Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Аленова

– Этот вопрос еще при Кадырове поднимался, – говорит господин Алханов. – Сейчас мы добились его решения. Со всеми службами и войсками это согласовано. Никто не имеет права прятать свое лицо под маской. Тот, кто скрывает лицо под маской, – бандит.

И. о. министра спросили, связан ли этот приказ с недавним нападением на Грозный.

– Боевики выставили свой пост и были под масками. И сейчас, по нашей информации, планируют подобные мероприятия. Поэтому я и отдал такой приказ.

– А вдруг вы откроете огонь, а это будет спецназ? – спросили и. о. министра.

– Мы знаем, где работает спецназ и другие подразделения. У нас полное взаимодействие.

Запрет появляться в масках у чеченцев вызвал горячее одобрение. Они добивались этого пять лет. Добились только перед выборами президента.

Отправляюсь в чеченский избирком. Председателя Абдулкерима Арсаханова на месте не оказалось, вместо него работал его заместитель и брат Бувайсари. Он рассказал, что в Чечне зарегистрировано 586 742 избирателя, и это примерно на 15 тыс. больше, чем в прошлом году. По мнению господина Арсаханова, первая президентская кампания была более насыщенной, а сейчас кандидаты не очень активны.

– Может быть, это потому, что активность бессмысленна? – говорю я.

– Но если бессмысленна, зачем кандидат собирал подписи, вносил залог? – подумав, отвечает избиркомовец. – Мы ожидаем высокой активности. Люди понимают, что без президента нельзя.

В тот же день МВД предлагает проехать по ночному Грозному. Замминистра Султан Сатуев сажает нас в бронированную «Волгу», мы едем по абсолютно пустой улице Мира. На Минутке останавливаемся.

– Вот, смотри, – говорит Султан Сатуев. – Мы в центре ночного Грозного. И не пиши, что ночью Грозный отдан на откуп бандитам. Мы город контролируем и днем, и ночью.

– Как же боевики вошли в район и расстреляли несколько десятков милиционеров?

– Это было всего минут 30, – говорит милиционер. – Наши ребята как раз менялись, одну группу вызвали в избирком – и бандиты воспользовались ситуацией.

Вокруг пустые многоэтажки. В городе мертвая тишина.

– В этих домах по периметру рассажены наши снайперы, – объясняет замминистра Сатуев. – Несколько передвижных постов выдвинули в район. В городе сейчас таких постов больше десяти.

– Но вы же не можете везде поставить посты? А как в тех местах, где постов нет? Там боевики?

– Там другие посты, скрытые, – помогает начальнику командир чеченского ОМОНа Артур Ахмадов. – Город контролируется.

– Ну как, теперь не страшно? – спрашивает замминистра Сатуев. – А то эти шакалы всех запугали. Если мужчины, пусть выходят в открытое место, и там с ними сразимся.

– Ну и какие выводы сделали, господа журналисты? – интересуются бойцы уже в расположении ОМОНа.

А вывод мы сделали такой: если чеченское руководство захочет, оно действительно может контролировать город. Только это надо делать каждый день и желательно не напоказ журналистам.

Пока ждем начала трансляции из Познани футбольного матча «Лех» – «Терек», омоновцы приносят кассету с последним интервью Аслана Масхадова. На фоне ичкерийского флага лидер сепаратистов в камуфляже выглядит по-боевому.

– Эта кассета записана дней восемь назад, – говорит Артур Ахмадов. – В лесу, в горах.

Аслан Масхадов говорит, что его бойцы сильнее российских военных, что недавно в Аллерое за два часа боя федералы потеряли 20 человек убитыми, и это показывает, что они так и не научились воевать в чеченских горах. Что моджахеды готовы воевать еще 20, 30 лет, если федералы не уйдут.

Омоновцы, опершись на автоматы, внимательно слушают своего врага. Аслан Масхадов говорит, что нападение на Ингушетию было спланированной операцией, что погибли там около 200 сотрудников спецслужб, что нападение в Автурах, столкновения в Аргуне показывают боеспособность его армии. Он говорит, что ему нужны такие операции, которыми руководит Шамиль Басаев.

– Все, футбол начинается, – объявляет начальник штаба ОМОНа Бувади Дахиев, – хватит слушать эту болтовню. Масхадов не понимает, что Чечня изменилась, а он живет в прошлом.

Спустя два часа Грозный озаряется ракетами, гремят автоматные и пулеметные очереди. Чечня празднует победу «Терека». Омоновцы орут, от радости бьют друг друга кулаками в грудь.

– Это наша победа, понимаешь! – кричит один из них. – Масхадов сидит в лесу и локти кусает, потому что народ сейчас не с ним, а с нами, с милицией, с Кадыровым! И Масхадов ничего не может с этим сделать!

