Пыль - Хью Хауи

31

УКРЫТИЕ 1

С каждым кашлем ребра Дональда взрывались тысячами осколков. Эта шрапнель пронзала его легкие и сердце, гнала волны боли вдоль позвоночника. Он был убежден, что эти бомбы из костей и нервов взрываются внутри его тела. И уже с тоской вспоминал незамысловатую пытку из пылающих легких и воспаленного горла. Избитые и потрескавшиеся ребра теперь были словно насмешкой над старыми мучениями. Вчерашние муки обернулись ностальгической нежностью.

Он лежал на койке, избитый, истекающий кровью и без всякой надежды бежать отсюда. Дверь была прочной, а пространство над потолочными панелями никуда не вело. Вряд ли он сейчас на административном этаже. Наверное, в отделе безопасности. Или на жилом этаже. Или где-то в незнакомом месте. В коридоре за дверью царила зловещая тишина. Сейчас вполне могла быть середина ночи. Удары в дверь жестоко отзывались в ноющих ребрах, а от криков болело горло. Но худшую боль ему доставляли мысли о том, во что он втянул сестру и что с ней теперь станет. Когда охранники Турмана вернутся, надо будет им сказать, что сестра там, внизу. И умолять их проявить милосердие. Для Турмана она была как дочь, и в том, что ее разбудили, виноват только Дональд. Турман это поймет. И вернет сестру туда, где она сможет спать, пока для всех не придет конец. Так будет лучше всего.

Тянулись часы. Часы разбухающих ссадин и синяков. В десятках ушибленных мест ощущался пульс. Дональд ворочался, и в этом подземном склепе день и ночь становились еще менее различимыми. Его кидало в жар, порожденный сожалениями и страхом не только инфекции. Ему снились кошмарные сны, в которых вспыхивали капсулы с замороженными людьми, сны о пламени, льде и пыли, о плавящейся плоти и рассыпающихся прахом костях.

То проваливаясь в сон, то выплывая из него, он увидел другой сон. Холодная ночь в океане, под его ногами тонет корабль, а палуба содрогается от ярости моря. Руки примерзли к штурвалу, а дыхание стало туманом из лжи. Волны перехлестывают через леера, корабль погружается все глубже и глубже. А вокруг пылают спущенные на воду спасательные шлюпки. В них с воплями сгорают женщины и дети, запертые в шлюпках в форме криокапсул, изначально не предназначенных для того, чтобы добраться до берега.

Теперь Дональд это видел. Видел как наяву — задыхающийся, кашляющий, потеющий, — так и во снах. Он вспомнил, как однажды подумал, что женщин отделили для того, чтобы не осталось причины для ссор и склок. Но истиной оказалось противоположное. Они были здесь для того, чтобы дать мужчинам понятие, ради кого следует бороться. Чтобы было кого спасать. Ради них мужчины отрабатывали эти темные смены, спали в эти темные ночи, мечтали о том, что никогда не сбудется.

Он прикрыл рот, перекатился на бок и кашлянул кровью. Спасти кого-то. Глупость человеческая — глупость самой идеи тех гребаных укрытий, которые он помогал строить, — в самом предположении, что ситуацию надо спасать. А надо было ничего не трогать — и людей, и планету. У человечества имелось право на вымирание. Именно это случается с живыми существами: они вымирают. Освобождают место для следующих в очереди. Но каждый отдельный человек зачастую сопротивляется естественному порядку вещей. И тогда люди заводят себе нелегально клонированных детей, вводят в организм нанороботов, пересаживают органы и конечности, ложатся в криокапсулы. Людям нравятся те, кто так поступает.

Звук приближающихся шагов возвестил о том, что ему принесли еду. Конец бесконечным кошмарным снам и пронизанному болью бодрствованию. Должно быть, несут завтрак, потому что он проголодался. А это означало, что большую часть ночи он не спал. Дональд ожидал увидеть того же охранника, что уже приносил еду, но дверь приоткрылась, и он увидел Турмана. Позади него стоял хмурый мужчина в серебристом комбинезоне службы безопасности. Турман вошел один и закрыл за собой дверь, уверенный, что Дональд ему ничего не сделает. Он выглядел лучше, куда здоровее, чем накануне. Наверное, больше времени бодрствовал. Или же новые врачи что-то добавили ему в кровь.

