Аргиш - Александр Олегович Гриневский

Боялся обидеть. Так и лежали. Наконец поднялась: «Я сейчас…»

Свет из прихожей в приоткрытую дверь. Шум спускаемой воды.

Да пропади всё пропадом! Начал одеваться.

Вернулась. Стояла в дверях голая, смотрела, как он это делает. Он на неё не смотрел. Было стыдно.

Как назло, куда-то задевались носки – оба – нет нигде. Зажгла свет.

На кровати, на смятой простыне – мокрое серое пятно.

Это не я, это – она!

В дверях он сказал: «Пока!»

Она сделала в ответ «ручкой» и захлопнула дверь.

Чёрт! Вот как понять, был он с женщиной или нет? Смешно. Но если всё так, то какой смысл к этому стремиться и так хотеть?

И вдруг понял, что он просто оттягивает время. Боится идти к ней, боится лечь рядом. Хочет! Очень хочет! Но… просто боится. Вот и вспоминает прошлое – будто разумом старается задавить бездумное страстное желание – пытается себя настроить: «Не жди ничего хорошего!»

Улыбнулся.

«Враньё всё это. Вера – хорошая! Она – счастье! Маленькое, беззащитное, нежное».

Поднялся на ноги. Она сразу встрепенулась.

– Вадим, ты куда?

– Спи! Я сейчас…

– Не ходи далеко. Пожалуйста!

Не послушал. По осыпи полез наверх.

Дождь почти перестал, мелкая водяная взвесь висела в воздухе.

Стоял в этой липкой, вязкой полутьме, смотрел в ту сторону, где, ему казалось, должен находиться лагерь. Надеялся увидеть отсвет костра.

Если не ушли, должны же они жечь костёр? Хотя… Если поджидают – жечь не будут. Ни черта не видно!

Стоял, подставив лицо липкой мороси. Хотел, чтобы охладила, стёрла, стекла… Он поднялся сюда не затем, чтобы посмотреть, горит ли костёр, а чтобы ещё хоть чуть-чуть оттянуть время. Сам понимал, как это смешно. Ведь хочет её. Очень хочет!

Что за дурость? Чего я боюсь? Она – хорошая! И всё будет хорошо.

Осторожно, стараясь не поскользнуться, придерживаясь руками за мокрые камни, спустился.

Не спала. Ждала, когда вернётся.

– Вадим! Сапоги сними. Мох внутрь напихай. Просохнут за ночь.

– Ага.

Лёг рядом. Замерли оба. Так и лежали. Долго.

Обнял. Ладонь оказалась чуть выше живота. И она сразу повернулась. Резко, всем телом.

Руками лицо обхватила. Целует – мелко, быстро, словно клюёт – губы, щёки, лоб, нос. Дыхание горячее.

Опёрся о руку, навис лицом, ищет губами её губы.

Время остановилось, исчезло куда-то…

Только тела сплетённые, вжатые друг в друга, первые нежные прикосновения – изучение чужого тела, такого желанного, такого податливого.

– Не спеши, не спеши, мой хороший! – шептала горячечно, а сама спешила – целовала его грудь, обнимала, прижималась бёдрами.

Он не помнил, как оказался без энцефалитки и свитера. И балахона на ней уже не было.

Выгибалась, подставляя грудь под его губы. Обхватывал твердые маленькие соски, ласкал языком.

Упругий живот.

Рука, ниже!

Мягкий холмик под тканью. Тепло сведённых вместе ног.

Резинка трусов – тугая, неподатливая.

Освободилась от его рук. Согнула ноги в коленях, подтянула к подбородку, сдёрнула с себя трусы. Отбросила. Вытянулась, замерла.

Жёсткость волос на лобке. И немыслимая нежность губ – горячих, влажных, ждущих!

Обхватила его руку, прижала к себе.

Замерли, боялись пошевелиться.

И не раздумывая – так надо – на неё, сверху. Колено, между её ног. Раздвинуть!

– Сейчас, сейчас! – шептала она, помогая ему.

