С высоты птичьего полета - Станислав Хабаров

Так что с Альби мы знакомились только с балкона. С его внутренней стороны нам виден фрагмент соборной стены и живописный цветочный луг с ярким ковром цветов. Здесь, наверное, семь столетий назад было ристалище, с этого балкона давался знак, а победителю бросался платок. Впрочем, чудеса на этом не кончаются. Из Музея Тулуз-Лотрека мы попадаем на выставку Родена. Это передвижная странствующая выставка в основном из миниатюр. Внимание привлекает композиция – ушедшая любовь. Все просто. Фигурки мужчины и женщины. Любовь ушла. Она стремится вперед, а он цепляется, волочится… Масса набросков карандашом, акварелью; модели, задумки – осколки, искры таланта.

Спешим к автобусу. Он ждёт у выхода, освещенный закатным солнцем. Софи спрашивает разрешения сесть рядом. И мы несёмся среди полей, по древней дороге с рядами наклоненных платанов. Говорят, местность похожа на Италию. Проезжаем селение с домами XIII века. Узкой улочкой карабкаемся в гору. Люди сторонятся, прижимаются к стенам. Где-то все-таки не можем разъехаться, автобус застревает, зависаем над витриной, в которой свежий фруктовый торт.

Мы проезжали маленькие городки. На площадях у дорог играли в шары, петанк.

– Играют на деньги? – спрашивал я Софи.

– Нет, не на деньги.

И мы беседуем, перескакивая с темы на тему, с красивой француженкой в красивом современном автобусе на старой римской дороге юга Франции. Удивительно, не правда ли?

Я спрашиваю про девушку, чьи портреты на тумбах в центре Тулузы. Не жертва ли СПИДа она? И в силу нашего знания французского мы считаем, что её на деньги общественности отправляют лечиться в Америку. Тема СПИДа нас немножко попугивает. Ведь в «Труде» накануне отъезда мы прочли, что болезнь передается и с кровью, и с потом.

Нет, Софи подобных плакатов не видела, и такие болезни скрывают, а не афишируют. Собирали деньги на лечение глаз, да и то, она считает, потому что заморские врачи внушают больше доверия, не по делу, а так уж устроен человек: чужому больше доверия.

Отчего только здесь наклонены придорожные деревья? Здесь всё рядом и всё иное, даже ветры свои. Там восточней, в Провансе дует знаменитый мистраль, а здесь свой обратный, южный, жаркий, он способен разом заставить пожухнуть листву.

Мы смеемся:

– Сессиль, мы, должно быть, все время под вашим покровительством.

В эти летние дни в Тулузе стояла щадящая среднерусская погода. До чего же красивы обработанные местные поля. Нам, конечно, известно, что здесь исключительно благодатные для земледелия места. Пока. По свидетельству экологов, химикаты, пожирающие защитный озонный слой, приведут к усилению потока ультрафиолета. А это – не только ожоги кожи и гибель планктона, это и сокращение урожайности полей, а в итоге – таяние полярных шапок, затопление приморья, превращение южных плодородных земель в пустыни, а арктических равнин – в зоны плодородия.

Расстаемся на площади Капитоль, опять-таки под часами. Мы в гостиницу, а остальные в ближайшие улочки, где они в полдень оставили машины.

Каникулы

Последний день в Тулузе был ритуально подобен прочим последним рабочим дням. Божеством, всепоглощающим время, был протокол. А когда всё закончилось, сил не было, сидели опустошенные. За мадам Тулуз в комнату подписания протокола пронесли на подносе шампанское, а специалисты, открыв в предбаннике КИСа шкафчики, налили в стаканчики что-то покрепче. Пришел Амин Мамод и подарил роскошное издание о корриде с знаменитыми торо, но, видимо, мысль об этом фотоальбоме он обсуждал с Обри, потому что месяцем раньше тот подарил мне такой же альбом.

Пришла Софи. Последние дни она, отрабатывая, пропадала в зданиях КНЕСа за переводами, а теперь она тоже уезжала и зашла проститься, чтобы потом за рулем одолеть начало пути, который спустя несколько дней завершится в Ирландии. И хотя всё время она хорошо владела языком, в конце, как и при знакомстве, он опять её подвёл.

– Я хочу крепко выпить с вами, – сказала Софи, – оттого что я за рулём.

Но все её поняли. А потом мы летели на север, и полёт – тоже условность, потому что есть во Франции скоростные поезда, летящие со скоростью 300 километров в час. Нам ещё оставалось заскочить в Париж, переспать в заказанном отеле и утром самостоятельно отправиться восвояси.

На этот раз нас не опекали. Нас почему-то бросили. Дени Терион довел нас только до стоянки такси в Орли и, как говорится, помахал ручкой. Слава Богу, мы не растратили последние франки и, не зная расплатимся ли и сколько будет стоить проезд до аэропорта Шарль де Голль на следующий день, погрузились в такси.

В такси по московской привычке мы постарались бы сесть поплотнее, но ограничивали кургузые багажники для вещей, рассчитанные явно на одного. Доехали, заплатив отчего-то по-разному, но в пределах 100–150 франков, до заказанного отеля «Аркад». С вещами нам повезло. Мы оставляли их, наблюдая в лучшем случае издалека.

Потом-то нам объяснили, что делать этого теперь было никак нельзя.

Франция на особом положении, опасаются террористических актов.

Всюду проверки, полиция смотрит сумки при входе в магазин.

Проверяют документы, особенно в аэропортах. Если оставишь чемодан без присмотра, его не украдут, а взорвут специальным полицейским устройством – вдруг там бомба.

И опять скудная возможность пробежаться по Парижу. Но куда, на что посмотреть на этот раз? Я опять иду взглянуть на памятник Нею, что у «Клозери де Лила». Он, как и прежде, с саблей над головой, хотя кругом иная жизнь. На скамье у памятника целовались туристы, с виду без особого энтузиазма, может, считали, что так они походят на парижан.

Солнце уже садилось и освещало лишь правую сторону Сен-Мишель, когда мы двинулись к Сене. Сначала мы постояли, отдав должное, у фонтана Обсерватории с четырьмя сторонами света, с черепахами, рыбами и позеленевшими конскими фигурами, вырывающимися из воды.

Я думал о памятниках и о скрытой в них символике. Вот памятник Гаронне в Тулузе, где реки в образе женщин, каждая со своим характером. Раздвигающая скалы Гаронна и рядом скромная, уступающая в соперничестве Арьеж с опрокинутым кувшином. И памятник на крохотной Boulbonne опять-таки образец взаимодействия: две женщины, одна обнаженная, другая разряженная и с жезлом. И в жизни так: две женщины – или сотрудничество или соперничество, невольно вспомнилась пара Тулуз – Котовская.

Мы двигались по бульвару к другому Мишелю, святому, что тоже взмахивал над головою мечом, и вспоминали наши памятники. Из них первым вспомнился первопечатнику Ивану Федорову.

Первопечатник стоит, как и положено памятникам, не мешая движению, не посреди пути, а сбоку и выше, как бы всему способствуя и глядя на все со стороны. Тут к месту и сквер, и скамейки для уставших, ждущих или задумавшихся. И памятник Гоголю, но не тому парадному, напыщенному на бульваре, поставленному на народные деньги (судя по надписи) от правительства, а сидящему, согнувшись, на пьедестале в маленьком дворе в начале Суворовского бульвара или общеизвестный памятник Пушкину на Страстном бульваре.