Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что интересно, при анализе деятельности Петра I Доре ссылается на «высокоуважаемого Франсуа Рабле, лучшего из знатоков российской истории, в особенности того периода, когда страной управлял Пётр Первый». Он иронично подчёркивает: «неважно, что родился мэтр Франсуа почти на двести лет раньше русского властителя, ибо гению дано быть пророком»[638]. Ирония иронией, но Доре, вероятно, не желая того, озвучил очень важный тезис: у Запада была и есть своя Россия, вовсе на нашу страну не похожая. Образ такой России является не результатом её тщательного и вдумчивого изучения, а лишь продуктом европейской фантазии, «конструктом воображаемого», и в этом творческом деле можно хоть всю историю России, вплоть до настоящего времени, изучать, ссылаясь на «мэтра Франсуа».
Даже после того, как в 1879 году было доказано, что «Завещание Петра Великого» является фальсификацией[639], на этот документ продолжали ссылаться в пропагандистских целях. Ведь в пропаганде важна не истина, а формирование нужного мнения. Вот почему этот документ активно использовался в годы Первой мировой войны, потом этот текст был переиздан в нацистской Германии. Фальшивое «Завещание» оказалось очень востребовано сразу после окончания Второй мировой войны: в 1945 году о нём вспомнил президент США Гарри Трумэн. Сторонники фальшивого «Завещания Петра Великого» оказали непосредственное влияние на Уинстона Черчилля, произнёсшего в 1946 году знаменитую речь в Фултоне о «железном занавесе». Эта мистификация активно эксплуатировалась в Соединённых Штатах в эпоху разгула маккартизма[640], а потом в Великобритании после ввода советских войск в Афганистан[641].
Успех данного документа сопоставим с популярностью подложного «Дара Константина» и сфабрикованных «Протоколов сионских мудрецов». По словам Г. Меттана, «эта мистификация куда больше, чем властолюбие Николая I, послужила укреплению в европейском сознании первой половины XIX века идеи о „варваре у ворот" — о „кровожадном казаке", готовом растерзать европейскую цивилизацию при первой возможности»[642].
Нельзя не согласиться с С. Блан, что для Запада «Завещание» стало чем-то гораздо большим, нежели планом Петра, завещанным его потомкам: «Это наставление, заповедь или пророчество, своеобразная краткая Библия русского империализма и макиавеллизма»[643].
Как видим, этот документ оказался универсальным средством в антироссийской пропаганде. Как только отношения между Россией и Западом обостряются, как только Россия начинает усиливать свои позиции или активно заявлять о защите своих национальных интересов, сразу раздаются крики о «варваре у ворот», «русской экспансии» и «русской угрозе». В феврале — марте 2022 года европейские обыватели всерьёз ожидали прихода «русских варваров» и «азиатских орд», готовых уже в который раз завоевать Европу, поработить её жителей и угнать их в «пустыни Сибири». А в феврале 2023 года французы пугали друг друга тем, что русские появятся в Эльзасе (если судить, например, по комментариям к публикациям в газете «Le Figaro»).
Конечно, пройдёт какое-то время, и о подложном «Завещании Петра Великого» европейцы позабудут, но лишь для того, чтобы достать его из закромов исторической памяти в очередной раз. И снова поскачут жадные до добычи азиатские орды по пылающим страницам русофобской пропаганды.
«В Париже Росс»
Лишь на короткий период французами овладела мода на всё русское. Случилось это после того, как русские войска оказались в столице Франции, а император Александр I стал первым русским государем, ступившим на французскую землю после Петра Великого.
Конечно, парижане, находясь под воздействием наполеоновской пропаганды, были безумно напуганы. Но когда к императору Александру на заре 31 марта 1814 года явились представители Франции, умоляя его пощадить Париж, он, напомнив о бесчинствах французской армии и с гневом высказавшись о «человеке, который его обманул самым недостойным образом», заявил: «Французы — мои друзья, и я хочу доказать им, что пришёл воздать добром за зло. Наполеон — мой единственный враг <…> Итак, господа, скажите парижанам, что я вступаю меж их стен не как враг, и только от них зависит, чтобы я стал им другом»[644].
Парижане встречали армию боязливо и молчаливо, однако очень быстро страх прошёл, горожане почувствовали облегчение, мгновенно переросшее во всеобщий восторг. Французы не могли поверить, что перед ними ужасные варвары. Видя красоту русских мундиров, блеск оружия, весёлую наружность воинов, здоровый цвет лица их, ласковое обращение офицеров и слыша остроумные ответы их на французском языке, они так и говорили: «Вы не русские, вы, верно, эмигранты»[645].
Воззвание к парижанам, весьма мягкие условия Первого парижского мирного договора, восстановление на престоле династии Бурбонов, конституционная Хартия, сохранение Франции как великой державы — всем этим Франция была обязана императору Александру I. От своих офицеров и солдат Александр I потребовал безупречного поведения, предусмотрев суровые наказания для нарушителей, вплоть до смертной казни. Потом российский государь сделал всё ради скорейшего освобождения французской территории от оккупационных войск.
Вставшие лагерем на Елисейских полях и на Марсовом поле, поблизости от здания Военной школы, русские казаки стали предметом всеобщего любопытства, смешанного со страхом. Их высокий рост, впечатляющие усы, слегка раскосые глаза и смуглая кожа, не говоря о манере одеваться (шаровары и отороченные мехом шапки с киверами) и об их оружии (копья длиной более трёх метров и сабли, никогда не находящиеся в ножнах), — всё это беспокоило парижан и будто бы подтверждало образ диких орд, чуждых какой-либо цивилизации. Гуляющие парижане могли наблюдать, как казаки приводили в порядок свою униформу, стирали бельё, заботились о своём мелком скоте (овцах, козах, домашней птице), готовили еду прямо на земле. Поскольку казаков было очень много для столь ограниченного пространства (а они обжили его как сельскую