Нет Адама в раю - Грейс Металиус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Может быть, закажем еще бутылку, - сказала Анжелика, поднимая свой бокал.
- Прекрасная мысль, - ответил Этьен с облегчением и подошел к телефону.
Ну, это уже чересчур, подумала Анжелика. Большой, грубый, сильный Этьен де Монтиньи, лишился дара слов и неуклюж, словно подросток.
Она позволила ему поволноваться, пока они наполовину не выпили вторую бутылку, а затем придвинулась ближе к нему и провела пальцем по его щеке.
- Скажи мне, дорогой, - сказала она. - Что ты собираешься со мной делать?
- Что? - глупо спросил Этьен.
- Что ты собираешься со мной делать, когда мы допьем эту бутылку и ты отнесешь меня в постель?
Этьен почувствовал, как внутри что-то расслабилось.
- Я не буду говорить тебе, - ответил он. - Я тебе покажу. И сейчас.
Анжелика отодвинулась.
- Нет, нет, - сказала она, - сначала скажи. Ты знаешь, я ведь никогда не была с мужчиной.
- Я знаю, - ответил Этьен.
- Ну вот. Скажи мне. Тогда я буду знать, чего ждать.
Этьен хотел обнимать и целовать ее, и трогать, но заставлял себя сидеть спокойно.
Осторожней, осторожней, говорил он себе. Она девственница. Я не хочу пугать ее. Осторожней.
- Повернись.
Она засмеялась.
- Что?
- Иди сюда. Повернись.
Она повернулась на диване и теперь сидела к нему спиной, и тогда он до нее дотронуться. Очень осторожно он убрал великолепно пахнущую розовыми лепестками копну волос с одного плеча и начал целовать ее в шею.
- Первое, - сказал он. - Я собираюсь поцеловать каждый дюйм твоего тела.
Он взял ее за руки и провел губами вдоль плеча и почувствовал, что она задрожала, но почти сразу же снова расслабилась.
Он начал гладить ее, тонкий поясок сорочки легко распустился под его пальцами.
- Когда я кончу, - нежно прошептал он, - не останется ничего, что я в тебе не узнаю.
Анжелика не могла больше сдерживаться. Она чувствовала, что ее дыхание учащается, а кожа горит везде, где он дотрагивался до нее этими сводящими с ума медленными поглаживаниями.
- Знаешь как?
Он повернул ее так, что теперь она лежала у него на коленях, но он был еще очень осторожным, пробегая рукой вниз по ее телу.
- Моими руками, - сказал он, - моим ртом, моими глазами и моим телом.
Он начал целовать ее губы короткими мягкими поцелуями, едва касаясь ее губами, и вдруг положил руку ей на живот и начал гладить и ласкать его. Она почувствовала, как напряглись ее груди до боли в сосках, жаждая его прикосновений, но она заставила себя быть спокойной и податливой. Он не понес ее в другую комнату, а взял за руку и повел к кровати. Она стояла неподвижно, когда он нагнулся и поднял за края ее ночную сорочку, тогда она подняла руки и позволила снять ее через голову.
- Ложись, - сказал он, и когда она сделала, как он просил, он замер, глядя на нее.
Она как статуя, подумал он. Ни одной неверной линии, ни одного неверного изгиба.
Когда он уронил пижаму на пол и она увидела его обнаженным, стоящим над ней, она отвернулась и закрыла рот тыльной стороной руки.
- Не делай так, - резко сказал он и стал на колени около нее. Он повернул к себе ее голову, взял ее руку и положил на себя. Ее рука сжалась и она застонала.
- Ты боишься? - спросил он.
- Да.
Он опустился и лег рядом с ней.
- Хорошо, - сказал он. - Это хорошо, если женщина немного боится своего мужа.
И тут началось. Вся его нежность куда-то улетучилась. Он обнимал ее требовательно, неистово, как будто она уже не принадлежала себе, а служила предметом его удовольствий.
Наконец он положил подушку под ее бедра и взяв сильными руками за колени, раздвинул ее ноги и лег между ними.
- Открой глаза, - сказал он. - Быстро, сейчас же. Открой глаза.
Она увидела, что он улыбается и что он вспотел.
- Не закрывай, - сказал он. - Я хочу видеть, как ты будешь превращаться из ребенка в женщину.
Она почти сразу почувствовала боль.
- Нет! - закричала она. - Нет! Ты мне делаешь больно.
- Надеюсь, что так, - сказал он, и боль росла и росла. - Надеюсь, что так. Я хочу, чтобы ты запомнила, что с этой минуты ты принадлежишь мне.
Она почувствовала, что ее разрывают надвое, а он все равно не останавливался. Его лицо становилось все больше и больше и, казалось, что стены комнаты падают, раздавливая ее.
- Папа! - закричала она. - Папа! Папочка!
