Пусть будет гроза - Мари Шартр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я попытался еще раз:
– Вы не могли бы, пожалуйста, перевести? Я бы хотел понимать, о чем вы говорите.
– Слишком поздно, – объявил Шерман с таким видом, как будто сообщал мне, что у меня рак или что-нибудь вроде того.
– Дао чем вы вообще? – воскликнул я.
– Ты стал его йахепа.
– Что это значит?
– Он тебя теперь не оставит, ты его человек навсегда.
– Он тебя выбрал и взял себе, – добавил Ратсо.
– Вроде бы обычно бывает наоборот? – возразил я. – Вроде бы это люди принимают решение о том, взять ли им собаку?
– Стать йахепа — большая честь, – сказал Шерман. – Йахепа означает «недостающий элемент загадки». А загадка – это ты, Мозес Лауфер Виктор Леонард.
– Слушайте, а вы не выдумываете все это, а? С чего ему было выбирать меня, а не Ратсо или кого-нибудь еще из тех, кто живет здесь? – отбивался я.
– Все очень просто: его душа подходит твоей душе.
– Но это случилось как-то уж слишком быстро! Этот тип сидел под нашей тачкой, как он мог вот так с ходу разглядеть мою душу?
– Ты не понимаешь, до чего тебе повезло! – вдруг оборвал меня Ратсо. – Когда я был маленьким, я мечтал встретить свою собаку, но меня ни одна так и не выбрала. Это большая редкость! Он будет тебя всегда защищать. Будет о тебе заботиться.
– Ага, только я ведь взять его к себе не могу! Родители ни за что не согласятся.
– Слишком поздно, – повторил Шерман. – Дело решенное.
– Да нет же, слушайте… Ратсо, помоги мне! Ну ведь это же не какая-нибудь там волшебная собака.
Но Ратсо и Шерман уже садились в машину.
Мы с псом остались на обочине одни. Я посмотрел на него: он стоял и ждал, какое решение я приму.
Я пожал плечами. Происходящее было сильнее меня.
– Ну ладно, пошли.
И пес тут же за мной последовал. Теперь и мы тоже сели в машину Шермана. Собака лизнула мне руку, чтобы поблагодарить. Я подумал, что, возможно, это та же собака, что и вчера на кладбище. Я посмотрел своему псу в глаза, надеясь, что смогу его вспомнить, и увидел в ответном взгляде упрямство и упорство, которые мне очень понравились. Я погладил его за ушами. Он положил голову на мою больную ногу и вздохнул.
Несколько минут мы ехали молча, а потом я набрался храбрости и решился спросить:
– А вы правда исцеляете людей?
– Так уж прямо исцеляю, – резко ответил он.
– Но ведь это вы спасли Ратсо, когда его ранили ножом?
Шерман удивленно оглянулся – он явно не ожидал, что у меня может быть такая информация.
– Все в порядке, он свой, – заверил его Ратсо, мотнув в мою сторону подбородком. – Можешь ему ответить.
– Да, Васичу, это был я, но не я один. Я вообще-то не хирург.
– Я знаю, но ведь вам удается излечивать людей?
– Людей? Это ни о чем не говорит – «людей». Ничего не объясняет.
– Ну объясните мне, пожалуйста, – настаивал я.
– Я не университетская больница, я не обучаю. И ничего не объясняю. Я просто связующее звено, Васичу. Мой дар открылся, когда я был еще совсем ребенком. Ты знаешь, что такое дар?
– Да, – благоразумно ответил я.
– Мой дар позволяет мне быть кем-то вроде уполномоченного между Великим Создателем и племенем. Я могу общаться с Духами, моя сила проявляется в трех вещах: в тайном знании, которое передают древние Пайн-Риджа, в умении обращаться с растениями и в хранении священных камней.
– Они у вас здесь, эти ваши камни?
– Где это здесь – в машине, что ли? – изумился он.
– Сломанный Стебель, если ты думаешь, что уедешь отсюда без костыля, то глубоко ошибаешься. Так глубоко, что наружу не выбраться, – заметил Ратсо.
– Я просто спросил. Мне интересно было взглянуть на священные камни, вот и все, – сказал я, чувствуя себя уязвленным.
Ратсо разозлил меня, потому что сразу раскусил мою задумку, и мне было ужасно неловко.
– Я использую эти силы и природную медицину, чтобы отгонять от пациентов злых духов и тем самым помогать им исцелиться.
– Вы хотите сказать, исцелиться полностью?
– Мозес Лауфер Виктор Леонард, хватит, а? Я вижу, к чему ты ведешь! – снова набросился на меня Ратсо.
Впрочем, ругал он меня с улыбкой. Этим он немного напоминал мою маму.
– Если ты забыл, мы сюда не ради тебя приехали. И вообще, все это касается только членов племени и тех, кто родился в резервации. Так что ты в пролете.
– Я же просто спросил! Для информации!
– Ага, типа за других беспокоишься, – усмехнулся Ратсо.
Я пожал плечами. Ну ничего, спросить все-таки стоило.
– Исцеление пациента зависит от его собственного положительного настроя и от его веры, – добавил Шерман.
– Ага, и у меня все это было! – воскликнул Ратсо.
Я хотел было ему ответить, но меня отвлекло увиденное за окном. Машина Шермана катилась по Пайн-Риджу. Я прочитал на щите, что резервация разделена на десять районов и мы находимся в районе под названием Орлиное Гнездо.
Мы проехали уже несколько домов, и кое-что меня в них удивило. Например, я заметил, что на многих фасадах висит американский флаг, перевернутый вверх ногами, – в знак скорби и как вызов правительству США. Не было еще и десяти утра, а по улицам уже шаталось множество всеми забытых детей. В глазах их читалась безграничная скука. Чуть дальше на крыше заброшенной машины стоял маленький мальчик, одетый в грязные желтые трусы и такую же грязную потрепанную красную футболку. Он, не сводя глаз, смотрел на меня и, похоже, играл сам с собой в войнушку: когда я взглянул на него, ухватился за воображаемый пистолет. Рядом с машиной, прямо на голой земле, лежал человек. В первую секунду я подумал, что он мертв, но, скорее всего, он просто спал. Рядом валялись трупы бутылок. Человек постепенно трезвел на глазах у собственного сына. Тут заговорил Шерман: он с иронией заметил, что хранить у себя алкоголь или находиться в состоянии опьянения в Пайн-Ридже противозаконно. Но в Уайтклее, деревушке, расположенной по соседству с резервацией, четыре питейных заведения продают в среднем по четыре миллиона банок пива в год. Он назвал и еще одну страшную цифру: алкоголизм поражает восемь семей оглала из десяти. Ратсо сжал кулаки, думаю, ему непросто было наблюдать эту сцену. Я не сводил глаз с мальчишки в желтых трусах. Он не обращал внимания на человека, лежащего на земле, – может, своего отца или брата. Будь все это моей жизнью, случись мне родиться оглала –
