида и предстоящего отъезда, Иосиф сказал нечто вроде того, что «в Америке обязательно куплю себе самолет и буду летать над морем». Он даже произвел какие-то летательные движения руками. Потом мы спустились вниз, и там я дал ему порулить «Москвичом» на большом пустынном паркинге. Он это проделал с упоением.

Оттуда мы выехали на Приморское шоссе и двинули за город. Иосиф хотел навестить Мишу Мейлаха, который в то время находился в санатории в Сестрорецке. Мейлах просил Иосифа заехать к нему попрощаться и уточнить какие-то комментарии к его стихам.

В санаторий Иосиф пошел один, мы с Микой ждали его в машине у ворот. Отсутствовал он недолго и вернулся злой, чертыхаясь по поводу Мишкиного занудства. Он сел в машину и спросил, нельзя ли взглянуть на «ту самую дачку...». Он имел в виду дачу, где происходила роковая встреча Нового года с поджогом занавесок. Мы поехали в сторону Зеленогорска и показали ему этот стоящий в лесу зеленый двухэтажный дом. (Я сфотографировала его в 2000 году. – Л. Ш.) Он хорошо виден за соснами с Приморского шоссе справа, при въезде из Комарова в Зеленогорск.

(В мае 2000-го, во время конференции в «Звезде» по поводу шестидесятилетия Бродского, мы с Шейниными поехали в Зеленогорск взглянуть на эту дачу. Теперь она выкрашена в синий цвет, запущена и производит впечатление нежилой. – Л. Ш.)

...Иосиф попросил остановиться, вылез из машины и направился к даче. Мы с Микой тактично остались в машине на шоссе.

Его не было минут пятнадцать. Вернулся он мрачный и удрученный. От утреннего возбуждения на взморье не осталось и следа.

По пути назад мы заехали в Дом творчества кинематографистов в Репине, где тогда жил Илья Авербах с женой Наташей Рязанцевой. Мы у них пробыли около часа. Иосиф читал стихи – «Сретенье», «Одному тирану» и «Любовь». Это была последняя поездка Бродского на перешеек и последняя встреча с Авербахом, которого Иосиф явно любил и даже побаивался, что вообще было ему совершенно не свойственно...

Я прощался с Иосифом с горьким чувством утраты. Надежды, что мы когда-нибудь увидимся, не было никакой».

...Нo колесо истории скрипнуло, повернулось, и абсолютно невыездной Миша Петров был приглашен поработать и в Оксфорд, и в Принстон. Так что с Бродским они увиделись, и не раз.

24 июня 1995 года Мише Петрову исполнилось шестьдесят лет. Они с Майей жили в то время в Принстоне и решили затеять гранд-бал. Должен был приехать и Бродский, но, к сожалению, не смог. Он позвонил в середине праздничной трапезы, велел Мише взять карандаш и записать его поздравление.

Судьба ядра, судьба планетыи общий атомов завал —тебе, Мишель, близки предметы,которых я не познавал.Но чтя ядро, грызя словарь,мы общей юностью пригреты.Прими ж, Мишель, мои приветыи сей бесхитростный тропарь.

...Я не провожала Бродского в аэропорт, потому что рано утром 4-го июня улетела в экспедицию в Днепропетровск. Мы еще раз попрощались по телефону.

В течение трех лет мы регулярно навещали Марию Моисеевну и Александра Ивановича. После отъезда Иосифа они внезапно и заметно постарели. Их здоровье, настроение, общее состояние души и тела целиком зависели от его звонков, и, надо отдать Бродскому должное, он звонил домой часто.

Впрочем, из этих звонков мы не могли составить представления о его реальной жизни. Иосиф сообщал родителям только то, что, по его мнению, им надо было знать, – в основном повседневные, «бытовые» новости.

Несколько раз мы присутствовали при их коротких и не слишком содержательных разговорах. Например: «Как вы? – А ты-то как? – Какая погода у вас? – У тебя в доме хорошо топят? – Не беспокойтесь, у меня тепло. – Ты брюки хоть гладишь? Я сколько раз говорила, не забудь зимнюю шапку, а ты ее под диван забросил. Все ходят без шапок? Наверно, купить новую денег нет?»

На самом деле было совершенно неважно, кто что говорил: самым главным для них было услышать его голос и убедиться, что где-то на другом конце земли, за морями, за лесами жив и здоров их мальчик. Впрочем, мальчик был не так уж здоров, но от родителей тщательно это скрывал.

Однажды мы пришли к Бродским через несколько минут после Осиного звонка. Александр Иванович был мрачен, а Мария Моисеевна выглядела заплаканной. Мы спросили, чем они расстроены. Мария Моисеевна, показав подбородком в сторону мужа, сказала, что они поссорились, потому что он накричал на Осю по телефону.

– Понимаете, детка, я спросила, что у него сегодня на обед. Он сказал, что до обеда далеко и «вообще, какая разница». Я спросила, а вчера что ел? И знаете, что он сказал? Он сказал: «Точно не помню... кажется, индейку с рисом, арбуз и мороженое с клубникой».