— Как давно вы меня здесь держите? — спросил Дональд, садясь.

Голос у него был сухой и далекий, как шум осенних листьев.

— Недолго, — ответил Турман. Старик отодвинул тумбочку от изголовья кровати и сел на нее, потом пристально вгляделся в Дональда. — Тебе осталось жить несколько дней.

— Это медицинский диагноз? Или приговор?

Турман приподнял бровь:

— И то и другое. Если мы оставим тебя здесь и не станем лечить, ты умрешь из-за воздуха, которым дышишь. Вместо этого мы сунем тебя в капсулу.

— Не дай бог вы избавите меня от страданий!

Турман, кажется, задумался над его словами.

— У меня была мысль оставить тебя умирать здесь. И я знаю, как ты мучаешься от боли. Я могу или вылечить тебя, или дать помучиться до конца, но у меня не хватает решимости ни на первое, ни на второе.

Дональд попытался рассмеяться, но боль оказалась слишком сильной. Он взял с подноса стакан с водой и сделал глоток. Когда он опустил стакан, на поверхности закрутилась розовая спиралька крови.

— Ты работал всю эту смену, — сказал Турман. — Не хватает беспилотников и бомб, понимаю. Мы разбудили несколько человек из тех, кого недавно заморозили, чтобы разобраться с тем, что ты натворил. Ты хотя бы представляешь, как ты рисковал?

В голосе Турмана было нечто хуже гнева. Никакого разочарования. В нем не было ярости. От ярости он уже избавился. В нем ощущалось нечто скрытое, что-то вроде страха.

— И чем же я рисковал? — осведомился Дональд. — Я разгребал за тобой бардак. — Он отсалютовал стаканом старому наставнику, расплескав немного воды. — Укрытиями, которые ты уничтожил? Тем укрытием, что замолчало много лет назад. Оно ведь никуда не делось...

— Знаю. Сороковое укрытие.

— И Семнадцатое. — Дональд прокашлялся. Он взял с подноса горбушку хлеба, откусил и жевал, пока не заболели челюсти, потом запил глотком воды с кровью. Он знал много такого, о чем не знал Турман. В тот момент эта мысль стала для него очевидной. Пригодились разговоры с людьми из Восемнадцатого, все то время, пока он корпел над схемами и записями, недели, потраченные на сведение кусочков информации в единое целое и на руководство. Он знал, что в нынешнем состоянии не сможет справиться с Турманом физически, но все равно ощущал себя более сильным. И причиной тому были его знания. — Семнадцатое не было мертвым, — продолжил он, прежде чем откусить еще кусочек хлеба.

— Про это я узнал.

Дональд прожевал.

— Сегодня я вырубаю Восемнадцатое, — негромко добавил Турман. — Это укрытие столько нам всего стоило... — Он покачал головой, и Дональд стал гадать: не вспоминает ли он сейчас Виктора, начальника начальников, который прострелил себе голову из-за восстания, произошедшего в том укрытии. А через секунду вдруг осознал, что людей, на которых он возлагал так много надежд, тоже не станет. Все время, что он потратил, тайком принося Шарлотте разные детали, мечтал о конце укрытий, надеялся на будущее под голубым небом... все это время ушло в песок. Когда он проглотил хлеб, ему показалось, что тот с плесенью.

— Зачем? — спросил он.

— Сам знаешь зачем. Ты ведь разговаривал с ними? И что, по-твоему, должно было получиться из этого укрытия? О чем ты думал? — В голосе Турмана впервые пробились намеки на злость. — Неужели ты думал, что они тебя спасут? Что любого из нас можно спасти? О чем ты вообще думал?

Дональд не хотел отвечать, но ответ вырвался столь же рефлекторно, как и кашель:

— Я думал, что они заслуживают лучшей участи. Что они заслуживают шанс...

— Шанс на что? — Турман покачал головой. — Не важно. Не имеет значения. Мы уже достаточно планировали. — Последние слова он пробормотал себе под нос. — Жаль, что мне вообще приходится спать и я не могу постоянно быть на месте, чтобы все разруливать. Это все равно что посылать беспилотники туда, где надо находиться самому и держать