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава первая
Может быть для кого-то день 7 декабря 1941 года является днем траура, но когда Этьен де Монтиньи впервые услышал в воскресенье новости, он почувствовал себя как будто освобожденным от ноши, которую слишком долго тащил на спине. Впервые со времени женитьбы, он чувствовал себя как в добрые старые времена.
Наконец-то, подумал он, торжествуя. Наконец прекрасный повод для бегства. Для бегства с честью.
Он был крупным, здоровым и сильным, как бык. Военно-морские силы возьмут его, он знает, что возьмут, и тогда он сможет убраться к черту из Ливингстона и от своей семьи. От Анжелики, от ее молчащей матери и даже от детей.
Этьен помедлил секунду, когда подумал об Алане и Лесли. Ему показалось, что с детьми это не совсем так. Но он быстро перешагнет через это. Это было бегство, но не такое, как если бы он удрал от Анжелики много лет назад. А почетное, заслуживающее уважения бегство. На благо своей страны.
Этьен засмеялся, кажется, впервые за долгое-долгое время.
Он не скажет Анжелике, пока его не внесут в список. Да он и не мог сказать ей в эту минуту, даже если бы захотел, потому что, как обычно, ее не было дома. Дома были только он и Моника, а деточки играли на улице. Старая дама возилась на кухне, бормоча себе под нос, что часто случалось в последнее время, и, с точки зрения Этьена, ее не следовало оставлять одну с детьми.
- Боже мой, Анжелика! - кричал он жене. - Твоя мать не может даже вспомнить, куда она положила свои вещи. Какого черта ты думаешь, что она помнит, что около нее двое детей?!
- Не кричи на меня, - спокойно ответила Анжелика. Моя мать прекрасно может присмотреть за девочками. Если ты так не думаешь, ухаживай за ними сам.
- Ты ни к чему не годная сука! Ясно? - выкрикнул Этьен.
- А ты крикливый грубиян, - ответила Анжелика, уходя.
Ну что же, послезавтра ее маленькие крылышки будут подрезаны, с большим удовлетворением подумал Этьен.
Там, где ничего не могло помочь, возможно, изменит положение японская атака на Пирл Харбор. Она не посмеет больше оставлять детей одних или тем более с Моникой. Теперь ей придется оставаться дома и исполнять материнские обязанности впервые с тех пор, как она родила их первого ребенка.
Этьен снова засмеялся, и Моника, подойдя к двери комнаты, уставилась на него.
- Что с вами? - спросила она с раздражением.
- Ничего, - засмеялся Этьен. - Совсем ничего. У меня хорошее настроение, вот и все.
- Ну, я рада, что у кого-то оно хорошее, - ответила Моника, cнова исчезая в кухне. - А где Анжелика? - спросила она жалобным голосом, что теперь с ней бывало часто.
- Она скоро будет дома, - сказал Этьен и подоумал: "Ты чертовски прав, она скоро будет дома, теперь она вообще будет привязана к дому. Да благословит Бог Соединенные Штаты, Пирл Харбор и Японску империю. Любуйтесь, косоглазые ублюдки, идет Этьен де Монтиньи!"
В то же воскресенье во второй половине дня Анжелика де Монтиньи восседала на обитом зеленой тканью диване в гостиной Пегги Ховард. На ней было облегающее платье цвета тусклого золота, которое выигрышно смотрелось на зеленом фоне дивана. В этом платье ее белокурые волосы выглядели светлее обычного, а кожа была подрумянена холодным зимним воздухом.
Зимний воздух и два очень хороших дайкири, подумала Анжелика, улыбаясь своей загадочной легкой улыбкой.
Теперь она пила третий бокал и как раз думала, что надо его растянуть на некоторое время. Она видела, что Эд Миллер наблюдает за ней с противоположного конца комнаты, и ей не хотелось, чтобы он подумал, что она пьяна. Сегодня вечером хорошо было бы чуточку напиться. Она чувствовала себя великолепно. Она выглядела прекрасно и знала об этом, а также о том, что пройдет совсем немного времени, и Эд Миллер подойдет к дивану, сядет рядом с ней и пригласит ее пообедать. Она заставит его немного помучиться, а затем скажет "да", как бы с неохотой. Анжелика снова улыбнулась и отпила несколько глотков.
Самые лучшие вечера в Ливингстоне всегда давала Пегги Ховард. Не то, чтобы они могли сравниться с теми, на которых Анжелика изредка бывала в Бостоне или Нью-Йорке, но все равно это были хорошие вечера. В Ливингстоне существовала своя небольшая группа интеллектуалов, и их всегда можно было встретить у Пегги.
Вдруг без всякой причины Анжелика подумала, какие прекрасные вечера она могла бы проводить в Париже или в Лондоне, и настроение у нее немного ухудшилось. Она слегка нахмурилась, почувствовав себя обманутой.
У нее нет никакой возможности попасть в Лондон или Париж, пока она связана с Этьеном. У Этьена не только не было желания увидеть другие города, но он еще считал ее сумасшедшей, потому что она могла думать о таких вещах.