Полигон - Александр Александрович Гангнус

Вадим в минуту добежал до камерального корпуса, взял у Светы трубку и услышал голос Светозара. Весело, с матерком, тот сообщил, что, во-первых, его репортаж был признан лучшим в номере — «Ну, это, как всегда, старик», — а во-вторых, что приходил из Института Земли некий серый человечек — и прямо к заму главного. Начал разговор неудачно: вот-де, ваша уважаемая газета допустила ошибку, поторопившись опубликовать репортаж такого-то…

— Ошибку? Наша газета?

Зам позвонил по внутреннему, через минуту серый человечек имел удовольствие лицезреть размашистую резолюцию на гранках:

«Материал своевременный и верно отражающий одно из важнейших направлений работ академии».

И подпись вице-президента.

— Так что насчет ошибок обращайтесь непосредственно к вашему начальству. И запомните, у нашей газеты ошибок не бывает. У вас есть еще вопросы?

У человечка вопросов не было, и он ушел еще более серый, чем пришел.

— Наглость какая, — шумел Светозар. — Они тебе там настроение, часом, не пытались испортить? Кто это у вас такой дуб?

Вадим отвечал, что уже все в порядке, был небольшой шум из-за недостаточной информированности — и все. Особенно вдаваться в подробности он не мог — телефон стоял в холле, мимо все время проходили сотрудники, и многие явно прислушивались к разговору. Потом Светозар спросил о Наде Эдиповой — и опять Вадим ничего не мог толком ответить. Светозар наконец понял, что он в своем кабинете и Вадим у коридорного телефона — не в равных условиях, и закруглил разговор, передав всем пламенные приветы и попросив Вадима, если у него будут неприятности, немедленно звонить ему, Светозару. Вадим поблагодарил и обещал, потом добавил, что статья уже принесла большую пользу делу, сдвинув с мертвой точки и эксперимент, и тему прогноза вообще, чем Светозар остался чрезвычайно доволен.

Дня через три прилетели Эдик и Женя, преисполненные чувства собственной значительности. Последние надежды Вадима на какое-то смягчение отношений окончательно рухнули.

— Нет, ты представь себе, дружочек Вадим, нас с Эдиком поселил в «люкс», как иностранцев. А этих, пневых, Каракозова и супружницу его, — в общежитие. Знай наших. Те-то думали, что едут присутствовать при выносе наших тел и очень, похоже, торжествовали по этому поводу, предвкушали. А он на них при всех благим матом, так-перетак, что прогноз срывают. Со мной, поверишь ли, каждый день часа по три по парку под ручку ходил, советовался. Все, что тут мы в порядке бреда набросали, немедленно записал в план, обязательный для выполнения. Статью Светозара цитирует по памяти огромными кусками, но, правда, без кавычек и ссылок, как свои собственные мысли подает. Вот так-то. Я всегда говорил: хочешь быть мил Саркисову, покажи зубы, при условии, конечно, что есть что показывать. Письмо твое при мне прочел, крякнул, в затылке почесал — «Ишь как отвечать выучились». — проворчал. Попробовал еще разок отделить тебя от нас, но мы — оловянные глаза — о чем речь, только о пользе дела все и думали, ну, в духе твоей объяснительной, он и плюнул на это дело. Так что — не было ничего, дружочек Вадим, забудь. Извиняться он не будет, это точно, я его знаю, значит — только забыть. Но вообще-то мы тут с Эдиком смеялись, может, и не стоило всю эту акцию газетную затевать. Похоже вылечила она нашего мудрейшего. Не узнать. Глаза горят, слово «прогноз» с уст не сходит, рвется в бой. Врачи уже об операции ни гугу и о больнице тоже, так, амбулаторное лечение, курс антибиотиков. А ведь помирал форменным образом. Тот приказ практически отменен. Сейчас готовятся всякие реорганизации, под прогноз и сотрудничество с американцами. Нас — тебя, Свету во главе, извини, со мной — выделили в особую, подотчетную лично шефу ударную, так сказать, группу. Мы вольны заниматься чем угодно, лезть в чьи угодно дела и работы, при условии, что это даст выход на прогноз. Понял? Выпьем, дружочек Вадим, расслабимся после всех передряг и общения с начальством, — в сущности, муторное это дело, даже когда тебя возносят и любят.

Глава шестая

1

Для «группы Лютикова» была выделена одна из лучших комнат камерального корпуса. Угловая, двухсветная, с удобными шкафами, с большой настенной доской, покрытой темно-красным линолеумом. Группе выдали электрическую пишущую машинку и новенький бухгалтерский калькулятор.

В первый день, когда комната открылась после ремонта и Вадим со Светой полдня таскали столы, шкафы и прочее, Женя появился к вечеру, взглянул, одобрил, подошел к доске и крупно написал новеньким, положенным только что куском мела:

«Суета сует и всяческая суета!»

Поставил жирный восклицательный знак, улыбнулся обаятельно и вышел. Больше он никогда на работе не появлялся. Вадиму он тоже посоветовал работать дома — очень удобно, не нужно ни причесываться, ни одеваться. На работе одна-одинешенька сидела обычно только Света, выполняя самые разнообразные текущие задания Эдика и урывками помогая Вадиму в разборе вороха материала по механизмам землетрясений. Па доске с полгода еще виднелась надпись, оставленная Женей, — доской долго не пользовались. Вадим приходил на работу только вечером, после ужина, чтобы не мешать Свете в домашних хлопотах, да и уютнее было в камеральном корпусе вечером, в гулкой пустоте коридоров и комнат, — впрочем, в некоторых сидели, как потом заметил Вадим, такие же любители полуночной работы. Но с ними общения не было — это были Дьяконов и его друзья. Они избегали встреч и разговоров, а сам Дьяконов даже не здоровался с Вадимом. Впрочем, со Светой — здоровался, даже помогал ей несколько раз таскать сейсмограммы из лентохранилища.

Всякий раз, встречая ненароком Олега, Вадим вспоминал эпитеты, которыми принято было обозначать эту личность в разговорах между Чесноковым и Женей: «Наш гений», «большой ученый», — с сарказмом, конечно. Зина, жена Эдика, рассказала, что Лида, начальник отряда глубинного сейсмозондирования, довольно независимая и по положению и по характеру особа, с которой, по словам Зины, Дьяконов «давно путается», да не женится, однажды перебила Саркисова, отозвавшегося об Олеге в насмешливом тоне, именно этими словами: «Олег — ученый!» Сказано, по словам Зины, это было так, что становилось ясно: больше здесь она никого ученым не считает, включая самого шефа.

Зина рассказывала это у себя за столом, где собрались все свои, рассказывала как анекдот — Жилин, Эдипов, Эдик с Женей посмеялись. Вадим же задумался, не зная, как отнестись… Высокие слова — ученый, творчество — в нынешней научной среде никогда вслух не произносятся. Вместо них — научный работник, получение результатов. Сам Вадим был как бы раздвоен: будучи журналистом и науковедом, он эти слова конечно же употреблял, становясь геологом, геофизиком — забывал, переходил на