Чечня рядом. Война глазами женщины - Ольга Аленова

– Он не выйдет без четких договоренностей и гарантий, – считает кадыровец. – А гарантий пока никто не дает, потому что это зависит уже не от нас, а от Кремля.

Я спрашиваю у начальника штаба, уверен ли он в тех, кто сдает оружие – не повернется ли это оружие против власти?

– Мы можем им помочь вернуться, мы обещаем им свободу, как это предусматривает закон, – говорит Артур. – Но гарантировать, что они не возьмутся за старое, мы не можем. Их на той стороне то меньше, то больше. Пока там еще остаются лидеры, так и будет.

– Какой тогда смысл в этих явках с повинной?

– Смысл в том, чтобы спасти хоть одну жизнь. Чеченцев и так слишком много убивали. А люди должны просто жить. С Хамбиевым пришли 26 человек. И после него еще 30. Это за два месяца. Это большая победа. Вот я разговаривал с Шаа. Он жалеет, что не сдался раньше. Ногу бы сохранил.

– Но он не сдался бы, если бы не гангрена.

– Я тоже так думаю. Но теперь он жалеет. В лесу там серьезная пропаганда идет. Что мы убиваем, зверствуем. Но раз они к нам приходят, значит, у нас пропаганда сильнее. И все это благодаря правильной политике Кадырова, которого поддерживает Путин. Чтобы понять все, что происходит в Чечне, надо побывать и там, и здесь. А Кадыров был на той стороне, он все знает.

– Но вы же называли Кадырова предателем. И ненавидели русских солдат за разрушенные города и убитых людей. Что же должно было произойти, чтобы вы изменили свои взгляды?

– Жить с вечной ненавистью в душе нельзя. Если бы мир вечно ненавидел Гитлера, что было бы с миром? Так же и мы.

Я выхожу через крошечную приемную, где сотрудники службы безопасности пересчитывают стопки купюр. Это их зарплата за текущий месяц. Один из них говорит:

– Ну и вопросы ты задаешь! Аллаху и то трудно было бы ответить.

Кажется, этим ребятам последний мой вопрос явно не понравился.

Спустя полчаса мне пришлось вернуться сюда еще раз – после телефонного разговора с главой Чечни. Господин Кадыров сказал:

– К Турлаеву мы пока никого не пускаем.

– Только один снимок! – просила я.

– Перезвоните через пять минут, – сказал президент.

Через пять минут трубку взял Рамзан. Вопрос был решен.

– Ну, раз Рамзан сказал, – задумался Артур. – Я дам вам человека. Одних вас не пропустят.

Возле реанимации гудермесской райбольницы дежурят восемь рослых парней в камуфляже. Все – из службы безопасности Кадырова. Они обеспечивают безопасность Шаа Турлаева.

Нас просят оставить в коридоре ненужные вещи. Я надеваю медицинский халат, тапочки. Двое парней ведут нас по чистенькому белому коридору в палату.

Турлаев лежит один. Очень худой, как узник концлагеря. Бледный. Одна нога ампутирована по бедро. Но он вполне уверенно приподнимается на постели. После короткого разговора на чеченском один из наших проводников сообщает, что Турлаев не говорит по-русски и что мне будут переводить. (Позже я узнала, что Шаа говорит по-русски совсем неплохо.)

Разговора с масхадовцем не получилось – это стало ясно уже после второго вопроса. На первый (понятно какой) он ответил так:

– Еще два года назад я был ранен. Но продолжал ходить с раной, и кость стала гнить. Когда я уже не смог ходить, решил прийти сюда.

– Почему же вы раньше не пришли?

– Сложный вопрос, – перевел охранник. – Не могу ответить.

– Значит, вы пришли из-за того, что могли умереть?

– Я вернулся к мирной жизни. Независимо от причин.

– А Масхадов вернется?

– Все в руках Всевышнего.

– Не жалеете, что не пришли раньше?

– Я не могу ответить.

В соседней палате заплакал грудной ребенок.

– Все, он устал, – говорит охранник и выводит нас из палаты. – Его вытащили с того света. Лучшие врачи здесь над ним работали. Рамзан отсюда не выходил.

Я понимаю, что Шаа Турлаев очень важная фигура для Рамзана Кадырова. Такая же важная, как и Магомед Хамбиев.

На выходе к нам подходит заведующий реанимацией Расул Абдуллаев.

– Говорят, Турлаев очень плох, это правда? – спросила я, пытаясь понять, почему к больному никого не пускают.

– Да нет, он уже давно пошел на поправку, – удивился врач. – Настроение чемоданное, домой собирается. Конечно, он был в очень тяжелом состоянии, когда его привезли. Почти в безнадежном. Началась гангрена, он уже не мог ходить. Не думали, что его спасем, но постарались.

