Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Книжный миф о казаке-варваре, старательно выписанный Лезюром, совпал по времени со стереотипами, сложившимися в устной традиции в связи с появлением на французской земле пришедших с Севера врагов. К этому времени во Франции уже сформировалась весьма обширная иконография, посвящённая русской армии и казакам, хотя образ казака-варвара возник именно тогда, когда война шла на французской территории. Война с Россией представлялась как война цивилизованного мира и нецивилизованного[593].
Лезюр, как мы помним, сообщал о среднем росте казака, однако страх делает его выше, превращая в великана-людоеда. На гравюрах казак, как правило, на порядок выше всех остальных. Часто это достигается за счёт того, что он изображается верхом на крошечной лошади, а длинное копьё ещё больше удлиняет его фигуру[594].
Казак попадает в разряд видовых чудовищ, врагов нации и человечества. Он изображается как безжалостная, жестокая, слепая сила, сопоставимая с силами природы. Его добыча — человеческие тела, как, например, на гравюре неизвестного автора 1814 года «Казак верхом на коне из добычи» (Cosaque sur ип cheval de prise). Накануне вступления русских войск в Париж по приказу полиции по всему городу были развешаны картинки с изображениями ужасных казаков: огромного роста, в нахлобученных мохнатых шапках, с налитыми кровью глазами и обагрёнными кровью пиками, с ожерельями из человеческих ушей и часовых цепочек[595].
Но основная пропаганда велась в прессе. Именно на страницах газет наполеоновская пропагандистская машина развернула мощнейшую кампанию по дегуманизации противника. Наполеон писал министру внутренних дел графу Ж.-П. Монталиве: «Оживить общественный дух можно не стихами, не одами, а фактами, простыми и правдивыми деталями <…> Совокупность всех этих фактов вызовет ярость и негодование. Именно тогда каждый почувствует необходимость обороняться, если он не хочет увидеть свою жену и дочь изнасилованными, чтобы не быть избитым, ограбленным, чтобы не подвергнуть себя всяческим оскорблениям»[596] .
Наполеоновские пропагандисты создавали по схожим шаблонам образы всех стран, оказавшихся военными противниками Франции, однако именно Российская империя во французской печати наполеоновской эпохи служила классическим примером «другого» общества и «чужой» культуры. И та же самая оптика французского официоза и армейских бюллетеней в отношении России влияла на состояние умов и общественного мнения в самой Франции, предопределяя вектор развития французско-российских отношений на многие десятилетия вперёд[597].
Газеты старались на славу. Сообщения о зверствах, грабежах, поджогах и особенно насилиях приобрели лавинообразный характер. Например, 28 февраля 1814 года газета «Le Journal de I’Empire» сообщала: «В хмельном упоении от своих эфемерных успехов русские публично заявили о своём скорейшем вступлении в Париж и о своём намерении убрать прочь все драгоценные памятники — бессмертные трофеи наших побед, открыть Париж грабежу, увезти с собой женщин, чтобы заселить ими свои ужасные пустынные пространства, взорвать Тюильри, одним словом, превратить эту резиденцию искусств в груду руин»[598].
Депутации от разных городов соревновались в сообщениях о «зверствах» казаков: «Они позволяли себе самый необузданный грабёж, акты варварства, которые вызывают ужас и негодование. Сначала они открыли тюрьмы, чтобы найти себе проводников из содержавшихся здесь злодеев. Все жители, которые им встречались в этот момент, подвергались без различия пола и возраста грабежу и насилию <…> Одну пожилую женщину изнасиловали на теле её убитого накануне мужа, другую молодую девушку после изнасилования проткнули пикой, и на следующий день она скончалась, третью после группового изнасилования бросили в шлюз, четвёртая тщетно искала себе убежища и защиты в церкви»[599].
Своеобразной квинтэссенцией обвинений казаков стала анонимная «Историческая картина преступлений, совершённых казаками во Франции». Издана она была, по всей вероятности, в Париже в марте 1814 года и была призвана воодушевить французов на сопротивление врагу[600].
Примеров описаний таких «зверств», «насилий», «мародерств» было великое множество, но самое главное заключается в том, что подобная пропаганда потом перекочевала в научные работы и использовалась как вполне достоверный источник.
Между тем военная кампания 1814 года оказалась скоротечной, и французская пропаганда не успела сыграть заметной роли в мобилизации населения. В обществе в то время уже наблюдалась усталость от постоянных войн, и потому всё, чего удалось добиться пропаганде — это напугать французов, но не поднять их на защиту Отечества[601]. А в период оккупации союзными войсками части территории Франции местные власти даже вынуждены были опровергать распространённые в обществе представления о жестокости русских войск[602].
После 1815 года Наполеон уже на острове Святой Елены, ведя свою последнюю баталию, битву за историческую память, продолжал пугать Европу казаками: «Если бы я разбил коалицию <…> я обезопасил бы мир от казаков»[603]. «Если бы Россия была побеждена в 1812 г., проблема мира на 100 лет была бы решена», — заявлял он[604]. Но Русская кампания окончилась поражением, и в результате «Север двинулся против цивилизации». Характерно, что хрестоматийный русский экспансионизм Наполеон объяснял весьма оригинально, а именно бедностью России: «Русские — нищие, и это создаёт для них необходимость завоеваний, продвижения вперёд». Поэтому он, Наполеон, пойдя войной на Россию, делал это исключительно ради мира во всём мире: «…это была война здравого смысла и подлинных интересов, война ради покоя и безопасности всех; она была исключительно ради мира и сохранения достигнутого — всё это было ради европейскости и континентализма»[605].
Фальшивое «Завещание Петра Великого»
Пожалуй, вершиной не только наполеоновской,