Уцелевшие - Майк Гелприн

Он повернул голову и пристально посмотрел на девушку. Натали продолжала улыбаться, глаза лучились смехом, но под его взглядом вдруг посерьезнели и, без того черные, казалось, еще более почернели. Не понимая толком, что делает, Антон вырулил в правый ряд, прижался к тротуару и остановился. Он внезапно почувствовал непреодолимое желание девушку поцеловать, он даже повернулся к ней и подался вперед. На секунду Самарин потерял самоконтроль, но миг спустя ему удалось взять себя в руки. Кровь бросилась в лицо, он закусил губу и отстранился. Ладонь Натали все еще лежала на его руке, а сама она смотрела на него и молчала. Очень осторожно Антон высвободил руку и перевел дыхание.

– Вы хотеть меня целовать, – тихо сказала девушка. – Я видеть.

– Я, я… вообще-то, – промямлил Антон и вдруг выпалил внезапно: – Да, хотел. И знаете что, Натали, мне показалось… – Он снова запнулся и после короткой паузы договорил: – Мне показалось, что вы были бы не против.

Наступило молчание. Они смотрели друг надруга, и Антон вдруг почувствовал, что от ответа Натали для него будет зависеть очень, очень многое.

– Это есть странно, – сказала девушка наконец. – Вы не думать, что я, как это по-русски, легкое поведение, да? Что я ловить мужчина и предлагать мужчина любовь?

– Вовсе нет, – быстро сказал Антон, – понимаете, я… – Он снова запнулся и вдруг неожиданно для самого себя выпалил: – Мне кажется, я в вас влюбился. Все, можете считать меня идиотом. И извините, я не хотел вас обидеть.

– Вы меня совсем не обидеть, – еле слышно сказала Натали. – Я сама… – Она вдруг откинулась на спинку сиденья и рассмеялась. – Вы есть очень хороший, Антон. Давайте ехать. И мы говорить про это позже, да?

– Конечно, – Самарин врубил первую и тронул машину с места. – Мы поговорим об этом позже. Обязательно, непременно поговорим.

Граф встретил их в дверях и широким жестом пригласил в квартиру. Антон помог девушке снять куртку, пристроил ее на вешалку. Муравьев посторонился и пропустил обоих в гостиную. Косарь и Голдин встали навстречу. Антон вдруг заметил, что Фима изрядно нервничает, и почувствовал, что ему это не понравилось. Ревную я, что ли, немедленно подумал он и в следующий момент признался себе, что именно ревнует.

– Так вот кто оказался посланцем Комиссара, – шутливо сказал Косарь и отвесил поклон. – Мамзель Вертиньи. Кто бы мог подумать. Здравствуйте, мамзель, здравствуйте, наше вам.

Голдин коротко кивнул и промолчал. Антон вопросительно посмотрел на графа.

– Мадемуазель Вертиньи до сих пор представляла наших торговых партнеров из Франции, – подал голос граф, обращаясь в основном к Антону. – А оказалось, что партнеры сии не только торговые. Что ж, я лично рад, что мы коллеги не только по бизнесу. Но скажите, госпожа Вертиньи, как вышло, что вы?..

– Я все объяснять, – прервала графа девушка. – И пожалуйста, называть меня теперь Натали. Или никнеймом.

– Какой же у вас псевдоним, Натали? – церемонно спросил Голдин.

– Вы удивляться. Наташа.

– Знаете, Наташа, – сказал граф под улыбки присутствующих, – что, если вы будете говорить по-французски, а я переводить? У вас прекрасный русский, но, видите ли, не хотелось бы что-нибудь упустить в предстоящей беседе.

– Да, конечно, с удовольствием, – ответила Натали, перейдя на французский под синхронный перевод графа. – Но где же Максимилиан? И я также не вижу господина Артема.

– Макс приедет завтра. А что до Артема, он скоро будет. А вот, наверное, и он, – добавил граф, когда раздался звонок в дверь.

Приход Енакиева сгладил возникшую было неловкость. Ступив в кабинет, Сильвестрыч распахнул объятия и бросился к Натали как к старой знакомой. Они расцеловались, и Антон снова почувствовал укол ревности.

– Садитесь, господа, – Николай Иванович сделал пригласительный жест и повторил приглашение сесть по-французски. – Итак, милая Наташа, с чего мы начнем?

– В нашей группе было семь человек, – неторопливо переводил граф. – Было до прошлой среды. В среду погиб Пьер, и сейчас нас осталось шестеро. Мы называем себя Охотниками. Я стала членом группы около четырех лет назад, вскоре после того, как нашли тело моего отца, исчезнувшего пятью годами раньше. В группу меня привел Пьер, мы были знакомы до этого. Он тоже потерял отца, только гораздо раньше. Псевдоним Пьера – Ажан, в то время и он, и Комиссар еще работали в полиции. Комиссар сначала был против, потому что до этого Охотниками были сплошь мужчины, но потом, осознав связанные с моим полом преимущества, согласился. Надеюсь, говорить о том, каковы эти преимущества, нет нужды?

– Да, можно не говорить, – подтвердил граф и перевел свои слова на русский. – Итак, у вас в стране действует нелюдь мужского пола, – вновь перешел он на французский.

– Йолн, – коротко сказала Натали.

– Простите? – переспросил Муравьев. – Слово, которое вы только что употребили, мне незнакомо.

– Йолн, – повторила Натали. – Они называют себя йолнами.

– Кому называют? – не выдержал Антон, едва граф перевел последнюю фразу.

– Теперь уже никому, – перевел ответ француженки Муравьев. – Мы полагаем, что йолнов больше не осталось. Тот, который у нас во Франции, и та, которая у вас в России, должно быть, последние представители их расы. Но наши документы свидетельствуют, что когда-то раса йолнов была довольно многочисленна. А также, согласно тем же документам, были времена, когда йолны действовали с Охотниками заодно. В общих интересах.

– Что? – Косарь привстал со своего места. Он побагровел, даже лысина стала бордово-красной. – Что она сказала? Как понять – заодно? И в чьих это «общих интересах»? Как можно быть заодно с этой сволочью, с этой дрянью?! Охотники, мать их! Это не вы охотники, а они. Они охотятся на нас и убивают – вот и весь их интерес. Заодно они с ними были, подумать только… Что, помогали им людишек мочить? Да я…

– Стоп! – Граф властно вскинул правую руку ладонью вперед. – Я мог неточно перевести или недопонять. Мадемуазель Вертиньи, – вновь перешел он на французский, – что означает ваша фраза о том, что некогда Охотники действовали с нелюдями сообща и преследовали общие интересы? Я надеюсь, что неправильно понял вас.

– Вы правильно меня поняли. Или почти правильно. Тут дело в двух вещах. Во-первых, в отличие от нас, людей, йолнов можно заставить делать практически что угодно. Причем, судя по всему, любого из них.

– Это как же, дочка? – недоуменно спросил Сильвестрыч. – Как их заставить?

– Дело в том, что во многих отношениях они выше нас. И благороднее, и честнее, если угодно. Они преданны друг другу, преданны полностью, абсолютно. При этом не важно, кем они друг другу приходятся. Йолн всем готов пожертвовать ради сородича. Среди них нет обмана, нет предательства, нет измен. Поэтому, угрожая одному йолну смертью, можно принудить остальных делать все что угодно. Например, их можно заставить убрать неугодного человека. Или группу людей. Или устранить политическую фигуру. Они выполнят все, станут послушными марионетками в руках шантажиста, тем более что человеческие дела им безразличны. Они будут безотказны до тех пор, пока у них есть надежда сородича спасти.