Трасса Хасавюрт – Гудермес – Грозный оживленна. Легковые машины и микроавтобусы привозят людей на хасавюртовские рынки за продуктами и промтоварами и увозят обратно в Чечню. Здесь людно, потому что сегодня эта трасса кормит всю Чечню.

Уже за Гудермесом я понимаю, что за все время пути видела только один блокпост – на дагестанской границе. Исчезли Гудермесский и Аргунский посты, и тот, что был на развилке Грозный – Шали, и передвижной, на повороте в Ханкалу. Ощущение такое, как будто дышать стало легче. Может, правы чеченцы, когда говорят, что чем меньше российских камуфляжей в этой республике, тем жить здесь проще и спокойнее. Или это просто вечер такой – тихий, как перед бурей?

Пройдет всего два дня, и движение на этой трассе остановится. На день замрет жизнь в чеченских селах и городах. То есть не то чтобы замрет совсем, а тише станет, незаметнее. Автомобили загонят во дворы, люди попрячутся по домам.

Вечером перед выборами один милицейский начальник, с которым я знакома с начала второй чеченской войны, говорил, угощая меня чаем, что боится срыва выборов. Ему очень хотелось спать. За неделю до выборов, 21 августа, когда в Грозном боевики выставили посты и расправились с несколькими десятками милиционеров, он спать перестал. – Задачу поставили до выборов город удержать во что бы то ни стало, – говорил он. – Вся милиция, батальон ППС, ОМОН на усилении, никто не спит.

В ночь перед выборами в Грозном действительно было чем напугать не только приезжего человека, но и коренного жителя. Около двух часов ночи раздались автоматные очереди, потом началась канонада. В бой включились подствольные гранатометы. Несколько раз что-то мощно ухнуло, а потом раздался гул СУ-25. Люди, которые провели в Грозном зиму 2000 года, этот звук не спутают ни с чем. Вот и в эту ночь многие лежали в своих кроватях, зажмурив глаза и слушая гул самолетов. Каждый раз, когда гул наплывал и самолет проходил где-то над домом, казалось, что сейчас полетят бомбы.

Утром грозненка Айза из соседнего дома сказала, что ночью спряталась с детьми в подвале.

– На выборы что угодно могут сделать, – сказала Айза. – Муж говорил: ты что, с ума сошла, бомбить уже не будут. А мне страшно, как вспомню этот ужас. Вот мы и спали в подвале, подвал у нас хороший.

А еще Айза сказала:

– Этот день надо просто пережить. Сказать себе, что это пройдет, а завтра все будет как всегда.

Эта женщина, как и остальные чеченцы, день выборов воспринимала как неизбежную болезнь.

29 августа Грозный производил впечатление брошенного города – на его пустынных улицах я чувствовала себя абсолютно беззащитной. Автоматная стрельба, молодой парень-камикадзе, взорвавший себя прямо на центральной улице… Заявления официальных лиц о массовом исполнении чеченцами избирательного долга – и по три-четыре избирателя на участках. Почти не бегающие глаза председателей избиркомов, говорящих журналистам: «Вот, только что было много народа, и потом, когда вы уйдете, наверное, еще придут».

И вот ожидаемый итог: 85 % избирателей приняли участие в выборах, почти 74 % из них выбрали Алу Алханова. Новый президент Чечни, как и предполагалось, получил чуть меньше, чем Ахмат Кадыров без малого год назад, – память погибшего была почтена.

Я наблюдала за всеми голосованиями, которые проходили в Чечне за последние годы. И только вечером 29 августа я поняла, что даже те, кто голосовал за кандидата Кремля Алханова, ненавидят Россию так же сильно, как те, кто вообще не пошел голосовать. В этот день меня пригласил в гости местный журналист Умар Магомадов. Он живет в Старо-промысловском районе Грозного вместе с женой, сыном и внуком. Этот район – один из самых неспокойных в Грозном, здесь часто происходят подрывы и обстрелы военных. 29 августа Старые Промыслы дали самую низкую явку на выборы. Я попросила Умара позвать гостей, чтобы узнать, что думают люди о жизни в Чечне.

– Мужчины не придут, – сказал Умар. – Не мужское дело языком болтать. А женщин жена позовет.

Пока жена приглашает соседок, Умар на террасе качает детскую коляску с грудным младенцем. Сыну Умара исполнилось девятнадцать, когда отец разрешил ему жениться.

– Я почему решил женить его, – говорит Умар. – Если, не дай бог, убьют, хоть внуки останутся. У моего двоюродного брата сына убили, он был милиционер. Ночью из дома вызвали и в упор расстреляли. Молодой был, неженатый. Теперь брат мне все время говорит: хорошо тебе, у тебя хоть внуки останутся.