Полигон - Александр Александрович Гангнус

рыбий профессиональный лексикон. Ну, а если всерьез, сам перед собой, кто он? Что делает? Неужто не ученый? Неужто не творит? Да стоит ли тогда вся эта деятельность всех сил и мук? И если Эдик и Женя так искренне смеются, и Саркисов, с чьих слов все говорится, смеялся, то что это значит? Форма ли это скромности? Демократизма? Или профессионального цинизма? И тогда для них эти слова действительно пустой звук, и они сами себя — не только Дьяконова — учеными, творцами не считают? А кем считают?

Нет… Может быть, высоких слов и следует в обиходе избегать, чтоб не стерлись от частого употребления, но забывать их нельзя — глядишь, действительно станешь чиновником научного департамента.

И Вадим творил изо всех сил, отложив в долгий ящик даже почти готовую статью о натурфилософах для крошкинского сборника, забросив чтение, сведя до минимума прогулки. Творил, или, иными словами, шел к получению первого своего результата на новой ниве, имея в руках 1300 строк в каталоге механизмов землетрясений, а впереди, в качестве ориентира, конечно же прогноз. Настоящий, детерминированный, точный прогноз места и времени катастрофического землетрясения.

Предшественница Вадима по работе над механизмами — уволившаяся до его приезда Ира Уралова заметила, что перед сильными землетрясениями с осями напряжений слабых толчков-тресков в окрестностях обсерватории что-то происходит, они начинают выстраиваться так, как в будущем будут ориентированы оси напряжений сильного толчка, это было, несомненно, началом пути к использованию механизмов для прогноза сильных толчков. Но одно дело задним числом заметить тенденцию, другое — разработать методику прогноза. До этого в диссертации Иры — ее тоже изучил Вадим — было очень далеко, даже подходов не нащупывалось.

Просматривая еще и еще раз каталоги механизмов землетрясений — 1300 строк, в каждой с десяток цифр, Вадим почти физически чувствовал то, что, должно быть, ощущала его предшественница: растерянность подростка, решившего понять назначение и принцип работы радиоприемника, просто разобрав его на части. Конечно, это необходимый этап научной работы, разборка, выявление простейших элементов. Это сделано. Но дальше должен идти синтез — построение целого, системы, что и есть самое трудное.

Первым шагом на пути к «геопрогнозу», как писал сам Вадим в своей незащищенной диссертации, должна быть систематизация исходных данных. Систематизация — не просто удобство для работы — это в полном смысле превращение хаоса в систему — с уровнями организации, иерархией. При переходе с одного уровня иерархии на другой возможно выявление еще не пришедших из будущего, но неизбежных компонентов системы. Иначе говоря, при внесении системности в массу знаний появляется возможность прогноза. Значит, нужна была классификация, принципы типизации, позволяющие быстро превращать хвост данных по каждому механизму в нечто типовое, единое, заключающее в себя если не все, то хотя бы основное, важнейшие для поставленных целей первичные признаки.

Вадим чертил сложные трехмерные модели, припоминая начерталку и тригонометрию, вычислял коэффициент корреляции, подбирал. Скоро он уже знал «в лицо» каждое из дюжины сотен землетрясений, и постепенно из хаоса стали вырисовываться как бы некие типы механизмов землетрясений, островки единообразия в первоначальном хаосе. Потом стало ясно, что этих типов — семь, не больше не меньше, и что в каждом данном случае типовая принадлежность легко задается взаимным положением двух из всего множества параметров — наклоном осей сжатия и растяжения. Много сил и времени отняла неопределенность с альтернативными плоскостями разрыва. В том, сдавленном тисками кубе, который символизировал для Вадима очаг землетрясения, зеркала скольжения и разрыва строились по двум диагональным плоскостям куба, теоретически абсолютно равноправным. Как понял Вадим, невозможность в рамках действующей модели выбрать истинную плоскость разрыва смутила, остановила в поиске не одного предшественника… Но вскоре выявилось то, что Вадим впоследствии назвал снисходительностью природы по отношению к исследователю. В пяти из семи типов геологическое качество типов не зависело от выбора плоскости. Каждому типу однозначно соответствовал определенный вид геологического движения. Сдвиг, надвиг оставались сдвигом и надвигом независимо от выбора плоскости и научных пристрастий исследователя. Два типа были не столь однозначны, плоскости как бы противоречили друг другу (вертикаль и горизонталь), но что-то подсказало с самого начала, что можно пока отложить вопрос с этой неоднозначностью, двигать дальше.

После этого Вадим и присоединившаяся на этом этапе к нему Света и сделали свое первое построение на основе новой «типизации». Они изобразили в виде диаграмм из семи типов все слабейшие землетрясения каталога, потом посильней, потом еще сильней и наконец сильнейшие. И оказалось, что с ростом энергии землетрясений, взятых для подсчетов, диаграмма резко упрощалась, из хаоса выступал порядок, росло значение простых по геометрии, элементарных типов, и особенно одного, как было уже ясно, главного для района — надвига, наползания блока на блок с горизонтальным сжатием. Когда Вадим подобную диаграмму построил по сильнейшим землетрясениям для всей горной страны Памиро-Тянь-Шаня, она поразила его сходством с диаграммой сильнейших по району Саита и Ганча: диаграмма становилась образом, узнаваемым портретом, чем-то, уникально схватывающим общий характер современных геологических движений той или иной области.

После этого построилась кривая, характеризующая процент «простых» типов в общем числе землетрясений для толчков всех энергий от слабейших до самых сильных. Взглянул и внутренне охнул: это был Результат! Кривая — с некоторыми изгибами и горбами, но неуклонно поднималась от 20 процентов на уровне слабейших до 80 процентов на уровне сильнейших землетрясений. Сердце застучало где-то в горле: добиваясь простой ясности, они явно пришли к пусть небольшому, но открытию. То, о чем говорила эта кривая, было чем-то очень новым, даже, пожалуй, неожиданным в геофизике. Вадим бросился на работу, к Свете. Она взглянула и сказала:

— Ой! Не может быть.

Выборочно проверила Вадимовы расчеты, все сходилось.

Взяв миллиметровки и кальки с диаграммами и кривой, Вадим направился к своему бывшему подчиненному, а теперь непосредственному начальнику, симбионту Жене Лютикову.

2

Ошибкой было бы думать, что во время Вадимова «научного запоя» с Женей ничего заслуживающего внимания не происходило. Как раз наоборот — происходило, и столько всего, что именно он, Женя, бесспорно заслуживал большего внимания и сочувствия, и он постоянно требовал этого внимания и сочувствия и от Вадима, и от Светы и получал его.

Прежде всего, в один прекрасный, тихий октябрьский вечер Женя постучался в дверь однокомнатной квартиры Орешкиных как-то особенно тихо и скромно — скорее поскребся, чем постучал. Войдя, он сразу разулся и, еле слышно прошелестев слова приветствия, без сил опустился, буквально рухнул на свое обычное место — у стенки, за низенький столик на бордовую курпачу.

— Что-нибудь произошло? — участливо спросила Света. Она выглянула из кухни, да так и застыла на пороге.

Вадим ничего не спросил, просто, повернувшись на единственном в квартире стуле у