Аргиш - Александр Олегович Гриневский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сколько дней идти? – не выдержав, спросил Вадим.
Вера задумалась, зашевелила губами.
– Двадцать. Но можем не дойти.
Ещё… Они внизу ждать будут. Мы – их видели. Не выпустят. Двое почему уплыли? Думают, мы по реке пошли. Боятся, что уйдём далеко. Упустить нас боятся.
– Пугаешь? – произнёс недоверчиво.
– Не пугаю, Вадим. Это лес…
– Как же тогда?
Он не ожидал такого поворота. Казалось, всё ясно – надо идти туда, где люди. Основная опасность – это те, которые по ним стреляют. Обойти, обмануть их – и вот она, прямая дорога домой.
– Здесь ждать будем. Они уйдут со становища. Уйдут! Пусть сожгли! Мы искать будем. Нож, топор. Пускай без рукояток, обгоревшие. Шкуры. Нам всё сейчас нужно.
Не стала ему говорить, не хотелось обнадёживать. У них с дедом возле лагеря был устроен схрон – грубо сколоченный ящик, закреплённый на дереве, в котором прятали от мелких грызунов продукты. Наши – найдут сразу, знают, что все так делают – надеяться нечего. А вот если пришлые, могут и не знать. Ведь там и спички есть!
– Ну хорошо. Соберём оставшееся барахло, а дальше?
– Они нас внизу на реке будут ждать. Мы по этой реке не пойдём. По другой реке выходить будем.
Вадим удивлённо посмотрел на Веру – что она городит?
– Реку переплывём. На другой берег. Водораздел перейдём – два дня по тундре и выйдем к Вонге. Это река, по которой вы плыть хотели. Там они нас ждать не будут.
– А получится?
Вадим уже как-то свыкся с рекой. Вдоль неё – вся жизнь последних дней. Плохая ли, хорошая… но всё связано с этой рекой. Уходить от неё? И как-то сразу неуютно, тревожно стало, словно в другой мир предстояло шагнуть.
Вера отвернулась и пожала плечами.
– Становище подожгли. Мы дым видим. Подумаем, что ушли… Выйдем. Убьют. Так?
– Может, и так…
– Они не могут ждать долго. Не знают, что мы здесь. А если мы уже вниз по реке идём? Значит, надо нас там ждать. Уходить им надо.
Вадим! Так? Что молчишь?
– Вроде ты всё правильно говоришь…
– Тогда… Завтра здесь. Смотрим. Ждём. А послезавтра пойдём в лагерь. Так?
Сейчас ей было важно, чтобы он не только согласился, нужно было, чтобы почувствовал – этот план они придумали вместе. Дальше она сыграет на его честолюбии, попробует убедить, что этот план принадлежит только ему. Он его придумал! Мужчине – это важно. Она поняла давно. Мужчины и женщины – они разные. Мужчине надо быть главным. И он обязательно захочет, как только немного придёт в себя. Пусть будет! Не важно… Важно, чтобы всё делалось правильно.
– Вадим, встань, пожалуйста. Я мох разгребу. Давай ляжем?
Вера сделала лежанку – прямоугольник из толстого слоя мха. Не поленилась, принесла камни и обложила по краям, чтобы мох не расползался в разные стороны, когда вертеться во сне будут.
Оглянулась.
Не смотрит.
Провела рукой между ног, поднесла ладонь к лицу. Очень хотелось помыться, но к реке спускаться опасно. Легла так. Свернулась калачиком, на колени сокуй натянула. Затихла.
Вадим так и сидел у неё в ногах, не ложился, смотрел на дождь, на серость – как она, постепенно сгущаясь, превращается в темноту.
Думал только об одном – у него за спиной лежала девушка – сейчас он ляжет рядом, почувствует горячее тело, округлость бедра, маленькую грудь, уходящую в бесконечность промежности вершину тёмного треугольника внизу живота.
Надо только лечь рядом, прижать её к себе. О том, что дальше, он не думал. Только лечь, только обнять, прижать! Самому прижаться! Тесно, тесно. Зарыться лицом в её волосы. Ощутить грудью, животом, бёдрами изгиб её тела. Задохнуться от нежности.
Медлил. Сидел, смотрел на дождь, слушал перестук капель. Не оборачивался.
Не хотел себе признаться, что боится.
Девятнадцать лет, второй курс института за плечами, а что он знает о женщинах? Какие они? Как надо?
Там – мир, другой мир, и в него надо войти, попасть, оказаться не наблюдателем и гостем, надо сжиться с ним!
Боялся себя. Своего непредсказуемого тела, своего сумасшествия. Тогда, в восьмом классе… сейчас вспомнить стыдно… но ведь было.
Сумасшествие – ночное, летнее. Девчонки в платьицах и сарафанах, в майках тонких. Лежал и представлял, хотел… выбрать, зайти следом в подъезд, напугать, рявкнуть – не смей оборачиваться! Подойти со спины и руки на грудь, сзади. И не надо больше ничего! Только почувствовать эту тёплую живую мягкость под тонкой тканью, едва ощутимую твёрдую выпуклость сосков. Сжать. Только чуть-чуть! Нежно. Почувствовать податливость… И всё! И уйти.
Маялся. Вертелся по ночам, представляя. Даже подъезды знакомые перебирал в голове.
Сейчас-то понятно – гормоны играли. Переходный возраст, половое созревание и прочая хрень. Но разве от этого легче? Стыд-то в памяти остался.
И тогда, в общаге, год назад…
Приехали пьяные. Как они шутили – к балеринам. Общага-то бывшего института культуры.
Он тоже из себя опытного строил.
Четырёхкомнатная квартира и там их – битком. Пашка с Жекой тут же по девице отхватили и разошлись по соседним комнатам. А он остался. Сидел за столом – стол между кроватями был поставлен. Рядом – одна; две – напротив. Выпивали. Он что-то рассказывал, смеялись. Вдруг свет погас. Неожиданно. Ничего сообразить не успел – его схватили за отвороты рубашки и куда-то потащили, через стол. И он поддался. Посыпалась посуда, стол отъехал в сторону. Смешки в темноте.
Она повалила его на себя – одна из тех, что сидела напротив.
Только потом до него дошло – может, это у них игра такая была – кто первый, кто успеет? Или договорились заранее…
Целовала. Дышала тяжело, с каким-то всхлипом. С силой рвала рубашку из джинсов.
И он что-то делал руками, задирал вверх платье, неуклюже стягивал с неё трусы вниз, путаясь в коленях, в щиколотках.
Всё время казалось, что из темноты смотрят её подруги.
Она сама сделала. Помогла. Обхватила, направила. Навалила его на себя. И сразу же забилась, изогнулась под ним, застонала, стала царапать спину ногтями – длинно и больно.
Он только успел окунуться во влажный жар, задохнуться, и всё закончилось.
Выскользнула из-под него. Закурила.
За всё это время не сказали друг другу ни слова – копошились молча.
Хотел сразу