Врач гордится своей работой. За прошедший год случай Турлаева самый тяжелый. Еще врач рассказывает, что помимо Минздрава и Красного Креста отделению помогает Рамзан Кадыров – недавно подарил холодильник, а вчера мягкую мебель привез.

– Когда вы спасали Турлаева, не думали, что он только что из леса?

– Он одиозная фигура, но меня политика не интересует, – говорит Расул. – Я врач. А вообще, Турлаев очень общительный, на любой вопрос отвечает с удовольствием. Просто я не задаю ему ненужных вопросов.

Я не врач. Поэтому мы отправляемся задавать вопросы Магомеду Хамбиеву.

К Магомеду Хамбиеву мы приехали на закате. Во дворе дома на траве играли пять девочек. Трехлетний мальчик сидел в стороне от всех и молча наблюдал за гостями. В проеме раскрытой кухонной двери появлялась и исчезала женщина в темном платье. Пахло жареным мясом. Двухэтажный кирпичный дом, в котором поселилась семья Хамбиева, принадлежит его брату Джабраилу, хотя злые языки утверждают, что этот дом Хамбиеву купил Ахмат Кадыров за $25 тыс. Магомед (на поясе у него висит кобура) приглашает на кухню. Он спокоен и улыбается.

– Почему вы пошли воевать?

– Потому что я был командующим национальной гвардией, министр обороны. Какие могут быть вопросы? Я защищал свою родину. Если Америка нападет на Россию, кто-то будет заставлять министра обороны России обороняться? Никто. Я так же должен был защищать родину.

– Где вы жили все это время?

– Условия разные были. Иногда жили в лесах, иногда дома ночевал, скрываясь от соседей.

– Не доверяли соседям?

– Да нет, доверял. Просто надо было быть осторожным. Пройдешь по селу открыто, люди будут это обсуждать между собой, просто из интереса, и услышит кто-то, кто за этой информацией бегает. А вообще, меня уважали. И меня не предавали.

– У вас с Масхадовым была хорошая поддержка в лице местных жителей?

– Если бы местные жители не поддерживали, я четыре года не мог бы скрываться. Без этого четыре года в лесу прожить невозможно.

– Вы с Масхадовым общались?

– Как-то он у меня месяц жил в блиндаже в горах. – Магомед достает большой альбом. – Вот здесь мы с Масхадовым в лесу, вот это рядом с моим блиндажом. Жалко, что нет той, где мы в пещере. Пока он жил в блиндаже, он много читал, писал, записывал аудиокассеты. У нас был телевизор, радиоприемник Sony. Масхадов был в курсе всех новостей. Он все время работал. У него не было времени даже просто так с нами поговорить. Я ведь знаю его с 1993 года, когда он еще был начальником штаба армии Ичкерии. Он все время шел впереди, и он очень умный и порядочный человек. И сегодня я очень хотел бы, чтобы он был со мной здесь.

– Какие у него перспективы, если он выйдет?

– Аллах, я не могу этого сказать. Когда я пришел к Рамзану Кадырову, я ему сказал: я думаю, что Масхадов найдет связь и захочет поговорить со мной через кассеты. Что я могу ему обещать? Но ответа нет. Рамзан от себя ничего не может обещать.

– Если вы жили целый месяц в одном блиндаже с Масхадовым, значит, вы знаете, почему Масхадов так упорно сопротивляется?

– Чтобы это знать, не надо жить в блиндаже. Уже 400 лет мы боремся против России за независимость республики, за свое государство. Когда пришел Джохар Дудаев, он объявил независимость, суверенитет, с тех пор мы по этой дороге идем. Если сегодня я сдался, то другие до сих пор там, воюют, еще надеются, что независимость будет отвоевана.

– А вы уже не надеетесь?

– Нет, я надеюсь.

– Почему тогда вы решили сдаться?

– Это другой вопрос.

– И все же?

– Я могу не отвечать. Я же имею право.

– Тогда я сама скажу. Когда вы сложили оружие, много говорили о том, что ваших родственников взяли в заложники, и поэтому вы вынуждены были выйти к Кадырову. Это правда?

– Да, моих родственников задержали. Но они были виновны. Понимаете? Потому что они были мои родственники. И они мне помогали. Давали кушать, когда я приходил к ним ночью, давали чай. Когда я вышел, их отпустили. Если я бандит, то и они бандиты.

– То есть вы чувствовали, что, пока вы воюете, ваши близкие под угрозой?

– Да. Потому что они были виноваты.

– А как происходил процесс сдачи?

– Ко мне пришел мой двоюродный брат, он искал меня в лесу и нашел. И объяснил картину. Односельчане все собрались в Беное в мечети и просили, плакали, говорили, что станут передо мной на колени. Они хотели, чтобы я вышел и сдался и чтобы родственников освободили. И я понял, что если не сделаю этого, то лишусь поддержки односельчан и родственников.