Не получится! Не смогу! Истошный промельк испуга.

Вошёл! Провалился! Растворился в вулканической лаве, в струях тёплого дождя, в морской пене, стал ветром, розовым лепестком, налитым соком яблоком!

– Не в меня, пожалуйста… – издалека, из другого мира.

Его не стало. Существовало лишь тело, до последней клетки наполненное сладостной истомой и движением, направленным в никуда, в бесконечность, в ничто, рвущееся туда, сметающее все преграды – глубже, глубже!

Скрутило мышцы, изогнуло судорогой тело – успел отпихнуть её, отвалился сам.

Лежал на спине, не открывая глаз. Дышал тяжело. Тела не чувствовал, его не стало. Сознание носилось где-то в темноте.

И в этой гулкой темноте раздался шёпот: «Хорошо, Вадим! Мне никогда так не было…»

Приходил в себя. Возвращался из сна, из другого волшебного мира.

Почувствовал холод, неудобный выступ камня под бедром, мерный стук бьющихся капель о камни, её голову на своём плече – волосы щекочут щёку, тяжесть руки у себя на животе.

Было бездумно хорошо.

Вера приподнялась, встала на колени.

– Вадим! Вадим… – попросила жалобно. – Отряхни, пожалуйста!

Он провёл рукой по её спине и засмеялся. И она засмеялась. Весело, открыто.

Они были облеплены мхом с ног до головы – прилип к разгорячённым телам, застрял в волосах, даже во рту чувствовался привкус.

Стояли голые, на коленях, в темноте, не чувствуя холода, и было непонятно – то ли они снимают прилипшие комочки мха с тел друг у друга, то ли медленно ласкают, нежно касаясь кончиками пальцев разгорячённой кожи.

Оторвавшись от него, оставив отрешённо сидеть с закрытыми глазами, Вера расстелила сокуй и энцефалитку. Не помогло ничуть! Сбились в ком, в ненужные мешающие тряпки, и они снова оказались облепленные мхом, в своём, созданном ими же, мягком и одновременно колком мире.

Время остановилось, разлилось нежным безумием.

Неожиданно проваливались в благодатный сон, в минуты беспамятства, но и во сне они продолжают любить друг друга.

День третий

Утро отделилось от ночи лоскутным ватным одеялом. Закутало серой дождливой пеленой пространство вокруг них.

Не заметили. Только тела, только сбивчивый шёпот, касание рук, проникновение друг в друга. Два магнита – если разнесены, то ещё могут существовать порознь, но невидимые силы всё равно настойчиво, неумолимо притягивают их – и вот… касание руки, прикосновение кончиков пальцев – всё! Взаимное желание становится непреодолимым – их швыряет навстречу, заставляя соединиться, слиться, стать единым целым.

Выгнулась телом, отпихивала от себя, крича громко, тонко, пронзительно.

Испугался, отпрянул.

Зажал ей ладонью рот.

А она уже снова тянулась бедрами навстречу, искала его, стараясь слиться, вжаться…

И, глядя на запрокинутое лицо, в безумные широко раскрытые глаза, он вдруг понял – вот! Вот она, вершина! Они смогли! Достигли!

Почувствовал гордость. Это он! Это смог сделать он.

Гладил по щеке, успокаивая, шептал: «Верушка! Верушка! Смотри, как хорошо! Смотри, какая ты молодец! Так здорово!»

Она продолжала дрожать, прижималась. И вдруг заплакала – тихонечко, по-детски, всхлипывая.

– Ну, что ты мой хороший. Перестань! Пожалуйста. А то я сейчас тоже заплачу.

Улыбнулась. Уткнулась ему в подмышку. Захлюпала носом.

– Я радуюсь, ты не думай… Это само… без меня. Очень хорошо, Вадим! Так не бывает!

Всё-всё! Уже не плачу. Давай полежим? Тихонечко. Чуть-чуть… Я посплю, ладно?

Лежал, улыбался, обнимал, прижимая её к себе, и